Все как-то одномоментно замерли. А некоторые даже подошли в салон с кормы.
— Я, Джама Курмангалеев, зову замуж Машеньку Ежкову, — сказал он, четко выговаривая слова. — Обещаю любить ее всю жизнь, — добавил капитан через короткую паузу.
Народ дружно зааплодировал, кто-то даже крикнул: «Соглашайся, Маш!» Лишь Наталья смотрела на влюбленных с некоторой печалью. Опыт подсказывал ей, что ни с Джамой, ни с Ефимом, ни с каким-либо еще столь же упертым персонажем спокойной жизни у давшей согласие женщины точно не будет. А в том, что Джама — упертый персонаж, Наталья не сомневалась. При богатой семье в тридцать два года капитанить и ловить пули собственным телом — для этого точно надо обладать недюжинной упертостью.
— Но ведь тебе со мной не скучно? — Ефим с легкостью читал мысли жены.
— Нет, — вынуждена была согласиться правдивая Наталья.
— Вот и им не будет скучно.
— Это уж точно, — еще раз согласилась Береславская.
— Что же ты молчишь? — опять спросили из публики.
Опешившая Машка не знала, что ответить.
— Скажи «да» или «нет», — спокойно посоветовал подошедший отец.
Мария взяла у Джамы микрофон.
Вот теперь даже муху было бы слышно. Если бы, конечно, Вась Васич Соколов допускал бы в своем идеально чистом хозяйстве мух.
— Да, — сказала Машка.
И вот теперь началась дискотека!
Плясали все. Ну, кроме, может быть, Береславского. За него лихо отплясывала Наталья. Потом музыканты вживую забацали лезгинку, и в пляс пошли родители Джамы. Младший брат вообще откалывал чудеса.
Но Джама, вступив в круг, выглядел еще лучше.
Странно, однако гремевшая в центре Москвы лезгинка в данном контексте ни у кого не вызывала неприятных ассоциаций.
Наверное, потому, что все национальные распри рассматриваются вообще. А друг с другом уживаются — или не уживаются — конкретные люди в конкретных ситуациях.
Джама обнял невесту, нежно поцеловал ее.
Их родители были рядом и улыбались.
«Очень хорошо», — отметил Ефим Аркадьевич, знавший непростую предысторию. Если бы не поладили родители — трудно было бы поладить и молодым.
Корабль шел домой. Машка уже не пела, потрясенная поворотом вечера. А народ добирал хорошего настроения. Оставалось где-то полчаса до причала.
Пробираясь по протоптышу к туалету, Ефим вдруг услышал приглушенные, но явно сердитые голоса.
Рванувшись на звук, обнаружил около кухни Джаму, схватившего за руку Наргиз. Татьяна Васильевна Соколова заступалась за подружку, а та молча пыталась вырваться из капкана капитановых рук.
— Отпусти ее, — тихо попросил Ефим.
Джама выпустил Наргиз, девушка молча стала растирать кисть. Испуга в ее миндалевидных глазах не читалось.
— Это она меня по голове ударила, — сказал капитан. Он обсуждал произошедшую в подъезде историю с Береславским, тщетно пытаясь перевести его в союзники.
— Ну и что? — спросил профессор.
— Как, ну и что? — не понял Джама. — Могла вообще убить.
— А что ей оставалось делать? Выскочил перед ней человек с пистолетом. Молодец, что не растерялась.
Джама мучительно задумался. В таком ключе он ситуацию не рассматривал. И непонятно, что девушке предъявлять. Не говоря уж о том, что его собственные действия были сплошной нелегальщиной.
Да и ссориться с Береславским, имевшим сильное влияние на любимую женщину, тоже не хотелось.
Выход подсказал Ефим Аркадьевич.
— Эта девушка — под моей защитой, — сказал он. — Отвечаю за нее я. Если у тебя дела к ее другу — обращайся к ее другу. Так годится?
— Годится, — сказал Джама.
А что он еще мог сказать?
К ним уже подходила встревоженная Машка. Еще с ней не хватало поссориться из-за милицейских дел. Так можно и невесту потерять.
— Работай дальше, — сказал Береславский Наргиз. Она вернулась на кухню и, захватив подносик с чаем, пошла в салон.
Инцидент был исчерпан. По крайней мере, на данной момент.
Оставалось только одно дело.
Ефим отошел в сторонку и набрал номер, оставленный его необычным бизнес-партнером.
— Да, — мгновенно отозвался Грязный.
— Ты, наверное, знаешь Джаму Курмангалеева, — сказал профессор.
— Да, — бесцветно сказал партнер.
— Он на корабле.
— Видел Наргиз?
— Видел. Наргиз в безопасности. Я отвечаю. Но ты не приходи.
— Я боюсь за Наргиз, — вдруг сказал Краснов.
Ефим был потрясен: ему казалось, что слово «боюсь» его собеседник использует нечасто. А может, вообще никогда не использует.
— Я отвечаю, — сказал Ефим.
— Хорошо, — ответил его собеседник, но телефон не отключил. Кнопку отбоя нажал Береславский.
Кораблик причалил к берегу, его довольные пассажиры прощались с Береславским и потихоньку расходились.
