– Девочки, – Ирма поворачивается и заговорщицки оглядывает. У меня невольно екает сердце. – Собирайтесь. Поедем в школу.
– Зачем? – тупо спрашиваю я.
– Нужно занести документы и подписать кое-что. Заодно увидите здание изнутри.
Не знаю, что меня удивляет больше: что Ирма со своим пузом уместилась на переднем сиденье машины, или что она за рулем.
– Что? – тетя замечает мой дикий взгляд.
– Не знала, что ты водишь машину. Мне казалось, что дядя всех везде возит…
Ирма смеется.
– Плохого ты обо мне мнения, Вер. Я беременная, а не беспомощная!
Подъезжаем к школе. Я уже видела ее мельком, когда мы катались с Гордеем на скутере. Внутри здание просторное, отремонтированное.
– Хотите познакомиться с директором? – предлагает тетя.
Качаю головой.
– Я лучше проведу время, не вспоминая о школе.
– А я хочу, – Мила хватает тетю за руку.
– Подождешь нас? – Ирма виновато улыбается.
– Да. Поброжу тут… Встретимся у машины.
Подоконники в коридоре чистые, цветы политы и пышут жизнью. Стены покрашены в приятный желтый цвет. По крайней мере не зеленый, как в моей предыдущей школе. Там казалось, что чем больше проводишь времени в зеленых стенах, тем больше зеленеешь сам.
Вдоволь набродившись внутри, выхожу на задний двор. Мне, в отличие от Милы, не нужно обследовать каждый угол, чтоб не заблудиться. Буду просто ходить за одноклассниками и узнаю, где кабинеты, столовая и туалеты.
Передо мной раскидывается небольшой ухоженный садик с фонтанами. На клумбах красные, белые и желтые цветы. Кое-где притаились кусты с ягодами. При виде спелой малины у меня текут слюнки.
– Если хочешь, съешь, – звучит поблизости девичий голос.
Воровато осматриваюсь и перевожу взгляд на незнакомку. На вид моя ровесница: темно-коричневые волосы стильно уложены, черные брови выщипаны, глаза карие, а над губой крошечная родинка. Девушка словно вышла из американских романтических комедий. Старшеклассница-звезда, за которой волочится полшколы.
– Ты новенькая? – спрашивает она.
– Да.
– Я Лида, – она протягивает мне ладонь. Ее кожа нежная, мягкая и податливая, а рукопожатие вялое, едва ощутимое.
– А я Вера.
– Приятно видеть новое лицо. Здесь редко появляются новички, – не успеваю опомниться, как она уже держит меня под руку и ведет по саду, попутно комментируя окружение: – Обязательно попробуй местную вишню. Объедение.
– А это разве не воровство?
– Пару ягодок ученики могут себе позволить, – Лида подмигивает, а я глупо улыбаюсь. – Давай обменяемся ссылками на соцсети, чтобы не потеряться.
Ее напористость и льстит, и настораживает. С другой стороны, Лида же сказала, что здесь редко появляются новенькие. Может, это мой шанс сдружиться с кем-то, кроме Гордея?
– Я тебе обязательно напишу. Или… ты предпочитаешь видеозвонки? – Качаю головой. – Ничего, со мной привыкнешь. Я побежала, нужно помочь маме.
Она отбегает, а потом вдруг замирает на крыльце и оборачивается:
– Знаешь, а ты на кого-то очень похожа!
– И на кого же?
– На мою будущую подругу! – подмигнув и улыбнувшись, Лида скрывается в школе.
Периодически прихожу на подсолнечное поле, чтобы посидеть в одиночестве и обдумать все, что произошло за последний месяц. Жизнь стала насыщеннее, все время кто-то рядом, ни минуты покоя. Поэтому иногда я выбираюсь сюда с блокнотом и маркером или любимой книгой и наслаждаюсь редкими часами, выделенными на саму себя.
Когда меня все бесит, я ухожу туда, где смогу успокоиться – на мое место силы.
И вот очередным утром раскапываю контейнер с блокнотом. Я не жду от Гордея подарков или внимания, просто хочу вписать что-нибудь, пока настроение хорошее.
Размашисто чиркаю по листу: «Что-то самодельное». Интересно, вписал ли Гордей что-нибудь? Поддавшись любопытству, переворачиваю блокнот и листаю страницы. Ничего, пусто. Разочарованно закапываю контейнер и отряхиваю руки от земли.
Рисовать подсолнухи и безоблачное небо быстро надоедает. Природа и цветы для меня не так сложны, как люди. Благодаря Дею я начала понимать, как изображать мужчин, и теперь иногда делаю зарисовки с дядей, по памяти воскрешаю образ деда, и особенно осторожно, задерживая дыхание чуть ли не над каждым штрихом, рисую папу.
Я так никому и не показала ту фотографию. Этот снимок для меня что-то вроде святого Грааля. То, что я всю жизнь искала, и то, чем ни с кем не хочется делиться. Разве что с Гордеем, если нам удастся пересечься.
После той игры в карты мы с ним не виделись. Мы немного переписывались, я ставила лайки под его видео, но общение сошло на нет. Сказалась предшкольная пора, когда нас с Милой начали возить по магазинам, чтобы купить форму и канцелярию. Мила ни в чем себе не отказывала, тогда как я старалась брать только самое необходимое. Тетя с дядей не миллионеры, а я не их наследница. И я не имею права требовать у них что-либо или просить, чтобы они тратили на меня деньги. Хоть они и стали нам с сестрой родными людьми, я все еще не знаю, как вести себя с ними. А еще эта тайна вокруг дяди…
Чтобы мозг не лопнул от интенсивного продумывания вариантов, что же стало причиной его увольнения, достаю «Хоббита, или Туда и обратно», ложусь на живот и перечитываю знакомые строки.
