План разрабатывался обстоятельно. В феврале 1946 года Сталин в общей форме рассказал о нем на собрании перед выборами в Верховный Совет СССР. Большая часть речи была посвящена прошедшему, в основном – войне, ее ходу и итогам. Впервые Сталин привел ряд важнейших цифр по экономике страны в предвоенный период и в 1941–1945 годах. О новом плане Сталин говорил:
– Основные задачи нового пятилетнего плана состоят в том, чтобы восстановить довоенный уровень промышленности и сельского хозяйства и затем превзойти этот уровень в более или менее значительных размерах. Не говоря уже о том, что в ближайшее время будет отменена карточная система…
Эти слова присутствующие встретили бурными аплодисментами, а Сталин продолжал:
– Особое внимание будет обращено на расширение производства предметов широкого потребления, на поднятие жизненного уровня трудящихся путем последовательного снижения цен на все товары (бурные, продолжительные аплодисменты) и на широкое строительство всякого рода научно-исследовательских институтов (аплодисменты), могущих дать возможность науке развернуть свои силы. (Бурные аплодисменты.)
О будущем Сталин сказал:
– Что касается планов на более длительный период, то партия намерена организовать новый мощный подъем народного хозяйства, который дал бы нам возможность поднять уровень нашей промышленности, например, втрое по сравнению с довоенным уровнем. Нам нужно добиться того, чтобы наша промышленность могла производить ежегодно до 50 миллионов тонн чугуна (продолжительные аплодисменты), до 60 миллионов тонн стали (продолжительные аплодисменты), до 500 миллионов тонн угля (продолжительные аплодисменты), до 60 миллионов тонн нефти (продолжительные аплодисменты). Только при этом условии можно считать, что наша Родина будет гарантирована от всяких случайностей. (Бурные аплодисменты) На это уйдет, пожалуй, три новых пятилетки, если не больше. Но это дело можно сделать, и мы должны его сделать…
В марте 1946 года четвертый пятилетний план был утвержден на сессии Верховного Совета СССР. До этого директивы плана обсуждались на Пленуме ЦК ВКП(б). Пленум рассмотрел и организационные вопросы. Состав Политбюро был пополнен, и в него вошли И. В. Сталин, В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, М. И. Калинин, А. А. Жданов, Л. М. Каганович, А. А. Андреев, А. И. Микоян, Н. С. Хрущев, Л. П. Берия, Г. М. Маленков; кандидатами в члены Политбюро были Н. М. Шверник, Н. А. Булганин и А. Н. Косыгин. В 1947 году членом Политбюро стал Н. А. Вознесенский. В 1948 году Н. А. Булганин и А. Н. Косыгин были переведены в члены Политбюро.
Переход к работе в мирных условиях требовал от ЦК партии соответствующей перестройки. Изменялась организационная структура и содержание работы всех партийных органов. В ЦК ВКП(б) были проведены совещания партийных работников. Центральный Комитет и Совет Министров СССР провели перегруппировку сил и привлекли к руководству кадры, проявившие большие организаторские способности в годы войны. К работе в руководящих органах были привлечены опытные партийные руководители, секретари крупнейших областных организаций: А. А. Кузнецов (секретарь Ленинградского обкома), Н. С. Патоличев (секретарь Челябинского обкома), М. И. Родионов (секретарь Горьковского обкома), М. А. Суслов (секретарь Ставропольского обкома) и другие.
Н. С. Патоличева на мартовском (1946 года) Пленуме ЦК избрали в Оргбюро и утвердили заведующим Организационно-инструкторским отделом ЦК. Вечером 4 мая 1946 года А. Н. Поскребышев сообщил Патоличеву, что его приглашают на квартиру Сталина в Кремль. Не раз до этого Патоличев видел Сталина и беседовал с ним. «И вот кремлевская квартира Сталина. В прихожей мы задержались. Поскребышев похлопал меня по плечу – не робей, мол, – и оставил меня одного. Оглядываюсь. Справа вешалка, и на ней одна-единственная шинель – Сталина. Невольно пришли строчки из книги Анри Барбюса: «В крохотной передней бросается в глаза длинная солдатская шинель, над ней висит фуражка». Но одно дело – прочесть и совсем другое – увидеть. И вот я в этой прихожей. Что же дальше? Сказать, что я очень волновался, – значит почти ничего не сказать».
У Сталина находились два секретаря ЦК – А. А. Жданов и А. А. Кузнецов. Поздоровавшись, Сталин попросил заведующего отделом ЦК рассказать, как, на его взгляд, руководит Центральный Комитет местными партийными организациями, есть ли недостатки. Патоличев всего месяц занимал этот пост и сказал, что ему было бы легче говорить об этом с точки зрения секретаря обкома. Сталин одобрил такой подход, и Патоличев стал рассказывать.
«Он задал мне много вопросов о работе партийных организаций. Не торопил с ответом».
Внезапно Сталин изменил тему беседы. Осведомившись у Патоличева, сколько ему лет и давно ли он в партии, Сталин без перехода спросил:
– Вы не возражаете, если мы утвердим вас секретарем ЦК?
Патоличев не нашел, что сказать, – настолько это было неожиданно, – и сослался в конце концов на партийную дисциплину. Тогда Сталин по телефону позвонил Поскребышеву:
– В проект решения ЦК вторым пунктом поставьте: утвердить секретарем ЦК товарища Патоличева.