Еще через полчаса остались только Береславский с Натальей, Соколов да Наргиз, которую Ефим решил от греха подальше забрать с судна. Наталье его идея не сильно понравилась, но она понимала, что супруг опять влез во что-то непонятное, и сейчас надо просто дождаться, когда все рассосется. Сама Наргиз никаких отрицательных чувств у нее не вызывала.
Решили попить чаю перед тем, как начать грузить картины и мольберты в Натальину машину. Здесь Береславскому уже было не отвертеться, так хотелось хоть оттянуть начало ненавистных действий.
— Деньги ушли впустую, — посочувствовал Соколов галеристу.
— Я бы не сказал, — ответил Береславский. Ну еще бы. Когда это он признавал свое поражение.
Но профессор убедительно обосновал свои слова.
Они познакомили с творчеством авторов галереи более ста человек. А тем, кто уже знал, напомнили о себе, что тоже необходимо.
Они договорились о новых выставках как минимум с двумя людьми — их, оказалось, привел с собой Дим Димыч.
Наконец, немножко денег заработалось как процент с продаж вина и круизов — об этом заранее имелась договоренность.
Но все равно, несмотря на льготные расценки Соколова, плюса, конечно, не выходило.
Пили чай, наслаждаясь тишиной, наступившим вечером и рекой. Нечастое дело в городе Москве.
Вдруг подошел вахтенный матрос с двумя товарищами. Лица — знакомые, они были в круизе, однако Ефим их лично не знал, это были друзья друзей, тоже распространенная категория на его мероприятиях.
— Так мы купим картины? — спросил один. — Фотки женам послали, все понравилось.
— А что вы хотели? — едва сдержал радость Береславский.
— Мне «Сирень» старшего Шевцова. И два его пейзажа.
Ефим глянул в прайс; покупатель, не торгуясь, отсчитал деньги. Наталья запаковала работы, и он с ними ушел.
Второй молча стоял, ожидая, пока закончат с первым.
— Я хочу приобрести «Спасителя» и «Дождливый город», — наконец, сказал он.
Теоретически Ефим Аркадьевич должен был ощутить прилив бесконечного бизнесменского счастья. Однако ощутил острый приступ почти бесконечного общечеловеческого жмотства.
— Они очень дорогие, — ответил он потенциальному покупателю.
— Вы сомневаетесь в моей платежеспособности? — улыбнулся тот.
— Нет, — вынужден был сдать назад Береславский.
— Тогда в чем дело? Вы же назвали цену этому товарищу, который возмущался насчет лица.
— Я назвал сильно завышенную цену, — сказал профессор.
— Но я с вами не торгуюсь, — снова улыбнулся покупатель.
— Не жмотись, — сказала Наталья, разрядив обстановку. Всем и так все было понятно.
В итоге и «Дождливый город», и «Спаситель» поменяли хозяина. Ефим честно отказался от пятикратного увеличения цены, взяв деньги по прайсу. Покупателю было без разницы. Он хотел эти работы, и он получил их.
— Понимаете, я ведь «Дождливый город» почти спас, — попытался хоть как-то объяснить свое поведение галерист.
— Это как же? — заинтересовался нынешний обладатель картины.
— Художник собирался ее уничтожить. Он счел, что выпустил наружу бесов.
— Вовсе нет, — не согласился тот. — Да, картина печальная. Но ведь и жизнь не всегда веселая. Разве что у кретинов.
Картины были упакованы и уехали в большом черном «мерсе» серии GL — суперленивый Ефим помогал их относить. Наталья не удивилась поведению супруга — этот жмот делал все, чтоб подольше не выпускать дорогие сердцу картины из рук.
Береславская, понимая деликатность момента, перетаскала остальные работы и мольберты сама, вместе с Наргиз и примкнувшим к ним Соколовым.
Ефим поделился с Вась Васичем частью денег — скидки на еду и круизы это подразумевали, — после чего пошел к машине.
Грустный и недовольный жизнью.
Наталья посмотрела на благоверного и решила ломать ситуацию. В итоге на двух машинах, прихватив Наргиз, отправились в круглосуточно работающую «Шоколадницу». Сахар Береславскому полезен не был, но жена разумно рассудила, что пусть лучше переест, чем расклеится душевно.
«Спасителя», честно говоря, и ей было жалко.
После двух больших чашек какао, сопровождаемых пирожным «Эстерхазе» и блинчиками с вишневым вареньем, Ефим довольно отвалился на спинку кресла.
Еще через тридцать минут они были дома.
Нелегкий — длинный и плотно заполненный — денек наконец завершился.
17. Москва. Сокольники. У Краснова есть проблемы. У Булатова — нет
Я даже не представлял, как мне будет без нее плохо.
Есть не хотелось, вообще ничего не хотелось.
Может, лишь нажраться, как это всегда в тоске делал раньше. Или, еще надежнее, найти травки. Но даже если б мне сейчас налили стакан или свернули косяк, я б отказался. Потому что еще не все сделал для Наргиз. А значит — пока ничего не могу делать для себя.
Утром договорился с Амиром о встрече. Он снова прилетел в Москву. Наверное, разводиться с Полеем. Но, поскольку разводиться всегда выгоднее с мертвым партнером — сначала назначил встречу со мной. Место указал странноватое: в Сокольниках, прямо в парке. Указал точные координаты по GPS. Наверное, сам в тот момент там стоял и нажал на кнопку. Интересно, зачем тратил время, лично изучая местность? Боится меня?