И в мае 1944 года Государственный комитет обороны принимает решение о выселении крымских татар.
18 мая 1944 года операция эта началась, и к 20 мая (опять же за три дня) она была завершена: при проведении ее опять же «никаких эксцессов не имело места». Всего было выселено 183 155 татар.
…Рассказ о судьбе выселенных народов выходит за рамки настоящей книги. Добавим только, что со второй половины 50-х годов Советское правительство немало сделало для того, чтобы загладить вину за допущенное в 1944 году. Русский народ вынужден был поступиться многим для себя необходимым. Высланные народы в целом жили несравненно зажиточнее «оккупантов» – русских. Как же отплатили эти народы русским – мы имели возможность наблюдать воочию.
На исходе сил
Окончание войны в Европе вызвало громадные перемены в политической жизни наций, населяющих ее. Перед Советским правительством вставала необходимость договориться с союзниками о будущем. Сделать это было не так-то легко, потому что еще до окончания военных действий начали проявляться симптомы, заставлявшие насторожиться и ожидать самого худшего. Правительство Великобритании теперь было настроено куда более агрессивно, нежели прежде, к нему по многим вопросам склонно было присоединяться правительство США. В Белом доме Рузвельта, дальновидного и трезвомыслящего политика, сменил Гарри Трумэн, деятель гораздо более мелкого ранга, к тому же настроенный антисоветски. И все же следовало попытаться найти общий язык и продолжить сотрудничество в изменившихся условиях.
Об этом и зашла в первую очередь речь, когда 26 мая 1945 года Сталин принял посланца президента США Гарри Гопкинса. Сталин ценил этого политика, проявившего реализм и желание помочь в грозном июле 1941 года, и в беседах (они продолжались несколько дней) не раз вспоминал о встречах времен войны. Затрагивая взаимоотношения СССР и США, Сталин подчеркивал в беседе 27 мая, что «он не будет пытаться использовать советское общественное мнение в качестве ширмы, а скажет о тех настроениях, которые создались в советских правительственных кругах в результате недавних действий правительства Соединенных Штатов». Он сказал, что «в этих кругах испытывают определенную тревогу по поводу позиции, занятой правительством Соединенных Штатов. По мнению этих кругов, в отношениях Америки к Советскому Союзу наступило заметное охлаждение, как только стало ясно, что Германия потерпела поражение, и дело выглядит так, будто бы американцы теперь говорят, что русские им больше не нужны».
Без предупреждения и каких-либо объяснений США прекратили поставки в Советский Союз по ленд-лизу. На этот счет Сталин ясно заявил, что «полностью признает право Соединенных Штатов сократить поставки по ленд-лизу Советскому Союзу при нынешних условиях, поскольку обязательства в этом отношении были взяты (американцами) на себя добровольно. Соединенные Штаты вполне могли бы начать сокращать поставки еще два месяца тому назад…» – однако Сталин сказал, что, «несмотря на то что в конечном счете это было соглашение между двумя правительствами, действие его было прекращено оскорбительным и неожиданным образом».
Встречу «большой тройки» решили организовать в середине июля в Берлине, вернее, в его пригороде – Потсдаме, так как центр германской столицы был разрушен.
Во дворце Цецилиенхоф команды советских строителей спешно готовили помещение: ремонтировали, красили дворец и виллы, желая встретить гостей получше. Начальник тыла 1-го Белорусского фронта Н. А. Антипенко полагал, что виллу, где будет жить Сталин, надо отделать не менее роскошно, чем резиденции американской и английской делегаций, и уже кое-что предпринял в этом отношении. Но прибывший заранее Н. С. Власик разъяснил, что чем скромнее будет отделка и убранство – тем лучше. Поставили простую кровать и диваны, строгий письменный стол и кресло к нему.
Накануне приезда Сталин позвонил Жукову и сказал:
– Не устраивайте торжественной встречи, никаких оркестров и почетных караулов…
Во второй половине дня 16 июля на полуразрушенный потсдамский вокзал прибыл состав – несколько вагонов. Сталин, в очень хорошем настроении, приветствовал встречавших его Г. К. Жукова, А. Я. Вышинского, А. И. Антонова, Н. Г. Кузнецова, окинул взглядом привокзальную площадь, сел в машину, пригласив с собой Жукова, и уехал.
Обойдя отведенную ему виллу, поинтересовался, кому она принадлежала. Это была вилла генерала Людендорфа. Лишнюю мебель Сталин тут же велел убрать…
В семнадцать часов 17 июля 1945 года в конференц– зале три делегации сели за огромный круглый стол (диаметром в 6,8 метра), специально изготовленный на московской мебельной фабрике «Люкс».
Конференция началась. Как и на двух предыдущих, Сталин предложил председательствовать американскому президенту. Сразу же после кратких вступительных слов перешли к обсуждению повестки дня конференции.
