1
В третьем случае, где «человеку острого ума» приписано сравнение с пьесами Шекспира, где «все, в чем нет неправильности, возвышенно, а все, в чем нет возвышенности, – неправильно» [Сталь 2017: 144], отождествление этого остроумца с Местром носит гипотетический характер.
2
Если верить французскому поэту Шендолле, близко знавшему госпожу де Сталь, она даже называла Местра человеком гениальным [Sainte-Beuve 1849: 742].
3
Это была не первая встреча госпожи де Сталь и Местра; они познакомились в 1795 году в Швейцарии и, как вспоминал позднее Местр, «забавляли жителей Лозанны богословскими и политическими спорами» и «представляли зрелище пресмешное, однако же никогда не ссорились» (цит. по: [Darcel 1992: 53]). В то время Местр относился к Сталь, которую в старости ему случалось гневно именовать «наглой бабенкой» [Maistre 1886: 14, 142; письмо к П. Б. Козловскому от 20 августа 1818 года]), с заинтересованностью и симпатией. Между прочим, если Сталь сохранила для потомков афоризмы Местра, то однажды и Местр «ответил ей взаимностью»: в одном из своих писем запечатлел остроумную реплику, сказанную ею по поводу проповеди, произнесенной его братом-священником: «Господин аббат, я выслушала вашу проповедь об аде: вы совершенно отбили у меня охоту туда попасть» [Maistre 1884–1886: 13, 338; письмо к шевалье де Росси от ноября 1809 года].
4
Впрочем, трудно сказать, знал ли Кюстин, мысль какого именно «человека выдающегося ума» он повторяет в данном случае: в 1843 году, когда вышла его книга, до публикации «Четырех глав о России» оставалось еще 16 лет.
5
Здесь и далее цитаты из писем Местра даются в моем переводе, поскольку в издание [Местр 1995] вошли далеко не все интересующие меня фрагменты.
6
1/13 октября 1812 года он, сообщив шевалье де Росси о своем разговоре с князем Козловским, который тот пересказал многим петербуржцам, прибавляет: «…а поскольку фразы мои, если я постарался их отделать, довольно быстро обходят весь город…» [Maistre 1884–1886: 12, 245]. Ценил Местр эту способность к порождению «ослепительных максим» (выражение из примечания к первой беседе «Санкт-Петербургских вечеров», сказанное здесь по поводу Фенелона) и у других авторов; ср. нескрываемое восхищение, с которым Местр в другом примечании к той же беседе припоминает знаменитую фразу о «коне и всей конюшне», сказанную по поводу несправедливого смертного приговора протестанту Каласу, вынесенного Тулузским парламентом: «…Конь о четырех ногах, да и тот спотыкается… – Отлично, – возразил герцог А…, – но целая конюшня!» [Maistre 1993: 1, 124, 122; Местр 1998: 33–34; здесь и далее цитаты из «Санкт-Петербургских вечеров» даются по этому изданию с небольшими исправлениями].
7
Другой перевод этого афоризма см.: [Местр 1997: 169]; об этой фразе см.: [Бартеле 2012].
8
Те же слова повторил и Сент-Бёв в своем «портрете» Местра [Sainte-Beuve 1843: 374], но, как отмечает издатель сочинений Свечиной граф де Фаллу, «в форме менее живописной» [Swetchine 1860: 1, 160].
9
Слова, которыми Местр в письме к издателю книги «О папе» резюмировал свое отношение к парижским читателям; процитированы Сент-Бёвом в его очерке о Местре [Sainte-Beuve 1843: 372].
10
Ср. сходную формулировку в «Четырех главах о России» [Maistre 1859: 93].
11
Выражение Кюстина [Custine 1956: 241], которое Триомф поставил эпиграфом к своей книге; см.: [Triomphe 1968]. О местровских метафорах см.: [Triomphe 1968: 592–596].
12
Эта метафора, почерпнутая из химии и проводящая параллель между феноменами психологическими и химическими, в наследии Местра не единична; он прибегал к ней и в переписке; см., например: [Maistre 1884–1886: 9, 364].
13
Неточно процитировано Сент-Бёвом [Sainte-Beuve 1843: 369].
14
Образ, запавший в память русскому католику Августину Голицыну [Golitsyn 1863: 73].
15
Густав Адольф IV (1778–1837), в 1809 году отрешенный от власти в результате заговора, в котором участвовали высшие офицеры.
16
С Сент-Бёвом согласен и современный исследователь: «Решительно, граф де Местр с его дерзким воображением <…> совсем не похож на виконта де Бональда, чей ум Шатобриан сравнивал „с наглухо закрытой темницей, куда не проникает ни единый луч света“» [Valade 1990: 307].
17
Кстати, быть может, не так случайно и то обстоятельство, что Местр вошел в историю с эффектным определением, придуманным не им, но для него: «пророком минувшего» назвал его философ П.-С. Балланш [Ballanche 1827: 204].
18
См. подробнее: [Мильчина 2005].
19
В последней фразе можно различить отголосок знаменитой фразы о Вольтере из четвертой беседы «Санкт-Петербурских вечеров»: «Париж увенчал его лаврами – Содом бы его изгнал» [Местр 1998: 188].
20
См. также: [Fumaroli 1994: 113–210].
21
Слова герцогини д’Абрантес из очерка о салоне г-жи де Рекамье, опубликованного в первом томе сборника «Париж, или Книга Ста и одного» (1831). О продолжении тех же традиций в парижских салонах 1830–1840‐х годов см: [Жирарден 2009: 414–425]; о попытке перенести этот идеал светской уступчивости в пространство многотомного сборника очерков см.: [Мильчина 2019б: 161–211].
22
Между прочим, аббат Морелле в своем трактате «О беседе» особенно пылко осуждает то, что он именует «педантством», а именно манеру «возвышать голос, говорить резким и начальственным тоном, диктовать свои взгляды и выносить суждения с уверенностью школьного учителя, обращающегося к школярам» [Art de la conversation 1998: 431].
23
На мой взгляд, современные поклонники Местра выдают желаемое за действительное, когда утверждают, что автор «Вечеров» был оратором исключительно мягким и деликатным и никогда не имел ни малейшего желания «подчинять собеседника своим мнениям с помощью своего рода морального шантажа» [Algange 2005: 807].
24
Между прочим, в теории Местр превосходно знал, как нужно себя вести человеку истинно светскому. В 1809 году он раздраженно писал шевалье де Росси о том, как неправильно ведет себя при сардинском дворе русский посланник князь Козловский: «Он, судя по описанию, какое я имел честь от Вас получить, плохо знает систему своего двора. Поведение его прекрасно это доказывает. Всякий умный человек обязан знать две вещи: 1) кто он такой; 2) где он находится. <…> Пусть он [Козловский] сделается приятен двору, пусть посещает преимущественно те дома, какие двор почтил своим вниманием, пусть держится поодаль от англичан, но не удаляется от них, пусть завяжет связи с французами, но не связывается с ними, пусть остроумничает с моей сестрой, толкует о физике с ее мужем, а потом пусть отправляется домой спать. Если же он будет вести себя иначе, то свернет себе шею» (цит. по: [Pingaud 1917: 47–48]). Сам Местр, однако, этим правилам не следовал. О том, как использовали это его свойство современники-повесы, см. в этом сборнике статью «При чем тут Кондильяк?».
25
Заметим, что это утопическое видение Петербурга в качестве locus amœnus хорошо оттеняется той вполне «кюстиновской» (задолго до Кюстина) язвительностью, с какой Местр описал нравы русского общества в разрозненных заметках, опубликованных в 1879 году И. С. Гагариным [Maistre 1879; Местр 2010].
26
Библиографию см. в: [Вольперт 2004].
27
Письмо к Е. М. Хитрово от второй половины (18–25) мая 1831 года: «Voici vos livres, Madame, je vous supplie de m’envoyer le second volume de rouge et noir. J’en suis enchanté» [Пушкин 1937–1959: 14, 166].
28
Письмо к Е. М. Хитрово от 9 (?) июня 1831 года: «Rouge et noir est un bon roman, malgré quelques fausses déclamations et quelques observations de mauvais goût» [Пушкин 1937–1959: 14, 172]. Традиционно fausses déclamations переводят как «фальшивая риторика», но мне кажется, что слова «фальшивые разглагольствования» точнее передают пушкинскую мысль.
29
В библиотеке Пушкина кроме «Красного и черного» имелся еще сборник «Додекатон, или Книга 12 авторов», в который вошла новелла Стендаля «Любовный напиток» [Модзалевский 1910: 226; № 886], однако поскольку сборник этот вышел в конце 1836 года (а на титульном листе вообще указан год 1837‐й), о следах рецепции этой новеллы в пушкинском творчестве говорить не приходится.
30
Соответствующие предположения объясняются, на мой взгляд, тем, что точку зрения пушкинских современников, для которых Бейль-Стендаль был одним из многочисленных французских литераторов, и притом далеко не самым известным, подменяет современная точка зрения, согласно которой Стендаль канонизирован как великий писатель. О том, насколько неустойчивой была репутация Стендаля на рубеже 1820/30‐х годов, свидетельствует, например, разброс мнений касательно «Красного и черного»: если для Вяземского это «замечательное творение» [Пушкин 1937–1959: 14, 214; письмо к Пушкину от 14 августа 1831 года], то для Н. И. Тургенева это роман «в новом уродливом французском вкусе» [Тургенев 1831: 50; письмо от 1 октября].
31
Цитирую перевод письма Стендаля, опубликованный в «Вестнике Европы» (1829. № 1. С. 69–70); оригинал (первая публикация стендалевского письма) см.: [Swenton-Belloc 1824: 1, 354].
32
В пушкинской библиотеке книга Мура имелась во французском переводе; процитированную фразу см.: [Byron 1830: 1, 1]; вариант Мура отличается от первоначального стендалевского текста заменой «Паризины» и «Лары» на «Чайльд-Гарольда» и «Манфреда». Отметим, что Мур – а вслед за ним и Пушкин – не упоминает авторства Бейля-Стендаля, а вводит цитату в безличной форме: «О Байроне было сказано…». Об автобиографическом подтексте начала пушкинской статьи см.: [Долинин 2007: 202–205].
33
Ср. известный эпизод эпистолярной полемики с Рылеевым, который упрекал Пушкина в том, что он, в подражание Байрону, чванится пятисотлетним дворянством, а Пушкин не только не отрекался от этого чванства, но, напротив, уточнял, что дворянство его на сто лет «старее» [Пушкин 1937–1959: 13, 218].
34
Статья о Павлове написана, скорее всего, в апреле 1835 года; см.: [Тархова 2002: 358–359; Хроника 2016: 118–119]. На первой странице рукописи статьи о Байроне выставлена дата 25 июля 1835 года.
35
Приговор звучит особенно безжалостно, если учесть, что сам Павлов также родился в крепостном звании.
36
Ср. проницательный анализ соответствующей позиции Стендаля в статье Ж. Старобинского «Псевдонимы Стендаля»: «Стендаль живет в эпоху, когда быть буржуа не позорно <…> Но Стендаль выбирает для себя суд аристократического общества. Вообще у Стендаля заметна ностальгия по либертинским удовольствиям знати XVIII столетия, то есть того мира, где ему не было бы места. <…> Стендаль страстно желает изменить свое социальное положение, не переставая мечтать о естественности, как о земле обетованной. <…> Когда он берется за перо, его цель – повысить свой престиж в обществе, а не создать литературное произведение. Литературная известность должна стать для него пропуском в высшее общество», куда он страстно хочет попасть, хотя столь же страстно это общество презирает [Старобинский: 427, 409; пер. П. Шкаренкова].
