Балда.
– Оставайся всегда такой же холошей! – Мила целует Ирму в щеку, осторожно обнимая за шею.
– Девочки… – Та, прослезившись, улыбается. Ее голос дрожит. Она всматривается в рисунок, а потом поднимает голову: – У тебя талант, Верочка. Спасибо за чудесный подарок.
Легонько киваю, отвожу взгляд. Похвала всегда приятна. Жалею, что так и не нарисовала достойного маминого портрета. С каждым днем мамины черты постепенно исчезают из памяти. В один момент помню ее лицо отчетливо, помню ее голос, смех или усталость, звучащую в нем. В другой не помню ничего.
Нас прерывает стук в дверь.
– Я открою, – говорит Тихон.
Сажусь за стол. Напряжение растет. Из коридора показывается Алена в изящном брючном костюме красного цвета. Гордей заходит следом. Его волосы распущены и уложены, но он не выглядит женственно. На нем рубашка, неровно разрезанная пополам: справа зеленая в серую клетку и длиной до бедра, а слева белая, похожая на классическую, и заправлена в темные джинсы.
Обменявшись поздравлениями и любезностями с Ирмой и Тихоном, гости усаживаются за стол. Гордей оказывается по правую руку от меня и здоровается.
– Привет, маленькая леди. – Гордей поворачивается к Миле.
Ее глаза становятся большими, она не сводит с него взгляда. Гордей протягивает ей руку. Сестра обеспокоенно смотрит на меня. Киваю, показывая, что бояться нечего, и она осторожно вкладывает пальцы в его ладонь.
– Я Гордей, а ты, должно быть, Людмила?
– Да, – робко отвечает она и краснеет.
– У меня для тебя сюрприз. – Он лезет в нагрудный карман зеленой части рубашки и достает оттуда что-то.
По кухне разносится радостный крик сестры:
– «Милка» для Милки!
Она выхватывает шоколадку и прижимает плитку к сердцу. Ее глаза полны любви и обожания.
– Лучше убери ее в холодильник, а то платье испортишь, – подсказываю я.
Мила меняет наряды каждый день: не так давно ее одежду привезли по почте, и теперь она самая видная модница в этом доме.
Пока сестра нехотя бежит к холодильнику, придвигаюсь к Гордею и шепчу:
– Как ты узнал? Я же тебе не говорила?
– Тихон сказал. – Разочарованно вздыхаю. Гордей усмехается: – А ты думала, я телепат?
– Иногда я начинаю так думать. – Пихаю его локтем в бок и отодвигаюсь.
Не хочу, чтобы родственники решили, будто между нами что-то есть. Терпеть не могу, когда взрослые начинают играть в свах.
– Ты даже не похвалишь мою прическу? – Гордей придвигается. Пытаюсь отсесть, но он сжимает ножку стула и не дает его отодвинуть.
– Будете салат? – вмешивается дядя.
– Мне, пожалуйста, поменьше, – сходу отвечает Гордей.
– Ты до сих пор на диете?
– Да.
– Тогда положу другой, в этом есть мясо.
Гордей общается с Тихоном так непринужденно, словно это он живет с ним и Ирмой в одном доме, а не я.
– Не знала, что ты вегетарианец, – бормочу я, когда дядя переключает внимание на Алену.
– Вот так вот, – пожимает плечами Гордей.
Оглядываю его прическу и не могу не спросить:
– Сколько лака ты вылил на голову?
Гордей, игнорируя вопрос, говорит:
– Я думал, у тебя проблемы с волосами, но они очень красивые. – Он касается моей косы.
По телу бегут мурашки. Странно слышать от него подобное… и приятно.
– И густые. Приятные на ощупь. – Гордей опускает руку. – Меньше думай об окружающих и больше о себе. А еще… – Он окидывает собравшихся взглядом, чтобы убедиться, что они не подслушивают, и просит: – Распусти вечером косу, хочу посмотреть на волны.
Пока я подбираю в уме подходящий ответ, Мила хватает Гордея за руку и поворачивает к себе.
– А почему тебя так зовут? – интересуется сестра, увлеченно рассматривающая его руки.
Невольно и я обращаю на них внимание. Ногти аккуратно подпилены и покрыты слоем прозрачного лака, отчего поблескивают.
– И почему ты класишь ногти?
Гордей добродушно смеется.
– Мне нравится, когда руки выглядят аккуратно. А имя мне такое мама выбрала.
– А почему твоя мама выблала такое стланное имя?
– Когда мое имя набирали на клавиатуре, опечатались, и вместо Гордеца получился Гордей. – Он поворачивается ко мне и шепчет так, чтобы сестра не слышала: – Забавная история, да? Я ее только что придумал.
Уголки губ приподнимаются. Рядом с ним невозможно не улыбаться. Иногда он светится ярче солнца. Надеюсь, его свет не ослепит, если я подберусь слишком близко.
– А меня мама так назвала, потому что имя Людмила милое, – хвастается сестра. – А Велу потому, что она подалила ей велу в людей.
Не раз слышала эту историю, но теперь, из уст Милы, она звучит так странно. Непонятная тревога селится в душе.
– Эй, все нормально? – Гордей касается мизинцем моего предплечья.
Отстраненно киваю. Сегодня праздник Ирмы, а я только и думаю, что день рождения мамы в этом году мы встретим без нее. Слезы щиплют глаза.
– Простите, я выйду ненадолго. – Встаю из-за стола и выхожу из дома.