Круг обсуждаемых вопросов был до удивления широк, и на первом же заседании произошло характерное столкновение. Еще до начала конференции возникал вопрос, что делать с германским военным флотом, большинство кораблей которого попало в руки союзников. Сталин спросил:
– Почему господин Черчилль отказывает русским в получении доли германского флота?
– Я не против, – отвечал Черчилль. – Но раз вы задаете мне вопрос, вот мой ответ: этот флот должен быть потоплен или разделен.
Сталин тут же уточнил:
– Вы за потопление или раздел?
– Все средства войны – ужасные вещи. – Черчилль, конечно, имел в виду те средства, которыми располагают другие государства, но отнюдь не Великобритания.
– Флот нужно разделить, – настаивал Сталин. – Если господин Черчилль предпочитает потопить флот, – он может потопить свою долю, я свою долю топить не намерен.
– В настоящее время почти весь германский флот в наших руках.
– В том-то и дело, в том-то и дело. – Сталину только этого и нужно было. – Поэтому и надо нам решить этот вопрос…
На следующий день вокруг флота возникла длительная дискуссия. Очевидец ее – адмирал Н. Г. Кузнецов утверждал, что никогда не видел Сталина таким сердитым. Немудрено: читатель, конечно, помнит, как мечтал Сталин о строительстве большого океанского флота, а тут союзники отвергали само право СССР на участие в разделе трофеев.
– Я бы хотел, – говорил Сталин, – чтобы была внесена ясность в вопрос о том, имеют ли русские право на одну третью часть военно-морского и торгового флота Германии. Мое мнение таково, что русские имеют на это право, и то, что они получат, они получат по праву. Я добиваюсь только ясности в этом вопросе. Если же мои коллеги думают иначе, то я хотел бы знать их настоящее мнение. Если в принципе будет признанно, что русские имеют право на получение трети военного и торгового флота Германии, то мы будем удовлетворены…
Но если Сталин и был выведен из себя, то внешне он сохранял спокойствие, говорил тихо, не жестикулировал. Черчилль же потерял самообладание: несколько раз он вскакивал, чуть не опрокинул кресло, лицо его побагровело. Вопрос о флоте передали на рассмотрение военно-морских экспертов. И здесь бушевали страсти. В конце концов трофеи разделили на три примерно равные части по жребию…
Напряженно обсуждалась на конференции германская проблема. Дискуссии велись начиная с Тегеранской конференции. И в Потсдаме союзники вновь выдвинули предложения о расчленении Германии и вновь встретили решительную оппозицию Советского правительства. Саму постановку этого вопроса Сталин отклонял:
– Это предложение мы отвергаем, оно противоестественно: надо не расчленять Германию, а сделать ее демократическим, миролюбивым государством.
В соответствии с этой принципиальной позицией, а также учитывая слова Сталина на заседании 31 июля о том, что «общую политику в отношении Германии трудно проводить, не имея какого-то центрального германского аппарата», Советский Союз предлагал создать центральную германскую администрацию. Но это предложение не встретило понимания союзников, они уже держались курса на раскол Германии.
На этом же заседании возник вопрос о четырехстороннем контроле над важнейшей, промышленной, Рурской областью. Э. Бевин, после выборов в Англии сменивший Черчилля, предложил отложить решение этого вопроса. Последовал характерный диалог:
«Сталин: – Может быть, вопрос о контроле над Рурской областью сейчас отложить, а вот мысль, что Рурская область остается частью Германии, эту мысль следует отразить в нашем документе.
Трумэн: – Безусловно, это часть Германии.
Сталин: – Может быть, сказать об этом в одном из наших документов?
Бевин: – Почему ставится этот вопрос?
Сталин: – Этот вопрос поднимается потому, что на одной из конференций, на Тегеранской конференции, ставился вопрос о том, чтобы Рур был выведен из состава Германии в отдельную область под контролем Совета. Спустя несколько месяцев после Тегеранской конференции, когда господин Черчилль приезжал в Москву, этот вопрос также обсуждался при обмене мнениями между русскими и англичанами, и опять была высказана мысль, что хорошо было бы Рурскую область выделить в отдельную область. Мысль о выделении Рурской области вытекала из тезиса о расчленении Германии. После этого произошло изменение взглядов на этот вопрос. Германия остается единым государством. Советская делегация ставит вопрос: согласны ли вы, чтобы Рурская область была оставлена в составе Германии? Вот почему этот вопрос встал здесь…»
Принцип сохранения единства Германии восторжествовал в Потсдаме (то есть Сталин спас Германию от того, что сделал Запад с Югославией через полвека).
Важное место, конечно, занимал в работе конференции вопрос о послевоенных границах. Советская сторона потребовала окончательного согласования о границах Польши, и тут обнаружилось, что союзники отнюдь не считают этот вопрос решенным. Представителям Советского Союза пришлось приложить немало усилий, чтобы достигнуть определенного и недвусмысленного решения проблемы. На заседании 21 июля Сталин говорил: