Кровать позади меня прогибается. Сильно пахнет табаком. Набираю воздуха в легкие и задерживаю дыхание. Скорее бы он ушел отсюда.
Подушка под головой слегка шевелится, приподнимается и снова опускается. Скрипят доски кровати, потом разочарованно выдыхает паркет, и наконец дверь за дедом закрывается.
Зачем он приходил?
Осторожно выглядываю из-под одеяла. Первым делом проверяю Милу взглядом – спит. Значит, к ней не подходил.
Поворачиваюсь на живот и сую руку под подушку. Нащупываю что-то странное. Вытаскиваю. Похоже на фотографию. Отделяю зарядку от смартфона, забираюсь под одеяло и включаю фонарик.
Старая, слегка помятая фотография с загнутым краем. Вглядываюсь во множество лиц и наконец нахожу самое родное и любимое. Мама. Такая молодая, красивая и живая. Ее улыбка способна затмить самые яркие звезды на небе. Смахиваю слезы мимолетной радости с ресниц – когда я еще увижу маму вот так внезапно? Пусть и неживая, но согревает мое тоскующее сердце.
Из-за нахлынувших эмоций не сразу замечаю на ее плече руку. Дрожь прошибает все тело, одежда резко становится мокрой от пота и липнет к коже. Трясущимися пальцами разгибаю кусочек фотографии и вижу молодого человека.
Он обнимает маму за плечо. Его улыбка закрытая, но широкая и красивая. Он щурится, похоже, из-за яркого солнца. Челка падает ему на левый глаз, слегка прикрывая бровь и ресницы. Волосы короткие, на груди висит бейдж с неразборчивой надписью. Он высокий, одет в расстегнутую темно-зеленую рубашку поверх майки цвета хаки и джинсы.
Что во мне есть от него? Судорожно рассматриваю фотографию, но снимок сделан общим планом, и разглядеть что-то можно только при сильном увеличении.
Это мой папа. Я знаю это. Чувствую. Сердце колотится то ли от радости, то ли от страха.
Не хватает воздуха.
Выключаю фонарик на смартфоне, вылезаю из-под одеяла и выхожу в длинной футболке на балкон. Ночной воздух быстро остужает тело и голову.
Завтра.
Завтра пойду к Гордею и попрошу его увеличить снимок.
Утром, едва открываю глаза, вскакиваю с кровати и бегу в ванную комнату. Вылетаю в коридор с полотенцем на голове. С торчащих из-под него кончиков волос на шею и плечи капает теплая вода. Нужно быстрее собраться и бежать к Гордею.
Дядя с тетей еще спят. На часах без пятнадцати пять, за окном еле брезжит восход. Где-то хрипло кричит петух, прочищая горло.
Оборачиваюсь и тихонько подхожу к сестре. Она спит, раскинув руки и ноги. Во сне Мила всегда отпихивает одеяло и к утру начинает мерзнуть. Накрываю ее до подбородка, подтыкаю одеяло и целую в макушку. Сестра что-то сонно мычит, но не просыпается.
Сегодня снова уйду к Гордею без нее, а в следующий раз обязательно возьму с собой. Медленно спускаюсь по лестнице. В гостиной тихо, только дед похрапывает. Слуховые аппараты лежат в футляре на тумбе. Бабушка ютится сбоку от деда, свернувшись калачиком. Они спят спинами друг к другу. Одеяло у Семена, а Тамара, свернувшись, поджимает ноги к телу. Хочется восстановить справедливость, но одергиваю себя.
Пусть все останется как есть. Семейные узы – нечто такое, что можно построить с любым человеком, а не только с кровными родственниками. И Гордей мне ближе, чем дед с бабкой.
Достаю батон из хлебницы, нарезаю и мажу маслом. Придется обойтись холодным завтраком, ведь если поставлю чайник, то он разбудит бабушку свистом, а мне не хочется с ней общаться.
Поев, возвращаюсь наверх и подсушиваю волосы полотенцем. Накину толстовку, все равно утром не жарко. Пока дойду до дома Гордея, волосы под капюшоном высохнут.
Надеваю джегинсы и светло-серую футболку. Поверх нее – черную кенгуруху с молнией и капюшоном на завязках. В карман на животе прячу фото родителей. Молнию кофты застегну снаружи, иначе неосторожный звук разбудит Милу. А уж если она застукает меня за побегом, то истерики не избежать.
Снова прокрадываюсь на первый этаж, огибаю диван со спящими бабушкой и дедом, и как в замедленной съемке поворачиваю круглую ручку. Замок едва слышно щелкает, дверь отворяется. Вот она, свобода.
Прикрываю дверь, поворачиваюсь и нос к носу сталкиваюсь с Гордеем. Он подносит палец к губам и улыбается, не обнажая зубов.
На нем тоже толстовка, только сине-голубая. На голове капюшон. Тонкая прядь, выбившись из общей прически, вьется вниз до скулы. На лице никакой косметики.
– Ты чего тут в такую рань забыл? – шепчу я.
– Пойдем. – Гордей за руку выводит меня со двора.
– Что ты задумал?
– Меньше знаешь, крепче спишь.
– Я вообще-то уже не сплю.
Гордей тихо вздыхает, отпускает мою руку и засовывает ладони в карман толстовки. Мы с ним как будто одевались в одном магазине, только цвета выбрали разные.
– А почему ты в обычной одежде? – говорю.
– Не вовремя постирал другую, да и не думал, что захочу вот так выйти в утро. – Он кидает на меня загадочный взгляд.