За чтением время бежит быстро. Замечаю перемены вокруг только по ярким солнечным лучам и волнам жара, охватившим ноги. Сгибаю колени и машу ногами в воздухе.
Среди подсолнухов раздается шорох. Краем глаза вижу босые, перепачканные в земле ноги с поблескивающим, местами облупившимся, бесцветным лаком на ногтях.
– Доброе утро, – говорю, не поднимая головы.
– Что вы хотите этим сказать? – спрашивает Гордей. – Просто желаете мне доброго утра? Или утверждаете, что утро сегодня доброе – неважно, что я о нем думаю? Или имеете в виду, что нынешним утром все должны быть добрыми?
– И то, и другое, и третье[4], – подхватываю его затею. Поднимаю голову, невольно прищуривая один глаз (от яркого солнца не спасает даже кепка), и добавляю: – Не жди, что я предложу тебе трубку. Она уехала с дедом.
Гордей смеется и садится рядом по-турецки.
– Не думала, что ты знаешь «Хоббита» наизусть.
– Во мне вообще много скрытых талантов, – Дей дерзко подмигивает. Краснею и поспешно прикрываю лицо книгой. – На самом деле я его читал очень давно. Брал в школьной библиотеке. Можно взглянуть?
– Ну… – нехотя протягиваю ему книгу. – Только аккуратно.
– Не любишь делиться своими вещами?
– Это из-за Милы. Она ломала все, что мне нравилось, когда была маленькой.
Дей кивает и начинает листать страницы. Он улыбается, когда его взгляд натыкается на черно-белые иллюстрации. Подпираю скулы кулаками и любуюсь им, пока он этого не замечает. Сегодня на нем обычная черная футболка с маленьким нагрудным карманом, на который нанесен принт в виде красного сердечка, и любимые шорты. Гордей тот еще чистюля, но клянусь, когда-нибудь он снимет их, а они останутся стоять – так часто он их носит. Волосы он сцепил заколкой-крабом, и они спадают ему на шею и щеки неровными прядями.
– …Вер.
– А?
– Знаешь Женю?
– Э-э, – неуклюже сажусь и забираю книгу.
Дей показывает на оторвавшийся форзац. Заглядываю под него и вижу буквы. Надпись полностью не читается, зато отчетливо видно: «Женя».
– Ой! – еле сдерживаюсь, чтобы не оторвать форзац совсем, и аккуратно отлепляю его края.
Сильным, слегка размашистым и отдаленно похожим на мой почерком выведено:
«Ты – то путешествие, в которое я отправился не задумываясь. И я не хочу, чтобы оно когда-нибудь закончилось. Выходи за меня?
Навеки твой, Женя».
Дыхание сбивается, солнце кажется нестерпимо горячим. Столько лет у меня в руках был папин подарок маме, и не просто подарок, а… предложение руки и сердца?
– Это мой папа, – сиплю. – Ущипни меня!
Гордей щиплет кожу на моем предплечье.
– Ай, больно же! – гневаюсь, позабыв о подступивших слезах.
– Так ты же сама попросила.
Провожу дрожащей рукой по словам, перечитывая их снова и снова. Под форзацем видны следы клея. Почему мама заклеила воспоминания о папе? Хотела скрыть боль? Или хотела рассказать мне о нем, но не успела?
Прижимаю книгу к груди и раскачиваюсь взад-вперед, пытаясь успокоиться. Когда чувства притупляются, кидаю на Гордея смущенный взгляд.
– Ты только что помог мне лучше узнать папу. Спасибо, – я понимаю, что должна улыбнуться, но не могу. Губы лишь плотнее сжимаются в линию.
– Всегда рад помочь.
– Можешь… помочь мне еще кое с чем? – решаюсь я.
– С чем?
– У меня есть фото папы, и его нужно увеличить.
– Конечно, – Гордей поднимается, отряхивает шорты и протягивает мне руку. Сжимаю ее и поднимаюсь следом. – Пойдем.
С тех пор, как дед отдал мне снимок родителей, постоянно ношу его с собой. Он для меня как талисман. Он и мамина цепочка.
– А ты подумывала носить серьги? – спрашивает Дей, пока мы пробираемся через поле.
– Нет, – невольно тереблю мочку уха, – у меня уши не проколоты.
– Могу помочь.
Недоверчиво кошусь на него.
– Что? Не доверяешь? – усмехается Гордей.
– Ты и вправду на все руки мастер. Наверное, я умру раньше, чем узнаю все твои скрытые таланты.
Когда мы входим в дом, напряжение спадает. Заварив зеленый чай со вкусом клубничного мохито, перебираемся в комнату Гордея. Протягиваю ему снимок.
– Будь осторожен, ладно? У меня нет копий.
– Хорошо.
Наши пальцы соприкасаются. Вздрагиваю, отпускаю его руку и тут же об этом жалею. Нужно было держать крепче. Между нами точно проскочила искра! Так… Перестань думать об этом. Дей слишком хорош для тебя.
Гордей фотографирует снимок камерой, что-то делает со сканером. Стараюсь к нему не лезть и снова рассматриваю стены с фотографиями.