37
«Арап Петра Великого» не в счет, поскольку своего предка Ибрагима Пушкин плебеем ни в коем случае не считал.
38
Этот анахронизм хорошо почувствовал Набоков, упрекнувший Стендаля в том, что его русские 1830 года на самом деле «принадлежат к литературному типу путешествующего московита XVIII столетия» [Набоков 1998: 132].
39
Краткость была мечтой Стендаля, но на практике она ему давалась далеко не всегда. Ср. суждение А. В. Чичерина, нашедшего в «Красном и черном» «повторения и перепевы», «излишние нагнетания и повторы» в самом строении фразы [Чичерин 1974: 149]. Саша из пушкинского «Романа в письмах» «и в Вальтер Скотте находила лишние страницы» – сколько же таких страниц должен был найти Пушкин в «Красном и черном»?
40
Десять позиций [Модзалевский 1910: 253–254, № 1003–1012].
41
Впрочем, если это и подражание, то, как пишет сам Лернер, «контрастное»: у Гюго все плоды фантазии (султаны, пирамиды, джинны и проч.) уходят из‐за наступления в ноябре «мрачной зимы», а у Пушкина «незримый рой гостей», как известно, совсем напротив, идет к поэту.
42
Впервые указано Лернером [Лернер 1935: 133]; развито Берковским [Берковский 1985: 43–44]. В том же 1935 году, когда вышла статья Лернера, на «совпадение сюжетных положений „Эрнани“ и „Выстрела“ (идея отсроченной мести)» указал Б. В. Томашевский [Пушкин 1935: 547, примеч. 3], который, впрочем, не считал это совпадение особенно значительным, поскольку возводил имя героя «Выстрела» к «Мертвому ослу и гильотинированной женщине» Жюля Жанена [Томашевский 1927: 225], Лернеру же, напротив, второстепенной и исчерпывающейся совпадением имен казалась связь «Выстрела» с «Ослом» [Лернер 1935: 133]. В процитированном выше примечании к «Каменному гостю» Томашевский указал также на «некоторую сценическую аналогию между первым актом „Эрнани“ и вторым актом „Каменного гостя“», которую, однако, счел «совершенно случайной»; см. также: [Shengold 1999].
43
Отмечено Н. Д. Тамарченко в ряде работ (см. библиографию: [Рак 2004: 123]); впервые: [Тамарченко 1970].
44
Предки Виктора Гюго в самом деле не были дворянами, хотя его отец-генерал и получил в 1811 году графский титул от тогдашнего короля Испании (Жозефа Бонапарта). Пушкинские сомнения объяснялись «демократической» направленностью известных ему сочинений Гюго.
45
См. замечание новейших комментаторов «Бориса Годунова» (Л. Лотман и Т. Китаниной): «…момент появления в печати „Бориса Годунова“ <…> ставил Пушкина в невыгодное положение. За пять с лишним лет, прошедших со времени написания трагедии, успела появиться драма В. Гюго (Hugo) „Кромвель“…» [Пушкин 2008: 208–209].
46
О Гюго в очень хвалебных тонах Пушкину писали также Д. Ф. Фикельмон и Гоголь. О восприятии Гюго в России в пушкинскую эпоху см. также: [Ахингер 1991].
47
Вообще восхваления автора «Notre-Dame», судя по всему, Пушкина безмерно раздражали. Злобное письмо Погодину о французской литературе осени 1832 года – это, по-видимому, среди прочего еще и реплика на восторженную статью Н. Полевого «О романах Виктора Гюго и вообще о новейших романах», опубликованную в «Московском телеграфе» в январе—феврале 1832 года: в ней «Сен-Мар» Виньи и «Собор Парижской богоматери» (в переводе Полевого «Церковь Парижской Богородицы») названы «двумя бесценными перлами, превышающими собою все, что отдельно может представить неистощимая муза В. Скотта» [Полевой 1990: 123]. В случае с Альфредом де Виньи полемичность по отношению к Полевому подчеркнута сопоставлением с Загоскиным; если Полевой Виньи превознес, а Загоскина за «Рославлева» раскритиковал (см.: [Московский телеграф. 1831. Ч. 38. № 8), то Пушкин в пику ему утверждает, что «романы A. Vigny хуже романов Загоскина» [Пушкин 1937–1959: 15, 29]. Оба автора – и Гюго, и Виньи – четыре года спустя станут главными «антигероями» статьи «О Мильтоне…».
48
И. Н. Средний-Камашев в статье «Еще о „Борисе Годунове“, стихотворении А. С. Пушкина» («Сын отечества», октябрь 1831): Пушкин у нас «маленький Дант, Шекспир, Байрон, Гёте в тесном кругу русской литературы, и ничем не ниже Виктора Гюго» [Средний-Камашев 2003: 115].
49
О восприятии Гюго см.: [Boulanger, Renisio 1985].
50
О социальной миссии поэта в понимании Гюго см.: [Bénichou 1988: 275–530].
51
Судя по фамилиям французских писателей, которые перечислены 3 августа 1836 года в ответе Кюхельбекера на несохранившееся письмо Пушкина, тот писал ему о «Hugo, Бальзаке, Альфреде де Виньи» [Пушкин 1937–1959: 16, 146].
52
В октябре Пушкин был еще занят подготовкой четвертого номера «Современника», на который цензурное разрешение получено 11 ноября.
53
Такой же точки зрения придерживается и А. А. Долинин [Долинин 2008: 212, 215–216]. «Автобиографическая» интерпретация статьи «О Мильтоне…» представляется гораздо более верной, чем сугубо историко-литературная трактовка И. З. Сермана, утверждавшего, что суровая оценка Мильтона в драме Гюго «была обращена не столько к автору „Кромвеля“, сколько к русским драматургам, в частности Кукольнику, изобразившему самым жалостным образом сумасшествие Тасса» [Серман 1969: 147].
54
По точной формулировке А. А. Долинина, «защищая Мильтона от поношений, Пушкин защищает самого себя» [Долинин 2007: 219]. Пушкин оскорбился бы еще сильнее, если бы знал, что именно с сюжетами из Гюго сравнивали современники его семейную ситуацию. Софья Александровна Бобринская пишет мужу 25 ноября 1836 года о женитьбе Дантеса: «Это какая-то тайна любви, героического самопожертвования, это Жюль Жанен, это Бальзак, это Виктор Гюго» (цит. по: [Щеголев 1999: 508–509]); ср. уже после смерти Пушкина в «Allgemeine Zeitung» упоминание о «развязке во вкусе произведений Виктора Гюго или Бальзака» (цит. по: [Рак 2004: 123]).
55
Виньи, второй антигерой статьи «О Мильтоне…», такой чести не удостоился; под рукой у Пушкина [Модзалевский 1910: 23] был готовый русский перевод А. Очкина [Виньи 1835]: его Пушкин и использует (кстати, французского Виньи в его библиотеке не сохранилось вовсе).
56
Поскольку перевод из «Кромвеля» инкорпорирован в статью «О Мильтоне…», он, насколько мне известно, не привлекал специального внимания исследователей переводческих принципов Пушкина; см. анализ этих принципов в: [Владимирский 1939].
57
Е. Г. Эткинд именно со ссылкой на статью «О Мильтоне…» констатировал: «Пушкин со всей резкостью протестует против переложения стихов прозой» [Эткинд 1973: 226]; характерно, однако, что практика в данном случае противоречит теории: протестовать-то он протестует, но стихотворного «Кромвеля» переводит именно так, прозой.
58
В черновике статьи «О Мильтоне…» Пушкин бранит Гюго среди прочего и за то, что он «ниспроверг» «стихосложение Расина и Буало» [Пушкин 1937–1957: 12, 381].
59
Единственный существовавший к этому времени перевод из «Кромвеля» (но из другого, первого акта пьесы), напечатанный А. Г. Ротчевым в «Невском альманахе на 1831 год», был выполнен безрифменным пятистопным ямбом – тем же размером, каким сделан гораздо позже единственный полный русский перевод этой пьесы Гюго Н. Н. Киселевым [Гюго 1915]. См.: [Заборов 1975: 123].
60
Заметим, что французским исследователям Гюго, не читавшим Пушкина, даже в голову не приходит, что Гюго Мильтона как-то обидел или унизил. Они совершенно уверены в том, что автор «Кромвеля» Мильтона прославил, и текст пьесы несомненно дает для этого основания: например, в финале, когда Кромвель отвергает корону, он осведомляется у Мильтона, доволен ли он, а Мильтон сурово отвечает, что Кромвель исполнил еще не все, что требуется, – а требуется помиловать еще одного человека, между прочим, поэта…
61
Оговорим, что мы вовсе не касаемся здесь вопроса о том, какова была в реальности специфика личных местоимений в Англии XVII века при дворе Кромвеля (см. об этом: [Успенский 2007: 24–25, 73–75]); нас интересуют соотношения «вы» и «ты» в текстах Гюго и Пушкина.
62
И сам император, и его брат Михаил Павлович обращались к Пушкину (как, впрочем, и к абсолютному большинству тех, кто бывал при дворе) на «ты». См. у Смирновой-Россет: «„Ты“ был критериум его [Николая I] расположения к женщинам и мужчинам <…> Киселеву [он говорил] „ты“, Потоцкому тоже, Канкрину, из уважения, „вы“, так же многим генералам прошлого царствования: Уварову, Дризену, Мордвинову, Аракчееву и Сперанскому» [Смирнова-Россет 1989: 176].
63
Заметим, что в русском переводе Н. Н. Киселева все особенности обращений на «вы» и «ты» – в лирическом восторге и без оного – соблюдены [Гюго 1915: 251–253, 562–565].
64
Который, кстати, называется не «Красавице», как обычно пишут в комментариях к Пушкину (см., например: [Пушкин 1995: 245; Рак 2004: 122]), а «Одной женщине» – «À une femme» («Feuilles d’automne», XXII).
65
Этот очерк и, в частности, его образная система, грешащая напыщенностью и гиперболичностью, высмеяны Дезире Низаром (на чью статью о Шатобриане, «исполненную тонкой сметливости», Пушкин ссылается в статье «О Мильтоне…») в статье «Виктор Гюго в 1836 году» [Nisard 1836].
66
То же определение Жанен использовал и еще один раз – в рецензии на книгу Этьенна Дюмона «Воспоминания о Мирабо» (1832), опубликованной 21 апреля 1832 года в «Journal des Débats» и послужившей причиной известного спора Пушкина с Вяземским, запечатленного в дневнике Н. А. Муханова [Пушкин в воспоминаниях 1998: 2, 220]. Жанен, кстати, на сравнении именно со львом не настаивал; в другом месте он называет Мирабо «тигром, переболевшим оспой», причем утверждает, что так говорил о себе сам Мирабо [Janin 1831: 24, 146–147]. Впрочем, этот образ, по-видимому, является «творческим переосмыслением» характеристики Мирабо как «льва, переболевшего оспой», приведенной в очерке Шарля Нодье «Парижские тюрьмы в эпоху Консульства. Сент-Пелажи» [Nodier 1829: 11] со ссылкой на Л.-С. Мерсье [Mercier 1798: 6, 12]. За указания на произведения Мерсье и Нодье, а также за другие чрезвычайно ценные замечания сердечно благодарю А. А. Долинина.