Когда на следующий день решение ЦК было принято, Патоличев узнал, что первым пунктом в нем стояло: «…освободить Г. М. Маленкова от обязанностей секретаря ЦК…»
В том же 1946 году, как сообщает Н. С. Патоличев, произошел и следующий случай: «Вечером мы с Кузнецовым были в кабинете Жданова. Вдруг звонок. У телефона – Сталин. Узнав от Жданова, кто у него в кабинете, он обращается к секретарям ЦК: «Назовите мне самого лучшего коммуниста». Вопрос был совершенно неожиданным и необычным. Все замялись. Сталин любил иногда задавать вопросы, которые ставили собеседников в трудное положение. Помню, Жданов смотрит на нас, а мы – на него. Потом догадались спросить Сталина, для каких же все-таки целей требуется «самый лучший коммунист». Сталин сказал, что надо подобрать работника для руководства торговлей в стране.
Помню, мы долго тогда перебирали руководящие кадры. И вот все единодушно остановились на В. Г. Жаворонкове».
Этот трудный участок работы В. Г. Жаворонков возглавлял долго…
В годы войны в окружении Сталина приобрели большой вес молодые члены Политбюро и ГКО – Г. Маленков и Л. Берия. Меж собой они создали осторожную связку (Сталин никаких открытых «блоков» и «союзов» вокруг себя не терпел). Оба они пытались исподтишка оттеснить «стариков» – В. Молотова, Л. Кагановича, К. Ворошилова и других. Началась долгая и затяжная борьба в кремлевских верхах.
Для Сталина перенапряжение военных лет не могло не сказаться на состоянии здоровья. Об этом появились интересные сведения в новейшей работе историков А. Пыжикова и А. Данилова: «Осенью 1945 г. произошли события, до недавнего времени неизвестные даже узкому кругу специалистов-историков. Почти сразу после окончания Второй мировой войны у Сталина случился инсульт, спутавший планы и расчеты многих его ближайших соратников. Решением Политбюро он был в октябре отправлен в отпуск, где пробыл более двух месяцев. Сохранилась переписка Сталина с членами оставшегося в Москве высшего руководства, проливающая свет на причины многих последующих событий.
Формальным руководителем в отсутствие Сталина остался Молотов. Но никаких принципиальных решений он не мог принять не только без согласования со Сталиным, но и без поддержки Маленкова, Берии и Микояна. Ответственность же за все принимавшиеся этой «четверкой» решения нес именно Молотов. Есть основания полагать, что именно этим и попытались воспользоваться Маленков и Берия с целью дискредитации Молотова в глазах Сталина во время его отсутствия в столице.
Камнем преткновения стали робкие изменения в информационной политике, проведенные с разрешения Молотова. В начале ноября 1945 г. центральная советская печать поместила выдержки из речи У. Черчилля, где он весьма лестно отзывался о вкладе СССР в разгром общего врага и давал высокую оценку Сталину на посту Верховного Главнокомандующего в годы войны. Казалось, это не могло не понравиться вождю. Однако вышло иначе. 10 ноября Сталин направляет «четверке» телеграмму, в которой подвергает критике ее действия. «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалениями России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР… Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам. У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов, и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ. Такие настроения я считаю опасными…»
Американская «Чикаго трибюн» отмечала, что «в Москве происходит ожесточенная закулисная борьба за власть между маршалом Жуковым и министром иностранных дел Молотовым, которые пытаются занять диктаторское место Сталина». Само же состояние здоровья вождя оценивалось с каждым днем во все более мрачных красках. Швейцарская «Базлер нахрихтен» со ссылкой на турецкие дипломатические источники сообщила даже о его смерти. Сам Сталин прочел сводку об этом в тот же день. Интересен заголовок тассовцев на этом сообщении: «Инсинуация турецких мерзавцев в швейцарской газете».
Не давая никаких комментариев по поводу всей этой волны домыслов, Сталин делал лишь небольшие пометки в тассовской информации, выделяя наиболее интересные, с его точки зрения, моменты. К примеру, он отметил посланную ему информацию о том, что «в Вашингтоне ожидают официального опровержения сообщения, согласно которому состояние здоровья генералиссимуса Сталина вызывает опасения». Такая информация, без сомнения, была бы выгодна и самому Сталину. Однако это не соответствовало советской традиции освещения состояния здоровья и личной жизни руководителей и потому подобное сообщение так и не появилось.
Сейчас трудно судить о том, из какого источника западным корреспондентам стало известно об информации, закрытой даже для большинства советских руководителей. Однако более правдоподобной кажется спланированная «утечка» по линии ведомства Берии. Не случайно и прямое упоминание Молотова как возможного преемника Сталина на посту главы правительства. Расчет был явно на то, чтобы опрокинуть сталинского заместителя и освободить место официального преемника для другого. По линии Берии же Сталину был направлен и обзор зарубежной печати. Не менее важным здесь является и упоминание Г. К. Жукова, авторитет которого, без сомнения, мешал Берии в начавшейся борьбе за власть. Хрущев в своих воспоминаниях позже отмечал, что инициатива начавшихся гонений (и даже предполагавшегося ареста) Жукова принадлежала именно Берии.