Pourquoi n’avez-vous pas de frère, vous méritiez d’en avoir. C’est grande puissance morale. Au reste vous avez une femme et des enfants. L’un vaut l’autre» [Отчего у вас нет брата, вы достойны его иметь. Это большая нравственная опора. Впрочем, у вас есть жена и дети. Одно стоит другого; ОА 1899: 1, 174–175], – а потом возвращается к русскому. Присутствие в русском тексте слова réservoir по-французски неудивительно: в переносном смысле это слово вошло в русский язык лишь в середине XIX века; но почему по-французски нужно обсуждать отсутствие у Вяземского брата?
Вот другой пример, на сей раз из письма Вяземского к Тургеневу (от 7 ноября 1837 года): «Comme je me suis encanaillé hier [как я низко пал вчера]! обедал у Инвалида-Воейкова на табашном и кабашно-литературном обеде. <…> Мне очень жаль Баранта, несмотря на промахи его231. Вот в этом отношении как высоки были Карамзин и Дмитриев: ils étaient avant tout hommes de lettres везде и всегда, куда ни переносила их судьба» [Вяземский 1837–1841: 57, 62]. Первое французское вкрапление, со словом encanaillé, вполне объяснимо (по-русски нет глагола, производного от существительного каналья, хотя само оно употреблялось еще в XVIII веке – у Фонвизина, например). Но почему нельзя было сказать по-русски «они были прежде всего литераторами везде и всегда»? Слово «литератор» употреблялось еще в «Письмах русского путешественника» Карамзина, и в совершенно нейтральном смысле.
Через несколько лет, 24 ноября 1841 года, Вяземский пишет тому же адресату по поводу освобождения крестьян (с его точки зрения, преждевременного):
Коренному злу насильственным злом не поможешь. Наше общество теперь не довольно крепко физическими и нравственными силами, недостаточно образовано, устроено, чтобы поддаться на такую попытку и передрягу. Nous sommes destinés à subir un temps d’arrêt, à conserver et non à faire des tentatives, à trancher dans le vif [Мы осуждены пережидать, сохранять, а не делать попытки, не резать по-живому]. Мы еле дышим – куда тут над нами делать опыты и кому же – неопытным делателям? [Вяземский 1837–1841: 142].
Казалось бы, и в этом случае Вяземскому должно было хватить знания русского языка и литературного таланта, чтобы передать свою мысль по-русски.
Еще несколько примеров из переписки А. И. Тургенева: в русских письмах к брату он внезапно переходит на французский, чтобы охарактеризовать поведение Л. А. Перовского, в описываемое время вице-президента Департамента уделов: «Il a daigné me prendre sous le bras et conduire dans ses appartements» [Он соблаговолил взять меня под руку и проводить в свои покои; Тургенев 1839: 62; письмо от 14/26 октября 1839 года]232, или чтобы дать оценку недавно вышедшей в Лейпциге политической брошюре: «C’est un ouvrage nécessaire» [Это сочинение нужное; Тургенев 1839: 69 об.; письмо от 23 октября 1839 года]233, или чтобы начать русский рассказ о своем разговоре с митрополитом московским Филаретом: «Du reste il nous а raconté, как случилось, что при императрице Екатерине переменили форму проклятия в соборное воскресенье» [Тургенев 1842–1845: 215; письмо от 9 марта 1843 года]234, или чтобы известить о том, что «Wlad[imir] Karamzine m’a envoyé de Pétersbourg un immense volume» [Тургенев 1845: 1; письмо от 6/18 ноября 1845 года]235.
Практически все приведенные французские вставки не содержат слов и выражений, которые бы могли представлять серьезные сложности при переводе их на русский; это не термины, не сугубо французские реалии, а довольно простые замечания и размышления. Поэтому здесь не подходит и то объяснение, которое для переходов с русского на французский в текстах образованных людей выдвинула недавно Е. Е. Дмитриева, предположившая, что эти переходы – «и об этом как-то почти не говорится – свидетельствовали еще и об определенной лености мысли», привычке пользоваться теми языковыми способами выражениями, которые были более «сподручными» [Дмитриева 2019а: 56].
В пределах короткой статьи не представляется возможным и необходимым расширять круг цитат и авторов. Но некоторые выводы можно сделать исходя из этого ограниченного материала. Во-первых, французские вкрапления в русские письма встречаются не только у «московских кузин» и характеризуют не только дамскую переписку (хотя, конечно, у дам чересполосица бывала гораздо более резкой), но и переписку высокообразованных литераторов, причем не только в 1820‐е, но и в начале 1840‐х годов. Во-вторых, попытки найти объяснения для всех типов подобных вкраплений обречены на неудачу. Конечно, можно подыскивать мотивировки для каждого случая ad hoc, но эта гиперинтерпретация зачастую будет носить достаточно искусственный характер. Приходится признать, что наряду с теми случаями, когда функции и сфера употребления русского и французского языка в письмах расходятся, существуют другие случаи, когда языки эти взаимозаменяемы, но предпочтение отдается именно французскому. И причины этого предпочтения определить с точностью невозможно.