Прячусь за стеной мастерской и сажусь на корточки. Растираю слезы по лицу, шмыгаю носом. Никогда не была плаксой, но теперь от любой мысли о маме глаза мокнут, сердце щемит, дыхание сбивается.
– Хреново? – спрашивает Гордей.
Вздрагиваю, но больше не прячу лицо. Исподлобья гляжу на него, как он присаживается рядом на землю и прислоняется спиной к стене.
– Хреново.
– Хочешь, отпрошу нас и пойдем погуляем?
До чего же заманчивое предложение. Уйти от праздничной суеты и побыть наедине с природой. Почти соглашаюсь, как вдруг вспоминаю сначала просьбу Тихона, а потом слова Ирмы. Я и так доставила им немало хлопот, а теперь еще и один день с ними провести не могу.
– Нет, – решительно шмыгаю носом, – сегодня нельзя. Я обещала.
Гордей понимающе кивает. С тех пор как мы подружились, он ни разу не спросил, почему я периодически впадаю в уныние. Уверена, что он замечал, как у меня слезятся глаза, но притворялся, будто не видит.
– Почему ты все еще общаешься со мной? – сипло спрашиваю я.
– Что ты имеешь в виду?
– Я самая обычная плаксивая шестнадцатилетка, а ты – уникум. Разве ребята с вашей планеты общаются с такими экземплярами, как мы?
Гордей задорно смеется.
– Я тоже самый обычный, Вера. Мои странные привычки не делают меня особенным. Ткни в меня вилкой, и кровь у меня пойдет такого же цвета, как у всех.
– Сдурел? Не буду я в тебя ничем тыкать, – фыркаю.
– Вот и отлично. Ты повеселела. – Гордей встает и протягивает руку. – Давай поднимайся. Пойдем.
Берусь за его ладонь, встаю и отряхиваю одежду.
– А ты правда вегетарианец? – невзначай интересуюсь.
– Ага.
– Почему?
– Сначала я сильно болел и сидел на диете, а потом просто привык. Да и не хочется снова оказаться в больнице из-за куска мяса.
И как он выживает летом, когда все вокруг жарят шашлыки?
Мы неторопливо возвращаемся к дому. Заметив незнакомых людей, останавливаюсь и приглядываюсь: это седовласые мужчина и женщина. Увидев нас с Гордеем, они переглядываются. Мужчина, сузив глаза, всматривается в лицо Гордея.
– Господи! – ахает женщина, едва не уронив тряпичную сумку. – Ты так похожа на Наденьку!
8
Похоже, это родители мамы, – объясняю, хотя Гордей не спрашивал.
Фамильные черты сильно выделяются у обоих: густые волосы бабушки и дерзкие светлые глаза деда.
– Верочка, дай хотя бы погляжу на тебя. – Бабушка трогает меня за руки, тискает щеки, приглаживает мои волосы и брови. – Ну, точно Наденька. Семен, глянь скорее!
Дед нехотя встает рядом, недобро косится на Гордея, потом с прищуром вглядывается в мое лицо. Краснею. Ненавижу неожиданные встречи. К ним не успеваешь подготовиться.
– Да, похожа, – признаёт Семен. – Тома, пора бы уже…
– Вера, ты куда пропала? – На пороге появляется дядя. Он подходит, удивленно рассматривая гостей. – Мам, пап, почему не предупредили?
– По кочану. – Дед резко вручает сумку Тихону. – Проводи мать, она устала с дороги.
Окинув меня презрительным взглядом, Семен заходит в дом.
– Как я рада видеть вас обоих! – Тамара улыбается, не обнажая зубов.
Теперь, когда дядя рядом, семейное сходство очевидно. Не хватает только моей мамы, вместо которой теперь я. Мила пошла не в нас: она всегда широко улыбается, не обращая внимания ни на шатающиеся зубы, ни на временные дырки вместо них. Интересно, почему нам не нашлось места в их семье? Почему маму не пускали к папе? Куда он исчез после моего рождения?
Это нечестно. Нечестно, что мама умерла, оставив после себя столько вопросов! От злости пальцы один за другим прижимаются к ладони.
– Жарко здесь. Пойдемте в дом, – говорит Тамара.
Тихон берет ее под руку и ведет ко входу. Хочу наплевать на всё и уйти, но ведь я дала Ирме обещание. Кем я буду, если нарушу его?
Чья-то рука сжимает мое плечо. Моргаю и растерянно поворачиваю голову.
– Хочешь, останемся тут? – предлагает Гордей.
Сглатываю ком в горле, отворачиваюсь и промокаю уголки глаз пальцами. Он меня понимает.
– Нет, все нормально, – подаюсь вперед. – Пойдем.
Меня трясет от желания спрятаться в поле, но я все равно захожу в дом. Дед и бабушка уже сидят за столом. Когда мы подходим ближе, замечаю пристальный взгляд Семена поверх очков. Сначала кажется, что его заинтересовал узор на моей футболке, но потом становится ясно, что он рассматривает Гордея.
– Что-то не так? – вежливо интересуется Гордей.
Он сидит с прямой спиной и расправленными плечами. Я же сижу, подавшись вперед и упершись ладонями в сиденье стула; плечи враждебно выставлены вперед. В такие моменты мама сильно хлопала меня по спине, и пока я разминала шею и лопатки, она пророчила мне появление горба. Пару дней я пыталась сидеть прямо, а потом снова возвращалась к сгорбленному состоянию. Видимо, горб – это судьба.
Дед поправляет очки, облокачивается на стол и после затянувшейся паузы произносит: