14 Из особняка Лавалей на Английской набережной и из дома австрийского посольства на Дворцовой, от Зимнего дворца практически равноудаленных и замыкающих его в своеобразную рамку, 7 ноября можно было наблюдать во многом те же картины, что и из царской резиденции.
15 Напомним о буре в ночь на 30 августа 1834 года и ее политико-идеологических интерпретациях; см., например [Жуковский: 61].
16 Опубликован: Русский инвалид. 1824. 13 ноября.№ 269.
17 В первой черновой рукописи еще более ярок оттенок досады и уныния: «с божией стихией/ Царям не сладить»; «царю не справ<иться>» [Пушкин 1978: 40].
18 С эпитетами «печальный» (удержалось в итоговом тексте), «одичалый», «чудес<ный>», «волшебный». Ср. впечатления еще одной обитательницы Зимнего, Н.Я. Плюсковой, в передаче Е.А. Карамзиной: «Находясь во дворце, я была окружена водою и не могла не видеть ее» [Карамзин 1866: 387]; курсив мой.
19 Чрезвычайно широкое распространение, напомним, имели западноевропейские гравюры (зачастую невысокого, фактически лубочного, качества), на которых бывший император был изображен либо стоящим (со скрещенными на груди руками; одна рука заложена за спину, другая, как на консоли, покоится на невысокой скале; пальцы руки просунуты меж пуговиц жилета; с подзорной трубой), либо прислонившимся спиной к скале или присевшим на ее выступ; нередко – со склоненной в задумчивости головой.
20 Небезынтересно, что Наполеону к моменту прибытия на остров Св. Елены было 46 лет, Александру в ноябре 1824-го – 47.
21 Интенсивность процесса отразилась в черновиках: «и думал»; «Он сидел / И с скорбной думою глядел / На бедствие»; «На злое бедствие – не даром / Соображал» [Пушкин 1978:40].
Литература
Аллер / Описание наводнения, бывшаго в Санктпетербурге 7 числа Ноября 1824 года / Издал Самуил Аллер. СПб., 1826.
Батеньков / Батеньков Г.С. Сочинения и письма. Иркутск, 1989. Т. 1: Письма (1813–1856).
Вайнштейн, Павлова / Вайнштейн А.Л., Павлова В.П. Декабристы и салон Лаваль // Литературное наследие декабристов. Л., 1975.
Вацуро / Вацуро В.Э. Пушкин и проблемы бытописания в начале 1830-х годов // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1969. Т. 6.
Жуковский / Жуковский В. А. Проза поэта. М., 2001.
Карамзин 1860 / Письма Карамзина к А.Ф. Малиновскому и письма Грибоедова к С.Н. Бегичеву. М., 1860.
Карамзин 1866 / Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866.
Лебцельтерн / Николай Михайлович, вел. кн. Донесения австрийского посланника при русском дворе Лебцельтерна за 1816–1826 годы. СПб., 1913.
Мартынов / Письма И.И. Мартынова к П.А. Словцову // Памятники новой русской истории: Сб. исторических статей и материалов. СПб., 1872. Т. II. Отд. 2.
Николай / Николай Павлович, вел. кн. Дневник [копия] // ГА РФ. Ф. 672. On. 1. № 48.
Николай Михайлович / Николай Михайлович, вел. кн. Императрица Елизавета Алексеевна, супруга императора Александра I. СПб., 1909. T. III.
Осповат / Осповат А.Л. Источниковедческая заметка к «Медному всаднику» // Седьмые Тыняновские чтения: Материалы для обсуждения. Рига; М., 1995–1996.
Осповат, Тименчик / Осповат А.Л., Тименчик Р.Д. «Печальну повесть сохранить…»: Об авторе и читателях «Медного всадника». М., 1987.
Остафьевский архив / Остафьевский архив князей Вяземских. СПб., 1898. T.III.
Пушкин 1935 / Пушкин. Письма. Л., 1935. T. III: 1831–1833.
Пушкин 1978 / Пушкин А. С. Медный всадник. Л., 1978.
Сперанская / Сперанская H.М. Петербургская газета «Le Furet» – «Le Miroir» и русская литература конца 1820-х – начала 1830-х годов.
Дисс…. канд. филол. наук. Тверь, 2005.
Тархова / Летопись жизни и творчества Александра Пушкина / Сост.
Н.А. Тархова. М., 2005. Т. 5 (справочный).
Шильдер / Шильдер Н.К. Император Александр Первый: Его жизнь и царствование. СПб., 1898. Т. 4.
Эрмитаж / Эрмитаж: История и архитектура зданий. Л., 1974.
Wassenaer / Wassenaer С. de. A Visit to St. Petersburg, 1824–1825. Wilby, 1996.
Евгений ТоддесОтрывки из мыслей, наблюдения и замечания(Памяти разговоров с чествуемым за рюмкой чая)
СТАРАЙСЯ НАБЛЮДАТЬ РАЗЛИЧНЫЕ ПРИМЕТЫ.
1
В повести Бестужева (Марлинского) «Испытание» (1830) есть вставной номер – романс, который поет героиня, «аккомпанируя чистый выразительный голос свой звуками фортепьяно». Стихи приведены полностью, пение слушает герой, становящийся к концу короткой повести женихом девушки «в полном цвету очаровательных прелестей». Сразу понятно, что романс ориентирован на недавнюю традицию, созданную Жуковским («Певец», ядовито пародированный Бестужевым в известной эпиграмме1) и подражавшими ему Пушкиным (одноименная лицейская элегия) и Вяземским («Младый певец» в «Северных цветах на 1825 год»). Судя по стихам, Бестужев взял за образец именно пушкинскую элегию (опубликованную в 1817 году и вошедшую во вторую часть «Стихотворений Александра Пушкина», 1826; ссыльный Бестужев, возможно, не знал, сочиняя романс, что «Певец» был положен на музыку Н.А. Титовым и вместе с другими его романсами на стихи Пушкина появился в печати в конце 1829 года1). Оба стихотворения писаны пятистопным ямбом и состоят из трех пятистиший (у Жуковского структура более сложная метрически и строфически, а также существенно большего объема). В обоих господствует синтаксис вопроса. Различие в том, что у Пушкина вопросительное построение захватывает и последний стих каждой строфы (рефрен), – у Бестужева пятый стих исключен из подобного же построения и дан в виде императивной фразы («Скажите мне»). При этом, однако, после нее в автографе все три раза поставлен вопросительный знак2, что в данном случае почти несомненно свидетельствует об ориентации на пушкинского «Певца».
«Ошибка» Бестужева тем более понятна, что, как и у Пушкина, концевой рефрен строфы повторяет начало (две стопы, одно предложение) первой строки (тавтологическое кольцо, по Брику3). Дальше в этой строке у Бестужева после двоеточия (бессоюзие) начинается собственно вопросительная конструкция, синтаксически двучастная в каждой строфе, – как и у Пушкина, но более прозрачно, не столь изощренно организованная4.
На другом уровне сопоставление может быть повернуто иначе. Молоденькая Ольга Стрелинская, поющая о предчувствиях любви, оказывается нимало не похожа на элегических юношей. Те готовятся к скорому концу, томятся несчастной любовью и умирают – таков мир элегии, заявляющей в пародийном «разговоре» Шевырева «Водевиль и Елегия»: «Смерть под моей рукой – ив области Плутона / Я важную играю роль»6. У Бестужева женщина-ребенок наделена неженским мужеством и жизнестроительной волей. Именно она спасает ситуацию, а не бравые просвещенные офицеры (похожие на автора повести, каким знаем его мы).
Примечания
1 Забавно, что комментатор нового и весьма солидного ПСС Жуковского (I, 552), цитируя эпиграмму, не называет ее автора, а отсылает к изданию 1939–1940 годов (!). Так делалось в советские времена, чтобы обмануть цензоров, теперь делают, видимо, в угоду наивно-моралистической автоцензуре – ив видах компенсации Жуковскому за десятилетия заушания «реакционного романтизма» постановили не осквернять комментарий именем «экстремиста»-декабриста.