К сходному выводу пришла и Н. Л. Дмитриева в статье о французском и русском языках в рукописях Пушкина [Дмитриева 2000: 85–93], которая кончается цитатой из письма И. С. Тургенева к А. В. Дружинину от 13/25 января 1857 года: «Почему я это [французскую фразу в русском письме] написал по-французски? Не знаю» [Тургенев 1987: 3, 187]. Но у Дмитриевой эта одинаковая готовность использовать оба языка подается как отличительная черта пушкинского гения. Моя же цель была в том, чтобы лишний раз подчеркнуть, что указанный феномен – свойство отнюдь не одного Пушкина и что немотивированные французские вкрапления составляют полноправный элемент мужских (а не только женских) русских писем первой трети XIX века. Вместо того чтобы пытаться во что бы то ни стало найти для каждого из таких случаев объяснение, лучше, на мой взгляд, признать, что некоторые из них филологическому объяснению не поддаются.
Уже после написания этой статьи (и практически одновременно с ее первой публикацией) в Эдинбурге вышел двухтомник статей, посвященных феномену французского языка в России «French and Russian in Imperial Russia» (см. обстоятельную рецензию: [Гречаная 2016]). В нем среди прочих ставится вопрос о том, существовали ли в России определенные сферы, за которыми был закреплен тот или иной язык, и всегда ли можно определить причины Code-switching (кодового переключения) с французского на русский и с русского на французский в письменной и устной речи русских людей XVIII–XIX веков. Некоторые авторы подыскивают для таких переключений объяснения ad hoc: Карамзин писал жене по-французски, потому что для него французский был «языком интимного, доверительного общения» и вообще у него «русские фразы кажутся более жесткими и решительными, французские – более мягкими и лиричными» (Л. Сапченко); Радищев писал брату по-русски, потому что использование французского могло показаться признаком холодности, но старшему сыну писал по-французски, и вообще у Радищева выбор языка зависел от «душевного состояния» (Р. Боден). Исследователи (в частности, Н. Дмитриева и Г. Арджент в статье «Сосуществование русского и французского языков в России в первой трети XIX в.: билингвизм или диглоссия?») специально задаются вопросом о том, как квалифицировать использование в России в указанный период русского и французского языков – как диглоссию («способ сосуществования двух языковых систем в рамках одного языкового коллектива, когда функции этих двух систем находятся в дополнительном распределении» [Успенский 1994: 5]) или как билингвизм, или двуязычие («сосуществование двух равноправных, и эквивалентных по своей функции языков» [Там же]), и склоняются к мысли, что, хотя порой наблюдаются некоторые признаки диглоссии, в большинстве случае следует говорить о двуязычии, поскольку переходы с одного языка на другой не всегда поддаются удовлетворительной трактовке. С удовольствием констатирую, что коллеги, изучившие гораздо более обширный материал, пришли к выводу, сходному с моим.
СПИСОК ЦИТИРУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Абрамович 1991 – Абрамович С. Л. Пушкин. Последний год: Хроника. Январь 1836 – январь 1837. М., 1991.
Алексеев 1985 – Алексеев М. П. Русская культура и романский мир. Л., 1985.
Андрес 1965 – Андрес А. Л. Дистанция времени и перевод // Мастерство перевода. М., 1965.
Андроников 1979 – Андроников И. Л. Направление поиска // М. Ю. Лермонтов: Исследования и материалы. Л., 1979. С. 153–170.
Ахингер 1991 – Achinger G. Victor Hugo in der Literatur der Puskinzeit (1823–1840). Köln; Wien, 1991. S. 102–153.
Ахингер 1998 – Ахингер Г. Пушкин и Сент-Бёв. Лирика Сент-Бёва в оценке Пушкина // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 1998. № 1. С. 23–38.
Ахматова 1989 – Ахматова А. О Пушкине. М., 1989.
Бальзак 1835 – Бальзак О. де. Дед Горио // Телескоп. 1835. Ч. 26. № 4.
Бальзак 1950 – Бальзак О. де. Отец Горио / Пер. И. Б. Мандельштама. М.: Государственное издательство детской литературы, 1950.
Бальзак 1951–1955 – Бальзак О. де. Собр. соч.: В 15 т. М., 1951–1955.
Бальзак 1966 – Бальзак О. де. Неведомый шедевр. Поиски Абсолюта / Пер. с фр. под ред. В. А. Дынник. М., 1966.
Бальзак 1983 – Бальзак О. де. Шагреневая кожа / Вступ. ст., примеч. В. Я. Бахмутского. М.: Книга, 1983.
Бальзак 2002 – Бальзак О. де. Гобсек. Отец Горио. История Тринадцати. Шагреневая кожа / Пер. с фр. Н. Немчиновой и др. Вступ. ст. и примеч. В. Мильчиной. М.: Пушкинская библиотека; АСТ, 2002.