67
См.: [Летопись 1999: 4, 392]. Покупка эта лишний раз подтверждает интерес Пушкина к Мирабо, о котором свидетельствуют упоминания в статьях и письмах и рисунки в черновиках рукописей; см.: [Томашевский 1960: 152, 183, 186, 188, 216; Летопись 1999: 1, 316, 463; 2, 112].
68
Первый том, по-видимому, был Пушкину кем-то подарен (наверху обложки «неизвестным почерком написано: „Пушкину“»).
69
Сердечно благодарю за это и другие уточнения, связанные с библиотекой Пушкина, А. С. Бодрову.
70
Мы не касаемся здесь вопроса о судьбе фразы Гюго о «львином реве» в послепушкинское время; скажем только, что авторы XIX века, писавшие о Мирабо, многократно использовали ее, как со ссылками на Гюго, так и без них; см., например (перечень далеко не полный): [Mennechet 1841: 8, 10; Roosmalen 1842: 429; Encyclopédie 1847: 4, 47, 551; Poujoulat 1857: 201].
71
Характерно, что новейшая статья о происхождении этого образа вошла в научный сборник под названием «Популярная литература»: [Aubrit 2011]. Впрочем, до Ростана образ Сирано уже был использован в массовой культуре: в 1876 году Луи Галле выпустил приключенческий роман «Капитан Сатана» (Le capitaine Satan), в котором Сирано выступает в роли «волшебного помощника» главных героев. Успех Ростана вдохновил издателей романа Галле, и в 1898 году они напечатали его под обновленным названием: «Приключения Сирано де Бержерака, или Капитан Сатана». В русском издании (Гродно, 1992) части заглавия переставлены: «Капитан Сатана, или Приключения Сирано де Бержерака». Об эволюции образа Сирано как «современного мифа» см. антологию Лорана Кальвье: [Calvié 2004].
72
Рус. пер. М. Яснова см.: [Сирано 2002: 13–32].
73
Впервые очерк Готье о Сирано был опубликован десятью годами раньше (France littéraire. 1834, novembre). Рус. пер. М. Яснова см.: [Сирано 2002: 184–210].
74
Премьера оперы с этим текстом состоялась в 1821 году, и в таком виде ее во Франции исполняли на протяжении всего XIX века; очередное переиздание либретто вышло тремя годами раньше премьеры «Сирано» Ростана.
75
См.: [Choisy 1966: 284–285]. Здесь рассказано о том, как придворный маркиз де Данжо писал любовные письма и за короля Людовика XIV, и за его возлюбленную Луизу де Лавальер. Сердечно благодарю за эту подсказку М. С. Неклюдову.
76
В романе госпожи де Жанлис «Герцогиня де Лавальер» (1804) и за герцогиню де Лавальер, и за короля сочиняет письма другой придворный, поэт Исаак де Бенсерад; этот роман, между прочим, – тот самый «какой-то том герцогини Лавальер», который в «Мертвых душах» читает Чичиков; см. о его русских переводах: [Дмитриева 2011: 379–380]. В романе Стендаля «Красное и черное» Жюльен Сорель «атакует» г-жу де Фервак любовными письмами, полученными от русского князя Коразова.
77
Это тот самый Рокелор, который был истинным героем анекдота про «остроумный ответ кавалера де Рогана», процитированного Достоевским в «Зимних заметках о летних впечатлениях» [Рак 1980].
78
Вдобавок следует заметить, что в водевиле трех авторов длинный нос герцога де Рокелора упомянут один-единственный раз; напротив, в многочисленных сборниках анекдотов об этом герцоге, выходивших начиная с XVIII века, его уродство связывается с носом слишком коротким; см.: [Le Roy 1717: 3, 126; Robville 1861: 9]. Оба сборника многократно переиздавались, первый в течение всего XVIII века, второй – в 1860‐е годы. Что же касается мотива любовных писем, сочиняемых от лица другого, он в анекдотах о герцоге Рокелоре отсутствует и появляется только в водевиле.
79
Я цитирую ее в переводе Ю. Красовского (с незначительными изменениями) по изд.: [Нодье 1960].
80
Обе фразы – цитаты из вступления Нодье к его «Воспоминаниям юности» (Souvenirs de la jeunesse, 1832). Упоминание Нодье имело и формальные причины: Ростан занял в Академии место драматурга и романиста Анри де Борнье, который служил библиотекарем, а затем хранителем и администратором в библиотеке Арсенала, где прежде в течение двух десятков лет служил Нодье. Однако любовно подобранная цитата указывает, что Нодье помянут не только «по обязанности».
81
Перепечатан в 1838 году в «Бюллетене библиофила» (№ 8, октябрь) и в отдельном издании 1841 года. Рус. пер. М. Яснова см.: [Сирано 2002: 161–183].
82
См.: [Calvié 2004: 98]. Нодье защищает Сирано среди прочего от Вольтера, который походя в «Вопросах по поводу „Энциклопедии“» брезгливо назвал его «шутником довольно скверным и немного безумным» [Nodier 2010: 1, 695]. Сирано, кстати, был не единственным французским автором прошлого, который сделался известным и популярным в XIX веке стараниями Нодье; именно статьям Нодье 1822–1823 годов французы обязаны воскрешением интереса к Франсуа Рабле.
83
Впрочем, автор «Поэтического искусства», признавшийся в том, что предпочитает «смехотворные дерзости» Бержерака скучным стихам его бесталанных современников (Art poétique. IV, 39), был далеко не самым жестоким критиком Сирано.
84
Лакруа воспроизводит финал его статьи, кончающийся словами «бедный Сирано!».
85
В частности, Лакруа пишет о Сирано: «Он, как выразился Шарль Нодье, считал оскорблением чрезмерное внимание к многочисленным шрамам, покрывавшим его нос» [Cyrano 1858: XXVI]. Лакруа ссылается на Нодье, а тот, возможно, почерпнул эту деталь из «Литературных анекдотов» аббата Рейналя [Raynal 1750: 157], где сказано, что за насмешки над своим искалеченным носом Сирано заколол десяток человек. Напротив, на Готье Лакруа не ссылается вовсе. Что же касается ближайшего по времени к появлению пьесы Ростана издания Сирано [Cyrano 1886], в помещенном там коротком предисловии Эжена Мюллера не упомянуты ни Нодье, ни Готье, ни длинный нос Сирано.
86
По-французски grimoire; строго говоря, общепринятый перевод названия новеллы – «Любовь и чародейство» – не совсем точен; переводить следовало бы, вероятно, «Любовь и заклинание».
87
Перевод Вяземского републикован в кн.: [Констан 2006].
88
Отмечу неточность в указателе содержания «Московского телеграфа», где этот перевод приписан Вяземскому [Попкова 1990: 85, 87, 89, 91].
89
О взаимоотношениях Вяземского с Полевым, с которым он в 1825–1827 годах активно сотрудничал, а затем разошелся, см.: [Гиллельсон 1969: 128–169].
90
Полевой, в свою очередь, не остался в долгу; в напечатанной в «Московском телеграфе» рецензии на перевод Вяземского язвительно указывалось: «Советуем г-ну переводчику при следующем издании сей книги исключить первые страницы предисловия, где идет рассуждение о причинах, по коим не был переведен на русский „Адольф“. Может быть, эти причины очень остроумно приисканы, но жаль, что Адольф был переведен на наш язык два раза прежде, нежели явился труд кн. Вяземского. Первый перевод напечатан в Орле, в губернской типографии, в 1818 году, под заглавием Адольф и Елеонора, или Опасность любовных связей, истинное происшествие, а другой – в Московском телеграфе 1831 года» [МТ 1831: 41, 532]. Кроме того, и автор рецензии в «Московском телеграфе», и автор не менее недоброжелательной рецензии на перевод Вяземского в «Северной пчеле» (1831. № 273–275) издевательски подчеркивали несоответствие глобальных претензий переводчика и скромности самого предприятия: «Подумаешь, право, что г. переводчик сбирался на геркулесовский подвиг, запасаясь не только собственными силами, но одушевляясь и волшебною силою имен своих приятелей! <…> странно, что все эти сборы, все великолепные обещания, призывание Пушкина и Баратынского, осуждение всех предшественников переводчика, трибуналы, ареопаги и проч., из чего? Для какого великого предприятия? Для того чтобы перевести книжечку в 10 листов!» [МТ 1831: 41, 537, 541].
91
См.: [Мильчина 2004: 364–369]. О предшествующих попытках Вяземского выступать во французской прессе см.: [Дурылин 1937: 89–108].
92
Опубликована без подписи в «Литературной газете» 1 января 1830 года. Подчеркнем, что нам известны ожидания Пушкина, сведениями же о том, какое впечатление произвел на него сам перевод, мы не располагаем.
93
«…Адольф не идеал. Б. Констан и авторы еще двух-трех романов, в которых отразился век и современный человек, не льстивые живописцы изучаемой ими природы» [Констан 1831: XIX; Констан 2006: 32].
94
В заметке-анонсе Пушкин называет Адольфа характером, который был «впоследствии обнародован гением лорда Байрона».
95
Характерно уточнение Баратынского; в августе-сентябре 1831 года, благодаря Вяземского за присылку «Адольфа», он пишет: «Вы намекаете на недуг душевный, особенный нашему веку, который очень слегка обозначает автор „Адольфа“: он касается его вскользь, а вы более, нежели он, заставляете его заметить» [Баратынский 1998: 267].
96
Об «Адольфе» как «романе о „нелюбви“, максимально освобожденном от социального и исторического контекста» см. подробнее: [Констан 2006: 409–427].
97
Рецензент «Северной пчелы» (1831, № 274, 2 декабря) глумливо доводит до абсурда этот тезис Вяземского и Пушкина о том, что «Адольф создан по образу и духа нашего века»: «Теперь без дальних и трудных исследований мы можем знать наверное, что все европейцы, за представителем своим, соблазняют чужих любовниц, которые их старше десятью годами, соскучиваются, страдают и мучат, становятся жертвами и тиранами, самоотверженцами и эгоистами».
98
В недатированном французском наброске, которое считается письмом к Каролине Собаньской от января-февраля 1830 года, он апеллирует к «жгучим чтениям» своих юных лет и – пренебрегая печальным концом констановской героини – именует свою корреспондентку Элленорой [Пушкин 1937–1959: 14, 64]. Т. Г. Цявловская предполагала, что в 1822–1823 годах Пушкин перечитывал «Адольфа» вместе с Собаньской [Рукою Пушкина 1935: 200]; ср.: [Вольперт 1998: 126–129]. Впрочем, по предположению Е. О. Ларионовой (доклад на Шестых Эткиндовских чтениях 2010 года; см.: [Мильчина 2019а: 433–435]), эти французские тексты – наброски не письма, а какого-то неоконченного прозаического произведения.
99
Онегинское «чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я» – это, как указала Ахматова, парафраза констановского «но мне необходимо вас видеть, если я должен жить» [Ахматова 1989: 79; Констан 1831: 50; Констан 2006: 49].
100
Стендаль в короткой рецензии 1824 года на третье издание «Адольфа» определял этот роман как «трагический мариводаж» [Stendhal 1997: 231].