Вот от чего у одноклассниц подгибались колени, когда парни на них смотрели. Чтобы не впасть в кому влюбленности, туже стягиваю завязки под подбородком.
– У тебя есть какой-то план? – допытываюсь я.
Когда мы трещим без умолку, время пролетает незаметно. Но когда молчим, я начинаю нервничать и считаю, что со мной что-то не так.
– Может, у меня нет никакого плана. – Гордей равняется со мной. Мы идем нога в ногу. – Может, я просто хочу сегодня погулять с тобой.
Сердце колотится, бросает в жар. Кажется, что волосы на голове разом высохли. Мы правда только друзья? Почему он так внезапно признается в чем-то настолько смущающем?
– А к-как ты узнал, что я встала? А вдруг я бы сейчас спала?
– Тогда я бы просто подождал, пока вы все проснетесь. Мне же до тебя недалеко. А узнал по твоему статусу в соцсетях.
– Зачем ты заходишь на мою страницу? Я же там ничего не выкладываю. И вообще, ты мог бы написать и спросить, а не караулить под домом. Это, знаешь ли, довольно странно выглядит. Вдруг ты какой-нибудь маньяк? – нервно посмеиваюсь.
– Хуже, – шепчет Гордей.
– Что? – останавливаюсь.
По позвоночнику пробегает холодок. Гордей встает ко мне боком и зловещим шепотом произносит:
– Я косплеер.
– Фу, блин, – выдыхаю и снова смеюсь. – Прекрати так шутить.
– До сих пор меня боишься?
– Кто знает? – хитро улыбаюсь.
Во мне тоже может быть загадка. Не все же время Гордею интриговать, пора перехватывать инициативу.
– Ладно. На самом деле у меня есть план.
– Ой, да что ты?
– Хочу показать тебе одно место, а потом поговорить с твоим дедом.
– Чего? Ты спятил?
– Мне не дают покоя его слова. – Гордей становится серьезным, и вся атмосфера дурашливости улетучивается. – Я не люблю, когда со мной так разговаривают. Когда обо мне так думают. Когда мне приходится оправдываться перед собой и другими из-за того, что я… такой.
– Какой «такой»? – Его слова лишь больше запутывают.
Я всегда знала, что Гордей особенный, но эта особенность может вылиться в мое разбитое сердце. После того как мне разболтали «семейную тайну», я вообще больше не хочу слышать никаких секретов. И еще не хочу, чтобы меня отвергли. Это больно, тяжело и всегда оставляет ноющий след в памяти.
– Ну… такой. – Гордей изящным жестом окидывает себя с головы до ног.
Горло щиплет от расстройства, руки начинают дрожать. Прячу их в карман и тереблю снимок, стараясь отогнать тревогу.
– Да какой?! – не выдерживаю, силясь не расплакаться.
– Одеваюсь я не так, как другие парни. И интересы у меня, прямо скажем, не мужские.
– И что?
Гордей не отвечает и рассматривает землю, переступает с ноги на ногу. Его привычная манера общения исчезла. Неужели он притворяется веселым, а внутри его штормит? Почему он скрывает это?
– Ты комплексуешь из-за этого? – спрашиваю.
– Нет, это ерунда, – усмехается Гордей.
– Тогда скажи уже прямо. У меня сейчас живот скрутит от нервов.
После мучительной паузы Гордей тихо отвечает:
– Я боюсь, что тебе может достаться из-за меня.
Гневно распускаю завязки и стряхиваю капюшон с головы. Провожу рукой по волосам, глядя на поднимающееся солнце, озаряющее верхушки деревьев. Ветерок освежает лицо, помогает успокоить разволновавшееся сердце.
– И что это значит? – фыркаю. – Почему мне должно «достаться»?
– Потому что ко мне всегда лезут. Все. Даже твой дед не исключение. И… – Гордей пинает мыском кроссовки землю, образуя в ней вмятину. – Когда мы пойдем в школу, можешь притвориться, что не знаешь меня. Я не обижусь.
К черту осторожность. Я больше так не могу. Подхожу к нему и кладу ладони на щеки Гордею. Смотрю ему в глаза и говорю:
– Ты мой друг, Дей. И я не собираюсь отказываться от дружбы с тобой из-за каких-то дураков и их предрассудков. Ты меня понял? – Слегка давлю на его щеки, чтобы он пришел в себя.
Затуманенный взгляд Гордея наконец фокусируется на мне. Он растерянно моргает. Его темные ресницы, оказывается, длиннее, чем у меня.
– У тебя холодные руки, – бормочет он. В его глазах что-то меняется, и Гордей улыбается шире и счастливее. – Спасибо.
Он обнимает меня и кладет подбородок мне на плечо. Становится жарко. Я ощущаю его сердцебиение, а он наверняка ощущает мое.
– Так что ты хотел мне показать? – сиплю, задыхаясь в его объятиях.
Гордей отпускает меня и позволяет отдышаться.
– Ты уже плавала на лодке?
– Да. Мы с дядей брали лодку у Вано.
– А-а-а, – голос Гордея разочарованно пикирует вниз.
– А что? Ты хотел показать мне лодку?
– Ну… отчасти да.
– Только отчасти? Ты меня заинтриговал.
– Значит, перенесем этот план на другой день. Подготовлю что-то, что тебя удивит. Согласна?
Киваю. Что бы он ни запланировал, мне все равно будет интересно. Потому что он рядом, а большего мне не нужно… Но вдруг… вдруг я осмелею и возьму его за руку, ничего не объясняя. Как он на это отреагирует? Что почувствует?