2Глумов А. Музыкальный мир Пушкина. М.; Л., 1950. С. 184. Позднее, в «Деннице на 1831 год», «Певец» был напечатан с нотами А.Н. Верстовского и пометой «слова для музыки». Альманах М.А. Максимовича оказался довольно заметной новинкой, и романс Верстовского, скорее всего, стал известен Бестужеву.
3 По автографу напечатал «Испытание» А.Л. Осповат в кн.: Бестужев (Марлинский) А.А. Ночь на корабле. Повести и рассказы. М., 1988. Рассматриваемый эпизод – на с. 64.
4Брик О.М. Звуковые повторы // Поэтика: Сборники по теории поэтического языка. Пг., 1919. С. 97.
5 Описание «системы параллелизмов и звуковых повторов» пушкинского стихотворения, сделанное В.Е. Холшевниковым (не вполне точное), см. в комментарии нового акад. ПСС – I (1999), 714. П.А. Вяземский в названном стихотворении (крайне редко упоминаемом исследователями) шел за обоими «Певцами». Это три шестистишия (пять строк пятистопного ямба и последняя – четырехстопного), без рефрена, хотя последний стих, благодаря ритмическому отличию, появляющемуся на одном и том же месте в строфе, мог выполнять функцию рефрена (что до некоторой степени соответствовало бы «метрическому курсиву» – дактилический стих на ямбическом фоне – рефрена «Бедный певец!»). Зачины двух первых строф сделаны по Пушкину: «Видали ль вы, как на закате дня»; «Слыхали ль вы певца печальный стих» – но далее обе эти строфы, хотя вопросительная интонация в них продолжена, и третья, где ее уже нет, выдержаны в духе Жуковского 1811 года, причем если Пушкин и вслед ему Бестужев конденсировали романсные возможности инициального текста, то Вяземский предпочел прямую лирическую ламентацию – может быть, как опыт воспроизведения «чужого слова».
6 Поэты 1820-1830-х годов: В 2 т. Л., 1972. Т. 2. С. 145.
2
Знаменитая сатира Вяземского «Русский бог» (далее: РБ), написанная «дорогою из Пензы измученным и сердитым» поэтом (согласно его свидетельству в письме к А.И. Тургеневу от 18 апреля 1828 года1), сосредоточена на социально-бытовых реалиях, и, как часто бывает в подобных случаях, некоторые собственно литературные аспекты замысла и текста остаются в тени.
Как и в других стихотворениях, сходных с РБ в жанровом отношении («Давным-давно», «Того-сего», «Катай-валяй», «Воли не давай рукам»), Вяземский строит текст на вариациях одной опорной синтагмы, обычно идиоматической, используемой и как рефрен, и в качестве общего заглавия (в «Когда? Когда?» рефрен-заглавие – не идиома и образован ad hoc чисто синтаксически). Формальное отличие РБ в том, что идиома здесь фигурирует не только в виде синтагмы, в своем полном двусловном составе, но и расчленяется, – при этом второе слово, многократно повторяемое, получает активнейшую синтаксическую роль, управляя в каждой строфе перечислительным нанизыванием генетивов, которые доминируют в восьми куплетах из девяти, начиная со второго (со стиха 5 – «Бог метелей, бог ухабов»). На фоне этой инерции выделяется седьмой куплет, начатый дативами, мыслимыми, конечно, в личном плане («К глупым полон благодати2, / К умным беспощадно строг»).
В составе рефрена (т. е. последнего стиха каждой строфы, кроме первой) слово бог соединено с парой местоимений, указательным – на него падает метрическое ударение – и личным. Пара вот он всякий раз тут же дублируется и, замыкаемая после повтора синтаксической паузой, дает как бы краткую форму рефрена (или малый рефрен внутри большого).
Конструкция рефрена наталкивает на мысль о том, что замысел Вяземского включал пародийный элемент, скрытый за однозначно читаемой сатирой и узнаваемыми реалиями. «Богоявление», по-видимому, сделано у него посредством снижения формул прославления «богов и героев» в текстах высокого строя либо с ними так или иначе соотнесенных.
Ближайшими текстами такого рода могли быть «Пиршество Александра, или Сила гармонии» Жуковского (1812, перевод из Д. Драйдена; более ранний, 1806, перевод Мерзлякова озаглавлен: «Торжество Александрово, или Сила музыки. Кантата Драйдена в честь святой Цецилии, переложенная с наблюдением меры подлинника») и пушкинское «Торжество Вакха» (1818–1819)3. Мы имеем в виду такие фрагменты этих текстов, как «<…> И вот Зевесов лик! Вот новый царь земле! <…>» (Жуковский); «„Се бог наш! – вопиет благоговейный хор; / „Се бог наш!“ – разнеслось, как волн шумящих спор!» (Мерзляков); и особенно «<…>Вот он, вот сильный бог! Вот Бахус мирный, вечно юный! / Вот он, вот Индии герой! I <…> Вот он! Вот Вакх! О час отрадный!» (Пушкин)4. Современные исследователи склонны видеть в «Торжестве Вакха» реминисценции указанного перевода Жуковского5. В нашей связи следует учитывать и то, что это стихотворение было впервые опубликовано только в 1826 году (во второй части «Стихотворений Александра Пушкина»), – тем вероятнее возможность пародийного соотнесения у Вяземского.
Дискредитация коннотатов, содержащихся в самой идиоме (мифологических, квазирелигиозных, батально-патриотических), могла дополняться контрастом между «дифирамбической» вакханалией в стихотворении Пушкина, полном идиллической «светлой свободы», движения, громких голосов, винопития, эротики (в батюшковском духе), – и беспросветной «жанровой картиной» Вяземского (его «Зимние карикатуры» того же 1828 года написаны куда более светло). Зимний русский «бог мучительных дорог» проецировался на «дивных ход» оргиастического шествия под полуденным солнцем, а ипостась «бог наливок, бог рассолов <.. > бригадирш обоих полов» оказывалась на месте Вакха и вакханок.
Стихотворение Вяземского ходило в списках среди тех, кого интересовали главным образом бесцензурность текста и оппозиционные настроения автора. Но тогдашнее окружение поэта не могло не понимать детали литературной игры, вряд ли уловимые уже для Герцена и Огарева, осуществивших через четверть века первые публикации (для них упомянутые вещи Пушкина и Жуковского отошли достаточно далеко в историю словесности)6.
Примечания
1 В комментарии к изданию Вяземского в 3-м издании «Библиотеки поэта» (1986) цитата из этого письма на с. 492 искажена опечаткой. Следует читать: «Эта песня может служить антидотом <а не «антиподом!» для страждущих тоскою по отчизне».
2 В указанном издании К.А. Кумпан дает явно сомнительное чтение: полн он. В качестве источника текста указан автограф; но в предыдущем издании «Библиотеки поэта» (1958) Л.Я. Гинзбург печатала, также по автографу: полон; так и в авторитетном тексте в архиве братьев Тургеневых (см. изд. 1986 года, с. 427).
3 О датировке см. Акад. 21 (2004). С. 504–505-
4 Ср. в «лицейской годовщине», также с коннотатами вакхического веселья, радости и чествования: «Вот вижу вас, вот милых обнимаю» («19 октября 1825»).
Позднее, во вторых (черновых) «Воспоминаниях в Царском Селе», с возвращением к «богам и героям»: «Глядите: вот герой, стеснитель ратных строев, / Перун кагульских берегов. / Вот, вот могучий вождь полунощного флага <…>. Вот верный брат его <…>. Вот наваринский Ганнибал».
5 Акад. 21. С. 507.
6 Напротив, в воспоминаниях М.П. Погодина, сформировавшегося и как историк, и как писатель в эпоху Жуковского и Пушкина, – в известном описании авторского чтения «Бориса Годунова» естественным образом воспроизведена цитата из «Торжества Вакха» (восходящая к «Вакханке» Батюшкова): «„Эван, эвое, дайте чаши!“ Явилось шампанское, и Пушкин одушевился, видя такое свое действие на избранную молодежь» (А.С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1985. Т. 2. С. 37).
В «Торжестве Вакха» цитируемая строка и три следующие использованы трижды, т. е. составляют подобие рефрена, хотя эти повторы следуют после отрезков текста неравного объема.