101
Погодин еще до появления «Адольфа» Вяземского, по прочтении пушкинского «анонса» в «Литературной газете», писал: «Заметим, что князь Вяземский так оригинален, так негибок, что не скроется ни в каком переводе, а это достоинство писателя – уже недостаток в переводчике» [МВ 1830: 1, 316].
102
Рецензия Л.-С. Оже в «Journal général de France» от 27 июня 1816 года; цит. по: [Eggli, Martino 1933: 473, 476]. Тот факт, что Констан родился в Швейцарии, давал критикам дополнительные основания отыскивать в его языке «германизмы» и «гельветизмы». Образцом классической французской прозы, ясной и прозрачной, Констан был признан лишь во второй половине XIX века; см.: [King 1979; Adolphe 2016].
103
Давний оппонент Сталь и Констана, в 1807 году отреагировавший неприязненной рецензией на роман г-жи де Сталь «Коринна» и вызвавший ответную реплику Констана, многие тезисы которой вошли затем в позднюю статью Констана «О госпоже де Сталь и ее произведениях»; см.: [Сталь 2017: 210–211; Эстетика 1982: 248–257].
104
В оригинале: «Tous mes discours expiraient sur mes lèvres», довольно точно переведенное Кулишер как «слова замирали на моих устах» [Констан 1982: 91].
105
Метод этот Вяземский применил в переводе не впервые; о необходимости «переводить как можно буквальнее» и «подавать пример самоотвержения», думая более о переводимом подлиннике, чем о самом себе, он писал еще в 1827 году в статье о сонетах Мицкевича [Вяземский 1984: 71–72].
106
Его еще в 1825 году использовал Э. Скриб (в соавторстве с Э. Мазером) в названии водевиля, рассказывающего, как журналист может создать славу из ничего. Один его русский перевод под названием «Шарлатанство» был сыгран в Петербурге в январе 1830 года [История 1978: 334], другой под названием «Друзья-журналисты, или Нельзя без шарлатанства!» издан в журнале «Репертуар русского театра» (1840. Кн. 11; перевод В. С. Межевича и П. И. Григорьева).
107
Стендаль в середине 1820‐х годов предложил даже в качестве синонима неумеренного и бесстыдного восхваления глагол poffer, произведенный как раз от слова puff, однако, в отличие от Латуша, он не уточнял, представителей какого именно литературного направления имеет в виду.
108
Французское слово сénacle почерпнуто из библейского словаря, им обозначают трапезную, где Христос преломлял хлеб с апостолами. К литературному сообществу романтиков, группировавшихся вокруг Виктора Гюго, его первым применил Сент-Бёв в письме к Альфреду де Виньи от 14 августа 1828 года [Glinoer, Laisney 2013: 563]; о Сенакле Гюго в свете интересующей нас проблематики см.: [Laisney 2008: 235–253]. Вскоре Сент-Бёв посвятил прославлению Сенакля одноименный текст в сборнике «Стихотворения Жозефа Делорма» (апрель 1829). С легкой руки Сент-Бёва это слово вошло в литературный лексикон и стало обозначать определенную форму писательских или художнических сообществ – узких кружков, группирующихся вокруг одной харизматической творческой личности. Латуш выдвинул свое понятие camaraderie как ответ на введенное Сент-Бёвом понятие «сенакль»; оба слова описывают одну и ту же литературную реальность (деятельность сплоченного коллектива литературных соратников), но для Латуша эта реальность отвратительна, а для Сент-Бёва привлекательна [Glinoer 2005: 211–229]. Об атмосфере Сенакля дает представление одна реплика Виктора Гюго, сохраненная мемуаристом, который дерзнул высказать робкое замечание по поводу услышанных стихов: «Видите ли, любезный Фуассе, мы тут друг друга никогда не критикуем, потому что критика вредит оригинальности. Да и вообще критика вещь безбожная, потому что поэт создан Богом!» [Glinoer 2008: 93].
109
Вообще слово camaraderie присутствовало во французском языке уже в XVII веке, а в следующем столетии Шамфор употреблял его в почти сходном с латушевским значении: он писал, что camaraderie относится к дружбе, как услуги чичисбеев – к любви [Chamfort 1824: 1, 389], и тем не менее литературно-критическим понятием camaraderie стала только после статьи Латуша, что и было отмечено Бальзаком в предисловии к первому изданию второй части «Утраченных иллюзий» (1839): Латуш, пишет Бальзак, «ввел в язык слово, которому суждено остаться там надолго» [Balzac 1976–1981: 5, 113].
110
Отмечу еще одно появление у Вяземского слова «товарищество», которое на первый взгляд может показаться аналогом французской camaraderie, но при ближайшем рассмотрении оказывается просто синонимом слова «соседство». Ламартин, пишет Вяземский, «по крайней мере освободил ее [поэзию] от необходимого товарищества и вывел с парижской мостовой, к которой она была приписана по городскому праву» [Вяземский 1984: 122].
111
Характерна разница двух французских переводов «Тараса Бульбы»: современный переводчик (М. Окутюрье) спокойно переводит «товарищество» как camaraderie [Gogol 1966: 470, 478]; но Луи Виардо в переводе 1845 года [Gogol 1845: 123, 134, 143] пишет о fraternité (братстве), а слово camaraderie не употребляет – по всей вероятности, именно потому, что еще помнит о том «клейме», которое оно получило по милости Латуша.
112
По-французски в этом случае использовали слово association; см. пересказ статьи Огюста Люше [Luchet 1835: 75–85] в русском журнале [Фабрикация 1835: 32–35]. Русский журналист пишет о «литературном товариществе», но французский слова camaraderie в этом контексте не употребляет. Благодарю за эту подсказку, равно как и за другие ценные советы, Н. Г. Охотина.
113
Вот несколько примеров: новелла Проспера Мериме «Матео Фальконе», появившаяся на страницах «Revue de Paris» в первом выпуске майского номера за 1829 год, была напечатана по-русски в августе того же года в журнале «Атеней» (ч. 3, № 15); фрагмент будущего романа Жюля Жанена «Барнав», напечатанный в «Revue de Paris» в четвертом выпуске майского номера за 1829 год под названием «Ночь в Александрии», был опубликован в следующем, тоже августовском, номере того же «Атенея» (1829. Ч. 3, № 16); новелла Бальзака «Красный трактир», напечатанная в «Revue de Paris» в августе 1831 года, уже в 1832 году появилась в «Сыне отечества» (1831. Ч. 162). Наконец, прозаическая баллада Мериме «Заколдованное ружье. Подражание иллирийскому», опубликованная в том же самом томе французского журнала, что и статья Латуша, появилась по-русски на страницах «Литературного прибавления к „Русскому инвалиду“» 22 ноября 1833 года.
114
Перевод отрывков из этого романа см.: [Латуш 2018].
115
В новейшей подробной и содержательной статье о Латуше [Гречаная 2006: 292–318] сюжет с camaraderie не упоминается вовсе.
116
[Пушкин 2001: 252, 471]; речь идет о рецензии Дельвига на третье издание «Бахчисарайского фонтана».
117
Так, Гюго 12 июля 1830 года сетовал в письме к Ламартину на то, что сегодня «без приправы в виде подчеркиваний и замечаний самая искренняя дружба кажется доброму критику пошлостью и обманом» (цит. по: [Glinoer 2008: 95–96]).
118
Слово «секта» употреблялось по-русски применительно к объединениям религиозным и политическим, а русский галлицизм «котерия» хотя и встречался в текстах середины 1830‐х годов именно в значении «группа литературных поклонников», однако окончательно вошел в русский язык позже – в 1840‐е годы.
119
Ю. М. Лотман в статье «Декабрист в повседневной жизни» показал, что ссылки карамзинистов на мнение их прославленных друзей вызывали раздражение у литераторов другого лагеря еще до того, как Воейков изобрел свою вошедшую в историю формулу [Лотман 1992–1993: 1, 302]. См. также упреки во взаимном восхвалении внутри дружеского круга в стихотворении Б. Федорова (1822), направленном против Дельвига и Баратынского: «Друг друга прославляйте, / Друг друга разбирайте, / С Горацием равняйте, / Посланья сочиняйте, / В журналы отсылайте, / Видения слагайте, / Друг другу посвящайте, / Слепую нас толпу, / Счастливцы, забавляйте / И, свой отборный слог любя, / Хвалите вы – сами себя!» [Поэты 1972: 203].
120
Строго говоря, «страховые общества для взаимного дарования бессмертия» были упомянуты еще в начале 1829 года в предисловии П.-Ф. Массе де Тирона к брошюре «Две школы, или Сатирические опыты о некоторых прославленных современниках» [Massey de Tyrone 1829: 10–11], а 25 февраля 1829 года та же фраза была процитирована в газете «Universel», на что в номере от 21 октября 1829 года, уже после выхода статьи Латуша, указали сами журналисты «Universel» [Glinoer 2008: 73–74]. Однако об их приоритете мало кто помнил даже во Франции, тем меньше оснований предполагать, что их определение знал и цитировал Бестужев-Рюмин. Что же касается английского выражения mutual admiration society, точно соответствующего определениям, предложенным Бестужевым-Рюминым и Латушем, оно сделалось популярным не раньше середины XIX века [Bryan, Mieder 2005: 10].
121
В эпиграмме обыграна заметка Пушкина из третьего номера «Литературной газеты» (11 января 1830 года); Пушкин писал, что «Литературная газета» необходима «не столько для публики, сколько для некоторого числа писателей, не могших по разным отношениям являться под своим именем ни в одном из петербургских и московских журналов».
122
Между прочим, Полевой здесь признает приоритет Воейкова в изобретении термина «знаменитые друзья» и специально напоминает об этом в примечании к своей статье [Полевой 1990: 69].
123
Ср. также в статье Ксенофонта Полевого («Московский телеграф». 1831. Ч. 31, № 2): «Не руководствуют ли пишущих [обозрения], не бывают ли для них побудительной причиною отношения посторонние, желание похвалить своих, задеть чужих, дать ход своему или приятельскому повременному изданию?» [Полевой 1990: 399].
124
Сердечно благодарю за напоминание о Крылове Н. В. Самовер.
125
См. также: [Тоддес 2019: 99–123].
126
Газета «Universel» писала 29 октября 1829 года о статье Латуша: «Выражения в ней такие вычурные, такие причудливые, что, не будь идеи автора столь заурядными, читателю никогда бы не удалось постичь не только что он говорит, но и то, что он хочет сказать. Прежде считалось, что слова выражают мысль, у г-на де Латуша они ее скрывают, так что Буало, Расин и Корнель, скорее всего, не поняли бы собственной апологии» (цит. по: [Glinoer 2008: 75]). О перифразах, аллюзиях, эвфемизмах как черте «темного» и трудного стиля Латуша, который вообще говорил лучше, чем писал, и, по выражению автора конца XIX века, Жюля Лефевра-Дёмье, «терзал фразу, не в силах ею повелевать», см.: [Crouzet 1984: 28–29].
127
В других случаях у Пушкина литературные или журнальные «приятели» – это вообще полная противоположность «приятелям» Латуша, то есть не те, кто осыпает сотоварищей безоговорочными похвалами, а те, кто может быть назван приятелями лишь в переносном смысле, «сволочь нашей литературы»; см.: [Китанина 2002: 33–41].
128
Вер-Вер – заглавный герой поэмы Ж.-Б. Грессе (1734), попугай, живший в монастыре и умерший оттого, что монахини закормили его сладостями.
129
Намек на Шарля-Огюстена Сент-Бёва (1804–1869), который в книге «Историческая и критическая картина французской поэзии и театра в XVI столетии» (1828) предложил французам черпать образцы не из литературы XVII века, а из словесности более ранней; слова, выделенные курсивом, – цитата из «Мыслей Жозефа Делорма», которые Сент-Бёв включил в свой первый поэтический сборник «Жизнь, стихотворения и мысли Жозефа Делорма» (1829, мысль VI).
130
Неточная цитата из стихотворения Сент-Бёва «Сенакль» (у Латуша «le siècle leur appartient», у Сент-Бёва «le siècle est à nous»).
131
О происхождении слова «сенакль» см. с. 76, примеч. 3. Глиноэр отмечает, что Латуш в своей статье настойчиво развивает религиозную образность, вытекающую из идеи Сенакля, но параллельно вводит образы, связанные с финансовой сферой (банк, акционерное общество), с тем чтобы показать корыстную основу деятельности романтических «апостолов».
132
По-видимому, намек на опубликованную в предыдущем, сентябрьском выпуске «Revue de Paris» заметку о выполненном Ашилем Девериа портрете Виктора Гюго, в которой анонимный автор превозносит и художника, и его прославленную модель.
133
Намек на второе предисловие к сборнику «Восточные стихотворения» (1829), где Гюго рассуждает о том, что его стихи сами по себе незначительны, но наводят на размышления о великих вопросах литературы, и это их возвышает: «Самая заурядная местность может прославиться, если станет полем битвы. Аустерлиц и Маренго – великие имена мелких деревень».
134
Ронсара прославил Сент-Бёв в «Исторической и критической картине французской поэзии и театра в XVI столетии»; Шекспира – Гюго в «Предисловии к „Кромвелю“» (1827); Шиллер был кумиром всего романтического поколения; см.: [Eggli 1927].
135
Два знаменитых произведения XVII века: трагедия Расина (1691) и ироикомическая поэма Буало (1672–1683).
136
Намек на афоризм «Французы не созданы для эпопеи»; на самом деле это суждение, весьма скептическое по отношению к эпическим возможностям французской нации, было впервые высказано не англичанином, а французом, литератором и математиком Никола де Малезье (1650–1727) и приведено Вольтером в «Опыте об эпической поэзии», который он в 1727 году опубликовал по-английски (французский перевод Дефонтена вышел в 1728 году, а «автоперевод» Вольтера – в 1733‐м). Гюго цитирует эту фразу (без указания источника) в «Предисловии к „Кромвелю“» и не осуждает, а, напротив, приветствует отсутствие у французов эпических потенций, видя в нем доказательство их «современности», поскольку XIX век – век драмы и лирической поэзии [Гюго 1956: 93].
137
По версии, запечатленной в «Римской истории» (XLVII, 49) Диона Кассия (но отсутствующей в «Параллельных жизнеописаниях» Плутарха), Брут перед смертью сказал о добродетели: «Ты всего лишь слово».
138
Хризостом (Златоуст) Матанасий – псевдоним, под которым Сен-Ясент, шевалье де Темизёль (1684–1746) опубликовал «Шедевр Неизвестного» (1714) – сатиру на чересчур восторженных критиков (разбираемый им «шедевр» – на самом деле легковесная безделка). Напротив, Зоил – имя нарицательное критика язвительного и завистливого.
139
«Черной бандой» или «черной шайкой» (la bande noire) назывались спекуляторы, которые начиная с 1789 года покупали бывшие владения дворян-эмигрантов или духовенства (замки, аббатства и т. д.), с тем чтобы их перепродать или разрушить ради продажи отдельных предметов искусства и строительного материала. Латуш возвращает неназванному, но подразумеваемому Виктору Гюго, автору стихотворения «Черная банда» (1823), гневно обличающего вандалов, которые входили в эту «банду», его собственные инвективы. О «черных бандах драматических подрядчиков», которые грозят разрушить классический французский театр, говорится в статье «Письма о театре», напечатанной в 1825 году в руководимом Латушем журнале «Меркурий девятнадцатого века» [Lettres sur le théâtre 1825: 275].
140
Персонаж древнегреческой мифологии Эсон, царь Иолка, низвергнутый с престола своим братом Пелием, упомянут здесь Латушем, по-видимому, ошибочно; оскопление собственного отца в древнегреческой мифологии – дело рук Кроноса, младшего сына Урана.
141
Имеются в виду «Галиевтики» (Об искусстве рыбной ловли) – не дошедшая до наших дней поэма Немезиана (III век), «Кинегетики» (Об искусстве охоты) – поэма Фалиска Гратия (I век до н. э.; впрочем, поэму «Об искусстве охоты», от которой сохранился один фрагмент, написал также и Немезиан) и «Сильвы» (Леса) – сборник разных стихотворений Стация (I век). Последнее имя, названное Латушем, принадлежит еще одному древнеримскому буколическому автору – сочинителю эклог Титу Кальпурнию (I век). Все эти «ученые» описательные поэмы приведены как образцы педантической и мертвой литературы; Латуш, перечисляя их, «метит» в «Предисловие к „Кромвелю“», в котором Гюго демонстрирует филологическую ученость и называет во множестве имена литераторов прошлого.
142
Цитата из рецензии Шарля Нодье на сборник Гюго «Оды и баллады», напечатанной 10 февраля 1827 года в газете «Quotidienne». Нодье в самом деле поддерживал многие искания новой поэтической школы, поэтому у Латуша были основания причислить его к «приятелям» и «сеидам» Гюго (о литературной позиции Нодье в 1820‐е годы и его отношениях с Гюго см.: [Setbon 1979; Schenk 1914]). Разрыв Гюго с Нодье произошел в конце 1829 года, уже после публикации статьи Латуша о «приязни».
143
Вся фраза метит в Сент-Бёва: определением «Печальник» Латуш высмеивает меланхолическую интонацию «Стихотворений Жозефа Делорма»; «Желтые лучи» – название одного из этих стихотворений, шокировавшее современников и навлекшее на автора наибольшее число насмешек; в речке, протекающей в «овраге» «за лесом слева», лирический герой другого стихотворения, «Овраг», мечтает утопиться.
144
Намек на раннюю повесть Гюго «Ган Исландец» (1823); над выведенными там злодеями, которые упиваются «кровью людскою, водою морскою», Латуш издевался еще в стихотворной брошюре «Отмщенные классики» (1825).
145
Цитата из «Восточных стихотворений» Виктора Гюго (стихотворение XXI «Ладзара», где старый паша готов отдать за обладание красавицей «дамасскую сталь»). О Жане из Фалеза см. наст. изд., с. 165.
146
Речь идет о «Стихотворениях Жозефа Делорма», которые были преподнесены публике их реальным автором, Сент-Бёвом, как произведение поэта, умершего за пять месяцев до публикации. Бессмертный гений, погибший на эшафоте, – это, разумеется, Андре Шенье, казненный 25 июля 1794 года, за день до падения якобинской диктатуры, и ставший после того, как в 1819 году Латуш опубликовал его сочинения, кумиром романтиков.
147
В оригинале «mutuelles compagnies d’assurance de la vie des ouvrages»; это почти дословная цитата из статьи в газете «Universel» за 25 февраля 1829 года, автор которой в свою очередь цитирует предисловие П.-Ф. Массе де Тирона к брошюре «Две школы, или Сатирические опыты о некоторых прославленных современниках» [Massey de Tyrone 1829: 10–11]; там речь шла о «страховых обществах для взаимного дарования бессмертия» (compagnies d’assurance mutuelles pour l’immortalité); на это указали в номере от 21 октября 1829 года сами журналисты «Universel»; см.: [Glinoer 2008: 73–74].
148
Намек на серию медальонов с изображениями поэтов-романтиков, которые изготовил входивший в их круг скульптор Пьер-Жан Давид д’Анже (1788–1856); между прочим, своего медальона в этой серии удостоился и Латуш.
149
Об антивольтеровских настроениях в литературе эпохи Реставрации вообще и у молодого Гюго в частности см.: [Billaz 1974: 835–842, 1007; Trousson 1985].
150
Возможно, неточная цитата из рецензии Тиссо на «Новые оды» Виктора Гюго [Tissot 1824: 285], где Гюго уподоблен богу-громовержцу.
151
Правила французского языка и светских приличий требовали, чтобы живых людей или тех покойников, кого пишущий застал живыми, именовали непременно с прибавлением слова «господин»; напротив, умершие, а также живые, но очень знаменитые люди могли быть поименованы просто по фамилии; см. авторитетное свидетельство Шарля Нодье в наст. изд., с. 146. Характерно также ироническое замечание Фредерика Сулье в предисловии к публикации (1829) его провалившейся пьесы «Кристина в Фонтенбло»: в число зрителей первых представлений входят две сотни элегантных завсегдатаев кофеен, которые не прибавляют «господин» ни к одному имени, словно всегда ведут речь исключительно о подонках или героях (см.: [Glinoer 2008: 89]). Знаменитого полководца Клода-Луи-Гектора герцога де Виллара, маршала Франции (1653–1734), именовали просто по фамилии, без прибавления слова «господин», в посвященных ему торжественных одах. К сожалению, в посвященных ему исторических анекдотах не удалось найти рассказ о том, что он считал себя недостойным подобной чести. Латуш, по-видимому, и здесь продолжает сводить счеты с Сент-Бёвом: именно этот критик (иронически уподобленный римскому ритору I века Квинтилиану) в первых своих статьях о Гюго (напечатанных в 1827 году в газете «Globe») называл его, как и полагалось, «г-н Виктор Гюго», но уже в «Исторической и критической картине французской поэзии и театра в XVI столетии» (1828), а затем в «Мыслях», написанных от лица Жозефа Делорма, слово «господин» опустил (впрочем, так же без прибавления этого слова именует он и соратников Гюго – Альфреда де Виньи, Ламартина или Эмиля Дешана).
152
Выделенные курсивом слова – цитаты из стихотворения Жозефа Делорма/Сент-Бёва «Сенакль».
153
Названы имена двух римских императоров, известных жестоким преследованием христиан.
154
Одним из центральных моментов французского спора о романтизме было отношение к прославленным авторам XVII века; противники новой словесности неизменно вставали на их защиту и упрекали романтиков в желании низвергнуть Корнеля, Расина, Буало с пьедестала и самим занять их место без всяких на то прав. Латуш, как и все противники новой словесности, ставит авторов «классического века» в пример своим современникам, но подходит к вопросу нестандартно: в Расине и Буало он ценит прежде всего умение не поддаваться соблазну «литературной приязни». На русской почве в полемике о «знаменитых друзьях» место Буало и Расина занимали Державин и Карамзин; их ставили в пример писателям пушкинского круга; ср. в «Мыслях и замечаниях литературного наблюдателя» Бестужева-Рюмина: «Вот говорят, что в нашем безнравственном мире нет истинной дружбы: барон Дельвиг примером своим разрушает это несправедливое мнение. Имейте его своим образцом, друзья нынешнего века! Кто бы решился насказать г. Плетневу такие похвалы, какие едва ли говорены были Державину и Карамзину?.. Хвала великодушному барону! – Vive l’amitié!» [Пушкин 2001: 196]. Те же апелляции встречаем и в противоположном лагере, причем с прямой ссылкой на французских авторов XVII века. Вяземский в статье «О духе партий; о литературной аристократии» восклицает: «Мудрено ли, что люди, возвышенные мыслями и чувствами своими, сближаются единомыслием и сочувствием? Мудрено ли, что Расин, Мольер, Депрео были друзьями?», а затем уподобляет союзу этих французов союз Карамзина и Дмитриева – «людей, возвышенных по своим дарованиям и нравственности» [Вяземский 1984: 110–111].
155
Персонажи комедии Мольера «Ученые женщины» (1672), напыщенные и слащавые поэты-педанты. В 5‐м явлении 3‐го действия они вступают в темпераментный спор, в ходе которого каждый превозносит собственные творения и бранит творения собеседника.
156
Намек на древнегреческий миф о царе Мидасе, которого Аполлон в наказание за дерзость наделил ослиными ушами, и его брадобрее, который, не в силах сдержать тайну, рассказал это потрясающее известие в специально вырытую ямку в песке. Из ямки вырос тростник, из тростника сделали дудочку, и тайное стало явным.
157
Издательская история «Тридцатилетней женщины» очень сложна; это цикл новелл, писавшихся в разное время и получивших общее название «Тридцатилетняя женщина» только в издании 1842 года; до этого новеллы печатались подряд под общим названием «Свидание» или «Та же история»; интересующее нас сравнение с лошадью входит в новеллу «Долина потока», которую Бальзак впервые включил в цикл (как продолжение новеллы «Перст божий») в третьем издании «Сцен частной жизни» (1834). См.: [Balzac 1976–1981: 2, 1587].
158
Об этом кружке и месте в нем Лермонтова см.: [Андроников 1979; Герштейн 1986: 129–217].
159
См., например, в шестом издании словаря Французской академии 1832–1835 годов: «Absol., C’est un cheval de race, C’est un cheval de bonne race. Ce cheval a de la race, Sa figure et sa construction annoncent qu’il est de bonne race».
160
«N’est-il pas honteux qu’on écrive d’une femme qu’elle a de la race, qu’elle est pur-sang, qu’elle a de la croupe, qu’on lui trouve une belle encolure, un poitrail superbe et le pas fringant?» [Wey 1845: 2, 61; цит. по: Matoré 1967: 55]. Из таких уподоблений упомяну еще, например, стихотворение Альфреда де Мюссе «À Julie» (1832): «Donne-moi, mon Africaine, tes belles lèvres de pur-sang» («Дай мне, моя африканка, твои прекрасные чистокровные губы»).
161
Тем более что о важности этого автора для Лермонтова писали уже не раз; см., например: [Томашевский 1941; Mersereau 1963; Лермонтов 1981: 4, 451, 456, 464; Марченко 1989; Татарчук 2004; Мейер 2011: 89–90; Николаева 2012: 13–31].
162
Французская орфография этого словосочетания не устоялась; о возможных вариантах написания (les Jeune-France, les Jeunes-France, les Jeunes France) см.: [Bénichou 1971: 440].
163
Автор статьи, опубликованной 10 сентября 1831 года, настаивает на том, что термин le Jeune-France, получивший уже широкую популярность, изобретен им лично («épithète neuve et déjà populaire de Jeune-France par nous créée»). В настоящее время принято атрибутировать эти статьи, опубликованные без подписи, Леону Гозлану [Thérenty 2003: 285]. С. Н. Зенкин настаивает на другом переводе термина les Jeunes-France – младофранки (см.: [Готье 2021, в печати]). Однако при таком переводе, на мой взгляд, на первый план выходит ничем не оправданный старославянизм прилагательного «младой», зато полностью пропадает ироническое соотношение с серьезными употреблениями словосочетания «Юная Франция» (см. о них следующее примечание).
164
В 1829 году вышло 18 номеров эфемерного периодического издания «Юная Франция» (La Jeune France) [Bénichou 1971: 439]. Виктор Гюго в августе 1830 года опубликовал стихотворение «À la jeune France» (Юной Франции), посвященное отважной молодежи, совершившей Июльскую революцию. В 1833 году выходила газета молодых католиков-легитимистов «Эхо юной Франции» («Écho de la Jeune France»). Но во всех этих случаях под «юной Францией» вовсе не подразумеваются карикатурные ультраромантики. Более того, даже в самой газете «Figaro», первооткрывательнице типа «юнофранцуза», начиная с 1828 года и вплоть до середины 1830‐х годов «la jeune France» неоднократно фигурирует в общеупотребительном смысле.
165
По авторитетному мнению Поля Бенишу, этот относительный политический индифферентизм отличал «юнофранцузов» от другого типа, возникшего в то же время и начиная со второй половины XIX века нередко отождествляемого с ними; этот тип именовался другим неологизмом – bousingot и предполагал политический радикализм, для «юнофранцуза» отнюдь не обязательный [Bénichou 1971: 439–462; Bénichou 1973: 427–435]. Впрочем, зачастую граница между двумя типами была достаточно зыбкой; см.: [Leroy-Terquem 2008–2009].
166
Первое употребление термина на страницах «Figaro» 19 августа 1831 года связано именно с бородкой: заметка повествует о парижанине-патриоте, который сбежал от аристократки-жены и «отпустил бородку, как у серны или юнофранцуза» («Dès lors il laissa croître sa barbe comme un chamois ou un Jeune-France»). Под пером журналистов из «Figaro» юнофранцузские бородки не имеют никаких политических коннотаций. Однако недоброжелательные наблюдатели порой им такие коннотации приписывали. Так, российское Третье отделение приравняло «юную Францию» к революционным тайным обществам типа «Юная (или Молодая) Италия» или «Юная Германия». Об интерпретации Третьим отделением «бород (Jeune France)» как следствия «духа вражды и недоброжелательства к правительству», заимствованного у Западной Европы, см. подробнее: [Мильчина 2017б: 405–415]. Впрочем, к лермонтовскому упоминанию «юной Франции» в «Тамани» весь этот политический пласт прямого отношения не имеет.
167
О собраниях «юнофранцузов» см.: [Glinoer, Laisney 2013: 102; Martin-Fugier 1998: 151–167].
168
Впрочем, следует заметить, что в этих поздних воспоминаниях Готье вообще не употребляет слов «les Jeunes-France» и пишет лишь о «Малом сенакле» (о слове «сенакль» см. подробнее c. 76, примеч. 3); впрочем, и этим самоназванием пользовались отнюдь не все члены группы; о других вариантах (camaraderie; pandaemonium и др.) см.: [Gautier 2011: 533]. «Юнофранцузы», доводившие все романтическое до крайности, хотели издать сборник за общей подписью Camaraderie, использовав в положительном смысле тот термин, который с легкой руки Анри де Латуша получил значение сугубо отрицательное; о camaraderie см. в наст. изд. статью «„Литературная приязнь“ во Франции и в России».
169
Сенковский, по-видимому, почерпнул свой эпитет из свежайшей французской журнальной полемики: в декабре 1833 года Дезире Низар опубликовал в «Revue de Paris» статью «О начале реакции против легкой литературы», содержавшую резкую критику новой, романтической литературы; Низару возразил Жюль Жанен, назвавший свой ответ «Манифест юной словесности» («Revue de Paris», январь 1834 года); обе статьи напечатаны в русском переводе в «Сыне отечества» (1834. Ч. 141, том 41. С. 172–192, 263–281). См.: [Дроздов 2017: 154–159]. Добавлю кстати, что Сенковский был настолько в курсе парижских новинок, что в его журнале, в заметке «Парижские скиццы», применительно к «Юной Франции» помянут не кто иной, как Гозлан: «Г. Гозлан, говорят, пишет статью о самобытной оригинальности „юной Франции“, которая, спрятавшись за углом улицы, штукатурит румянами свои преждевременные морщины. Скоро ж истощила она свою молодость!» [Сенковский 1834б: 39].
170
Объявлен в «Bibliographie de la France» 17 августа 1833 года. Первоначально, если судить по рекламному объявлению, книга имела другой подзаголовок: «фешенебельный декамерон» [Spoelberch de Lovenjoul 1968: 1, 48].
171
Леонид Геллер – по-видимому единственный, кто в этой связи вспомнил о книге Готье, – никак не конкретизировал свое наблюдение и ограничился ссылкой на название и на тон сборника: «Пародийный по тону отрывок прямо указывает на источник: Готье был руководителем кружка „младофранцузов“ и автором цикла новелл под названием „Les Jeunes France“» [Геллер 1999].
172
Кстати, то же сравнение присутствует и в другом, более известном произведении Готье – романе «Мадемуазель де Мопен» (1835–1836); там герой, рассуждая о своем идеале женской красоты, говорит, что такая красавица обошлась бы ему дешевле, чем породистая лошадь или собака (cheval ou chien de race), а в другом месте в описании женщины упоминается «чистота ее породы» (pureté de race).
173
У Лермонтова такие иронические уточнения встречаются не только в прозе. Ср. в «Сашке»: «…и верба, наклоненная над ними, / Блистала вдруг листами золотыми. / Одна из них (красавиц) не вполне / Была прекрасна, но зато другая…»; «И он (не месяц, но мой Сашка) слышит, / В углу на ложе кто-то слабо дышит» (4, 46, 54).
174
«UN FLAMBART. Et bien! quoi? Qu’avez-vous à crier? On veut vous jeter par les fenêtres, c’est bachique, c’est échevelé, et cela a une belle tournure; rien au monde n’est moins bourgeois. LAURE. Mais c’est un vrai coupe-gorge ici. CELUI-CI. On sait vivre, on a des égards pour les dames, on les ouvrira auparavant, non pas les dames, mais les fenêtres; il faut éviter l’amphibologie» [Gautier 1833: 345]. Готье перефразирует здесь эпизод из «морского романа» Эжена Сю «Саламандра» (1832), в котором участники оргии также обсуждают перспективу выбрасывания присутствующих дам в окно; однако у Сю никакого обыгрывания «двусмысленности» нет; см.: [Sue 1832: 1, 112]; указание на источник дано в комментарии М. Крузе к изданию: [Gautier 1995: 230]. Готье, по-видимому, пародирует здесь классические учебники грамматики, где в разделе «Amphibologie» непременно подчеркивается, что таких конструкций надо избегать; см., например: [Pornin 1825: 538]; о «двусмысленности» в доромантической и романтической культуре см.: [Dürrenmatt 2001]. Заметим, кстати, что сходное по конструкции уточнение во избежание двусмысленности присутствует и в одном из очерков о «юнофранцузах», напечатанных в газете «Figaro» (12 сентября 1831 года, «Меблировка юнофранцузов»): «Поскольку Оссиан, который никогда не существовал (перевод г-на Баура-Лормиана это доказывает), поскольку этот великий поэт (я имею в виду Оссиана) сказал, что не стоит считать часы, отведенные упоению…» (Баур-Лормиан, с 1815 года член Французской академии и предмет насмешек романтиков, выпустил перевод Оссиана в 1801 году).
175
В отличие от упомянутых выше, она переведена на русский язык; см.: [Готье 1972: 1, 179–240; пер. А. Худадовой].
176
Л. И. Вольперт называет этот прием «обманным письмом» и приводит сходные, как ей представляется, примеры из Стендаля и А. Карра [Вольперт 2005: 140–141]. Однако анонимные письма в романах этих авторов («Красное и черное» и «Под липами») гораздо меньше похожи на письмо, сочиненное Лермонтовым для самого себя, а затем для Печорина, чем анонимное письмо в новелле Готье. Об «игровом характере» отношений Лермонтова с Сушковой см.: [Глассе 1979: 110–115].
177
О французских романтических предисловиях («паратекст», чрезвычайно популярный в 1830‐е годы) см.: [Thérenty 2003: 206–216].
178
Привожу эту фразу в своем переводе, поскольку перевод Худадовой [Готье 1972: 1, 184] здесь не совсем точен.
179
Приведу еще несколько примеров из литературы начала 1830‐х годов. 26 декабря 1831 года в газете «Figaro» автор статьи «Фигаро в Лондоне» завидует «романтикам-козам», которые не бреются, и утверждает, что «если вы отрастите бородку, то сойдете за юнофранцуза». Двумя годами позже один из членов «Малого сенакля», то есть, в сущности, сам натуральный юнофранцуз, Филотей О’Недди (наст. имя и фам. Огюст-Мари Донде) описывает в поэме «Громы и молнии» (Feu et flamme, 1833), в главе «Пандемониум» сообщество юношей, «художников в душе», «с бородкой юнофранцуза, в костюмах для оргии» («en barbe jeune-France, en costume d’orgie»). Бородка была небольшая, «козья», что отражено в очерке Ашиля Жюбиналя «Кучер кукушки», где упомянуты «юные художники и поэты», снабженные «тем украшением, каким щеголяют козы» [Мильчина 2019б: 596]. О «крамольных бородках» юнофранцузов см.: [Kaenel 2008–2009].
180
Encyclodepia universalis. P., 1990. T. 16. P. 88.
181
Ср. более позднее свидетельство журнала «Revue britannique», где в статье «Иностранцы в Лондоне» описываются символические значения причесок тех французов, которые можно увидеть на улицах Лондона; среди прочих «юная Франция представлена тощими юношами, чье лицо теряется между длинных плоских и жирных прядей волос, причесанных по якобинской моде» (Revue britannique. Bruxelles, 1842. Janvier. P. 20). «Юная Франция» была прочно связана с длинноволосостью и в сознании некоторых русских людей; так, Александр Иванович Тургенев 4 июня 1839 года описывал брату Николаю Ивановичу скандал с выпуском первого тома сборника «Сто русских литераторов», к которому был приложен портрет А. А. Бестужева, погибшего на Кавказе, куда он был сослан за участие в восстании 14 декабря, причем портрет этот был «растрепанный en jeune France» [Тургенев 1839: 2].
182
Деталь автобиографическая: позже Готье вспоминал, что с бородой у некоторых его приятелей, да и у него самого, были проблемы: настоящие бороды, пишет он в «Истории романтизма», были только у двоих – у Эжена Девериа и у Петрюса Бореля, а остальные старались возместить отсутствующую бороду «меровингской шевелюрой» [Gautier 1874: 21]; согласно легенде, у франков только особы королевской крови имели право на длинные волосы; отсюда прозвище династии Меровингов «длинноволосые короли» – rois chevelus.
183
Вопрос о «русском Готье» малоизучен; внимание исследователей привлекали стихи Готье в переводах русских поэтов начала ХХ века (см., например: [Косиков 1989; Павлова 1998]) или книга Готье о России (см. обстоятельный комментарий в изд.: [Gautier 2007]), но не ранний Готье-прозаик. Эту лакуну, надо надеяться, закроет сборник, подготовленный С. Н. Зенкиным [Готье 2021, в печати].
184
Перевод Руа, как это часто делалось в XIX веке, выходил отдельными выпусками, которые потом объединялись под одним переплетом. Интересующий нас фрагмент перевода вошел в первую серию, вышедшую в сентябре 1872 года. Следующие серии выходили в 1873 и 1875 годах, и в том же 1875 году вышло полное издание, к которому Маркс написал послесловие.
185
Кстати, это не единственная неточность Мицкевича-сына; Фредерик Леметр в самом деле создал образ Робера Макера, но в «королевском» гриме он играл другую роль – заглавного персонажа пьесы Бальзака «Вотрен» (1840). О Робере Макере см.: [Мильчина 2021].
186
Эта острота запомнилась современникам. Автор «Физиологии музыканта», описывая русский роговой оркестр, где, как известно, каждый музыкант играл одну ноту, замечает: «Гиперборейский музыкант отдает всего себя этой единственной ноте и до конца жизни совершенствует только ее. А если ему доводится демонстрировать свое мастерство в свете самостоятельно, что ж, в этом случае, как замечает Бильбоке, в восторг приходят те, кто любит эту ноту» [Cler 1841: 86; Клер 2019: 60].
187
Зрителям первой половины XIX века был сразу понятен комический эффект такого именования; они знали, что Атала – героиня одноименной романтической повести знаменитого писателя Франсуа-Рене де Шатобриана, не утратившей популярности со времени первой публикации 1801 года (она была переиздана с 1801 по 1838 год около 20 раз, а также переделана в пьесу, шедшую в 1828 году на сцене театра Пале-Руаяля); героиня возвышенная и даже трагическая, но безусловно дикая, поскольку действие повести происходит среди североамериканских индейцев и сама шатобриановская Атала – тоже индианка.
188
Мнишек даже нарисовал медаль «Благодарные паяцы», на одной стороне которой изобразил профили Ганской, Анны и свой собственный с надписью «Благодарные паяцы», а на другой – Бальзака с надписью «Бильбоке» [Balzac 1990: 2, 61]. Сам Бальзак охотно изъяснялся фразами Бильбоке; например, в письме к Ганской от 14 марта 1844 года, укоряя ее за то, что она не записывает свои идеи, которые он мог бы потом развить в целое произведение и заработать денег, он добавляет: «Разве это не повод воскликнуть, как Бильбоке в „Паяцах“: дело шло о пятидесяти сантимах!» [Balzac 1990: 1, 830].
189
Эта фраза, которую, между прочим, тоже очень любил Бальзак (в бальзаковской «Физиологии чиновника» генеральный директор посвящает богатого юношу, служащего сверх штата, в то, что «Бильбоке, этот глубокий философ, назвал бы высокой комедией» [Balzac 1841: 67]), стала настолько популярной, что даже отразилась в толковом словаре. Если в шестом издании Словаря Французской академии (1835) «высокая комедия» еще фигурирует в своем прямом значении как «высокое комическое творение, в котором особое внимание уделено изображению нравов и характеров» [Académie 1835: 346], то уже в середине века в словаре Литтре (1863) к этому общему определению прибавилось переносное значение: «Сие есть высокая комедия – говорится о каком-либо обмане или притворстве, очень ловком и очень наглом» [Littré 1863: 676]. Ссылки на «Паяцев» нет, но более чем вероятно, что этот дополнительный смысл «высокая комедия» приобрела стараниями Бильбоке.
190
Ср. также использование Бальзаком этой же фразы как средства полемики с Адольфом Тьером в публицистических «Русских письмах» 1840 года [Balzac 1940: 355].
191
В том же 1860 году в романе братьев Гонкур «Шарль Демайи» один из героев исполняет на большом барабане (grosse caisse) «апофеоз Дюмерсана» [Goncourt 2016: 85]. Никаких пояснений Гонкуры не дают; по-видимому, они твердо уверены в том, что для их читателей, как и для них самих, барабан/касса и Дюмерсан нераздельны. Напротив, в оперетте Шарля Лекока на слова Жюля де ла Гетта «Sauvons la caisse!» (1871) сакраментальное выражение использовано без всякой двусмысленности и без памяти о первоисточнике: здесь «спасают» только большой барабан.
192
Хотя, разумеется, и они не обходятся без употребления фразы «Пора было спасать кассу» [Alhoy, Texier, Delord 1854: 265].
193
Новейшую сводку точек зрения на комментарий см. в двух представительных подборках: [Комментарий 2004; Текст и комментарий 2006].
194
Между прочим, дата 1859 (к сожалению, повторенная и в словаре «Русские писатели» [Дмитриева 2007: 514]) неверная; на самом деле Свечина умерла двумя годами раньше, 10 сентября 1857 года [Rouet de Journal 1929: 383].
195
Местр ни разу не упоминается в собрании сочинений Тургенева; нет его упоминаний и в письмах того периода, когда Тургенев работал над романом «Отцы и дети». Между тем именно в эти годы в Париже увидели свет сочинения и письма Местра, не опубликованные при его жизни; так, в 1858 году вышел том его «Политических записок и дипломатической корреспонденции»; в 1859 году были опубликованы «Четыре главы о России»; в эти же годы неоднократно перепечатывались широко известные произведения Местра, такие как «Рассуждения о Франции» (1861) или «Рассмотрение философии Бэкона» (1860); о Местре писали во французской прессе, в частности в авторитетном «толстом» журнале «Revue des Deux Mondes» (1860. T. 30. P. 236–248; 1861. T. 31 Р. 555–558), да и в статье Евгении Тур о Свечиной Местру уделено немало страниц.
196
Несколько статей о целесообразности «перепереводов» (в частности, замечательных практиков этого дела Е. В. Баевской, О. Д. Дробот, М. Д. Яснова) напечатаны в том же номере журнала «Шаги/Steps» (2019. Т. 5, № 3), в котором впервые увидела свет данная статья. См. также новейшую статью еще одного практика переперевода: [Ливергант 2021].
197
Об азартных играх в Париже бальзаковского времени см. подробнее: [Мильчина 2017а: 648–659].
198
Ставлю именно «себялюбцем», а не «эгоистом», для того чтобы слово выглядело менее привычным, поскольку относительно глагола égoïser 6‐е изд. Словаря Французской академии 1832 года делает помету «глагол малоупотребительный», и, значит, оно бросалось в глаза первым читателям Бальзака.
199
Изложение доктрины Балланша см. в: [Реизов 1956: 425–443; Bénichou 1977: 74–104].
200
Сердечно благодарю И. Ахметьева, привлекшего мое внимание к этой фразе. В новейшем переводе [Бальзак 2017г] дядюшка сделан отцом, но зато фамилия его транскрибирована неверно: Ардуин. Существует и правильный вариант в издании [Бальзак 1966: 25, 189], но его воспроизводят далеко не всегда.
201
Сведения Бальзака о дружбе Дюбрея и Пехмейи восходят, по всей вероятности, к Шамфору: [Chamfort 1824: 2, 60–61].
202
Дело в том, что слово biffe, насколько мне удалось выяснить, не имеет словарного значения «паук» или «паучиха». В разных словарях оно толкуется как старая ткань в полоску либо как фальшивая драгоценность, а в словаре арго, составленном знаменитым Видоком, глагол biffer означает «жадно поглощать пищу, обжираться» [Vidocq 1837: 25]. Можно предположить, что переводчица остановилась именно на Пауке и Паучихе, исходя из упоминания естественной истории по соседству. Между тем Бальзак, возможно, вообще выбрал слово biffe потому, что так звали актрису Аполлину Бифф (Biffe; 1805–1896); ее писатель упоминает в письме к Ганской 29 мая 1833 года. Однако П. Ситрон, сообщающий об этом в своем примечании, тут же прибавляет, что в рукописи романа везде стоит не Biffe, а Diffe, и отчего в печатном тексте Бальзак изменил Diffe на Biffe (сознательно или по недосмотру) – неясно [Balzac 1976–1981: 6, 1458]. Впрочем, слово Diffe во французском языке отсутствует.
203
В переводе Яковлевой, естественно, по-прежнему с инвертированием прозвищ: «Что касается Паучихи, он, как уже известно, получил свое прозвище потому, что любил Паука» [Бальзак 1951–1955: 6, 421].
204
По всей вероятности, намек на пользовавшийся большой популярностью роман Альфонса Карра «Под липами» (Sous les tilleuls); он, правда, вышел в 1832 году, то есть гораздо позже событий, описываемых в «Отце Горио», но это не единственный анахронизм бальзаковского романа; известно, что упоминаемая в нем диорама также была изобретена чуть позже того времени, к какому приурочено его действие.
205
В новейшем издании «Отца Горио» издательство по моей просьбе исправило фрагмент с участием Атала и Магдалин [Бальзак 2017б: 249]. В этом же томе в примечании к «Гобсеку» я пояснила, что Огонек – это не что иное, как la Torpille, но версию с Торпедой туда не включила [Там же: 365]; и Огонек, и Торпеда упомянуты в моем комментарии к «Гобсеку» в издании [Бальзак 2019: 440]. А в издании «Блеска и нищеты куртизанок» [Бальзак 2018], опять-таки по моей просьбе, Паук стал Паучихой, а Паучиха – Пауком; о том, что Torpille может по-русски именоваться Торпедой, рассказано в моей сопроводительной статье. К сожалению, по моей оплошности в издании [Бальзак 2017в] сохранилось в первой фразе указание на 1829 год, замененное на «прошлый год» в моем же издании [Бальзак 2002: 631]. И Ардуэн в издании [Бальзак 2017в], к сожалению, остался дядюшкой. Однако Деше в обоих изданиях [Бальзак 2002; Бальзак 2017в] превращен, в соответствии с оригиналом, в Даше.
206
Именно таков подход Е. Гречаной – впрочем, одного из редких авторов, который обращает специальное внимание на «l’interaction langagière» (языковое взаимодействие) или «l’imbrication des deux langues» (чередование двух языков) внутри одного эпистолярного и/или дневникового текста [Гречаная 2009: 49, 51; Гречаная 2010].
207
Таким случаям посвящено немало работ; см., например: [Маймина 1981; Дмитриева 1986; Пильщиков 1995].
208
Такая мотивировка могла быть существенной скорее для дам, которые, подобно пушкинской Татьяне, «по-русски плохо знали».
209
В том смысле, в каком писал о знании французского А. В. Никитенко (бывший крепостной, получивший вольную) в пору своих петербургских салонных дебютов: «В самом деле, знание французского языка служит как бы пропускным листом для входа в гостиную „хорошего тона“. Он часто решает о вас мнение целого общества и освобождает вас, если не навсегда, то надолго, от обязанностей проявлять другие, важнейшие права на внимание и благосклонность публики» [Никитенко 1955: 1, 11; запись от 24 января 1826 года]. Ср. также свидетельство Ф. В. Булгарина: «Французский язык служит у нас вывескою воспитания. Кто говорит по-французски, тот показывает, что он воспитан, а как и что говорить по-французски, это принадлежит к другой категории» [Булгарин 1851].
210
О французских эпистолярных традициях см.: [Correspondance 1991; Art épistolaire 1994]. Эта формульность подробно описана в упомянутой выше статье [Дмитриева 1986].
211
«Душа моя, как перевести по-русски bévues? – должно бы издавать у нас журнал Revue des Bévues» [Пушкин 1937–1959: 13, 54].
212
А. И. Тургенев – П. А. Вяземскому, 24 марта 1824 года [ОА 1899: 3, 25].
213
К. Н. Батюшков – Н. И. Гнедичу 19 сентября 1809 года [Батюшков 1989: 2, 103].
214
П. А. Вяземский – А. И. Тургеневу, 18 ноября 1841 года: «Из добряка захотел ты сделаться un homme de parti, а un homme de parti есть человек сухой, черствый, односторонний, который заколотил, замазал в себе все отверстия, через которые веяла на него полная, общая жизнь, а провернул дырочку и глядит из нее и себя показывает» [Вяземский 1837–1841: 139–140].
215
Аналогичные примеры, почерпнутые из писем Жуковского, см. в новейшей статье: [Дмитриева 2019б]. Сходные переводческие «гипотезы» русские авторы высказывали не только в письмах, но и в прозе. Вот несколько примеров: в «Двойнике» А. Погорельского (1828) предложены переводы выражения esprit de societé как «гостинный ум» и слова «tact» как «сметливость», с пространным комментарием по поводу его непереводимости [Погорельский 1985: 90–91]; Д. Н. Бегичев в романе «Семейство Холмских» упоминает «все тонкости славной науки прожорства (нельзя, кажется, на русском языке найти равносильнейшего и приличнейшего перевода для слова gastronomie)» [Бегичев 1832: 67]; М. П. Погодин в описании Парижа упоминает «hôtel de ville [ратуша]» и тотчас приводит в скобках, но с вопросительным знаком на конце вариант перевода: «по-нашему городская дума?» [Погодин 1841: 58]; В. М. Строев описывает парижские театры, где для того, чтобы купить билет, «надобно делать хвост (faire queue)» [Строев 1842: 152]. Регулярно приводил французские слова с присовокуплением русских эквивалентов Булгарин в своих газетных статьях (см.: [Мильчина 2019в]).
216
Весь остальной текст письма написан по-русски.
217
Перевод «я лен вместо я доволен» не передает сути дела, заключающейся в том, что первая часть слова «content» [доволен] обозначает по-французски женский половой орган.
218
Перевод: «Это придаст тебе апломба»; обыгрывается тот факт, что свинец (упомянутый Вяземским в начале фразы) по-французски plomb.
219
Обыгрывается созвучие слова tolérant [сниходительный] с именем Талейрана – дипломата, чья изворотливость, что называется, вошла в пословицы. «Подозревает быть» – синтаксический галлицизм.
220
Перевод: «Хотели сделать правительство недорогой ценой, а сделали правительство Бомарше»; обыгрывается созвучие выражения bon marché [недорогой ценой] и фамилии драматурга Бомарше, который в данном случае предстает олицетворением пронырливости.
221
Перевод: «Жить в Аничковом дворце на проспекте [Невском], это блестящая перспектива»; обыгрывается омонимия слова «перспектива» в смысле «дальнейший ход каких-либо событий» и французского названия Невского проспекта «la perspective Nevski» (оно же нередко употреблялось в описываемую эпоху в русифицированной форме: Невская перспектива или першпектива).
222
Перевод: «Большая мортира с малым радиусом действия»; обыгрывается омонимия слова «мортира» (mortier) с фамилией маршала.
223
О появлении панталон во Франции, а затем в России после Великой французской революции см.: [Кирсанова 1995: 195]. Другую версию появления широких панталон в России см.: [Проскурин 1999: 318–324]. Согласно этой версии, панталоны пришли из Англии, где их заимствовали сначала у матросов, а позже, после визита Александра I в Англию в 1814 году – от казаков. Вяземский явно придерживался первой версии; впрочем, для него важнее всего была идеологическая схема, согласно которой французские предметы отсылают к французской либеральной идеологии (по справедливому замечанию О. А. Проскурина, примерно так же, хотя и исходя из противоположных идеологических предпосылок, Павел I связывал Французскую революцию с французскими модами и по этой причине их запрещал).
224
Речь идет об аресте в Нанте невестки свергнутого короля Карла Х герцогини Беррийской, тайно вернувшейся во Францию из‐за границы, чтобы поднять во Франции восстание против короля Луи-Филиппа, сменившего Карла Х на престоле в результате Июльской революции 1830 года (ее почти официально именовали «славной революцией» или «тремя славными днями»), о выступлении короля на открытии парламентской сессии и о неудавшемся покушении на него, предпринятом 19 ноября 1832 года студентом Бержероном.
225
Речь идет о герцоге Бордоском, малолетнем сыне герцогини Беррийской, который, если бы не Июльская революция, унаследовал французский престол; именно для возвращения ему короны герцогиня и пыталась поднять мятеж.
226
Впрочем, Андрей Карамзин, даже находясь в Европе, далеко не всегда писал по-французски; так, его письма из Парижа написаны на русском языке с короткими французскими вставками, вполне естественными ввиду места написания [Карамзин 1914].
227
Есть и другие эпистолярные свидетельства на ту же тему. 22 июня 1845 года А. И. Тургенев сообщает брату о беседе с министром государственных имуществ П. Д. Киселевым. Киселев рассказал Тургеневу о реакции императора на вышедшую в 1845 году в Лейпциге и Париже (анонимно) книгу В. С. Пельчинского «La Russie en 1844. Systeme de législation, d’administration et de politique de la Russie en 1844. Par un homme d’etat russe» [Россия в 1844 году. Законодательное, административное и политическое устройство России в 1844 году. Сочинение русского государственного мужа]: «Государь получил эту книжку и когда Кисел<ев> пришел к нему поутру, то он, указывая на раскрытую книгу, сказал: „Voilà encore un qui veut m’enseigner à gouverner la Russie“ [Вот еще один нашелся, кто желает поучить меня управлять Россией] – и потом хвалил некоторые места» [Тургенев 1842–1845: 312]. Возможно, что в данном случае реакция императора была обусловлена языком, на котором написана обсуждаемая книга: о французском сочинении и разговор велся по-французски.
228
Порой имеет место и противоположная ситуация, когда в письмо, написанное целиком по-французски, включается несколько русских слов – очевидно, потому, что в воспроизводимом разговоре эта реплика была сказана по-русски; ср., например, в письме С. Н. Карамзиной к Е. Н. Мещерской от 1 августа 1839 года слова светской дамы: «nous ne ferons que rire et faire des farces entre nous; будем беситься» [Карамзина 1979: 361]; перевод: «Мы будем только смеяться и дурачиться друг с другом».
229
См.: [Лённквист 2004: 357–368; Цивьян 1988: 424–437]. Как показал Ю. М. Лотман в статье «К функции устной речи в культурном быту пушкинской эпохи», в «Войне и мире» в речи Билибина схожую функцию имеют русские слова [Лотман 1992–1993: 3, 432].
230
Между прочим, смена языка могла происходить и в обратном направлении – и оставаться столь же необъяснимой для самих пишущих. Так, Нелединский-Мелецкий 4 марта 1807 года пишет Екатерине Нелидовой: «Нет, матушка, так захворал, что и не думал скоро выздороветь! Je ne sais pas trop pourquoi je vous dis cela en russe [не могу взять в толк, почему я вам это пишу по-русски]» [Оболенский 1876: 71].
231
О французском после Проспере де Баранте Вяземский говорит (по-русски) в том же письме, что он в Петербурге «потерял несколько процентов своей интеллектуальности».
232
Притом что до и после с той же иронией описывает по-русски «смешную важность» того же персонажа по-русски.
233
Притом что до и после он рассуждает об этом «нужном сочинении» по-русски и даже употребляет соответствующий эпитет на русском языке: «Тут многое и для тебя может быть нужно».
234
Притом что уж слова «Впрочем, рассказал он нам», кажется, не несут в себе ничего специфически французского и непереводимого.
235
Притом что о самом содержании этого «присланного из Петербурга Владимиром Карамзиным огромного тома» рассказывается далее по-русски.