Одна за другой к нам подъезжают машины. Сначала прибывает дядя, сразу за ним – скорая помощь.
– Вера! Гордей! – Тихон бросается ко мне и помогает подняться.
Дядя отдает два пледа Гордею, затем возвращается и накидывает третий мне на плечи. Заходясь в ознобе, наблюдаю, как врачи скорой помощи что-то говорят Тихону и Гордею, кладут незнакомца на носилки и затаскивают в машину. Не успеваю моргнуть, как его увозят в ближайшую больницу вместе с Гордеем.
Подбираю телефон Гордея и дрожащей рукой указываю на скутер. Дядя усаживает меня в машину, глушит скутер и загружает его в багажник. Дверца остается открытой, потому что скутер слишком большой. Мы выезжаем на дорогу. Чихаю, дядя включает печку и протягивает мне салфетки.
– Хочешь поговорить об этом?
Качаю головой и смачно сморкаюсь. Главное дотерпеть до дома – там можно дать волю чувствам.
– Кто… – прочистив горло, повторяю: – Кто это был? Что случилось?
– Мне позвонил Вано и попросил проверить причал на озере. Его сын, Резо, не вернулся, а дождь разошелся сильный.
Понимающе киваю, растирая ладонями замерзшие щеки. Перед глазами мелькают босые ноги Гордея, и сердце болезненно сжимается. Я колебалась, будучи в обуви и нормальной одежде, а он – нет. Он бросил все ради спасения человека: забыл обуться, его волосы после душа еще не высохли. Он даже куртку не накинул. Как ему, наверное, сейчас холодно. А вдруг он сляжет с пневмонией? А вдруг он что-нибудь себе повредил?
Прячу лицо в ладонях, не в силах сдержать эмоции. Дядя, словно почувствовав мое смятение, сбавляет скорость. Плечи трясутся, и я сгибаюсь к коленям. Ремень безопасности не мешает, ведь я напрочь забыла о нем и не пристегнулась.
– Ну-ну, – дядя поглаживает меня по спине и плечам, но легче не становится.
Растираю слезы по лицу, из носа текут сопли. Приходится сморкаться, пока не начинаю дышать ртом. Глаза раскраснелись и опухли, голову болезненно сдавливает.
– Прости, – шепчу, – я не хотела.
– Все нормально. Ты пережила потрясение.
Потрясение. Точнее и не скажешь.
– Если Гордей заболеет, это все моя вина, – шмыгаю и всхлипываю. – Он бросился в воду. Один! А я не смогла… не смогла ему помочь. Я боюсь воды. Вернее, я боюсь, когда под ногами нет дна. У меня сразу… паника. Я… всегда для всех обуза, – снова льются слезы.
Прислоняюсь к подголовнику кресла и отворачиваюсь от дяди.
– Неправда. Для нас с Ирмой ты никакая не обуза, – дядина ладонь ласково касается моего затылка. От нее исходит такое тепло, что я чувствую себя в безопасности. – У всех бывают жизненные трудности. И страхи. Сегодня ты многое пережила и тебе нужно отдохнуть. Завтра проснешься, и все станет лучше. Вот увидишь.
Вытерев глаза, оборачиваюсь и тоном пятилетней девочки спрашиваю:
– Правда?..
– Правда, – дядя улыбается.
Поддавшись порыву, обнимаю его, насколько нам позволяют сиденья. Тихон крепко обнимает меня в ответ.
– Только не говори тете, что я плакала, – отсаживаюсь. – Иначе она будет переживать.
– Расскажешь сама, если захочешь.
Умывшись и забравшись в кровать, пишу матери Гордея с его телефона о том, что произошло. Она не отвечает, поэтому убираю телефон на тумбу и с головой укрываюсь одеялом. В сон погружаюсь быстро, но меня преследуют кошмары. В одних тону я, в других – Гордей. В-третьих мы тонем вместе, обнявшись, и, словно гири, утягиваем друг друга на дно.
Утром просыпаюсь с трудом. Глаза едва открываются, в груди тяжесть, в горле сухость. Силуэт тети размывается, не могу сфокусировать зрение.
– У тебя жар, солнышко, – отдаленно сообщает Ирма. – Сегодня останешься дома.
Киваю, едва соображая, что происходит, и вновь засыпаю. Так проходит несколько дней, за которые я в краткие промежутки бодрствования узнаю, что дядя вернул Гордею скутер и телефон, что Мила обо мне беспокоится, что я подхватила пневмонию и что Резо спасли и он чувствует себя лучше.
– А с Гордеем все хорошо? – спрашиваю.
– Все хорошо, – эхом откликается дядя.
Пневмония протекает в легкой форме, но, переборов ее, я не чувствую ни облегчения, ни радости. Все вокруг блеклое и вгоняет меня в еще большую депрессию.
Тетя и дядя не гонят меня в школу, поэтому целыми днями лежу под одеялом с закрытыми глазами. Иногда смартфон брякает оповещениями. Лида и Гордей пишут мне, спрашивают, все ли в порядке. Лиде отправляю сообщение, а Дею не пишу ничего.
Я просто не могу. После того, что я сделала. Или честнее будет сказать, чего я не сделала?
Одна моя ошибка могла стоить его бесценной жизни. Я должна была так же, как он, не раздумывая броситься в воду. Вдвоем мы бы справились быстрее. Одна мысль о том, что Гордей мог утонуть и я бы больше никогда его не увидела, приводит меня в ужас. Только накрывшись одеялом с головой, могу вдохнуть и не представлять, как Дей снова и снова опускается на дно. Как тянет руку, крича мое имя, а его легкие в этот момент заполняет вода…
Вторую неделю незапланированного отпуска от школы меня мучают кошмары. Каждую ночь они подкрадываются, как те самые серые волчки из песни, и кусают, только не за бочок, а за мозг и сердце – попеременно. Мне больно и страшно.
Дядя и тетя пытаются поговорить со мной, но я им не отвечаю. И тогда они уходят, оставляют меня одну. Однажды Мила не выдерживает и забирается ко мне под одеяло.
– Съешь, – она протягивает мне кусочек шоколадной плитки. – Сладкое помогает!
Лениво скашиваю глаза на ее угощение и нехотя беру его. Я должна быть для нее примером, а не плаксивой размазней. Тихонько жую шоколад. Мила хитро улыбается, наблюдая за мной. Когда доедаю, она протягивает стакан молока.
– Пей!
И я пью. Так она кормит меня несколько дней, пока ко мне наконец не возвращается аппетит. Я снова завтракаю, обедаю и ужинаю со всеми за столом. Только не могу себя заставить пойти в школу.
Тоска по Гордею сводит с ума. Ночью открываю мессенджер и пролистываю все сообщения, что он написал. И пока я их читаю, появляется строчка, что он печатает сообщение.
Вот черт. Не хочу сейчас с ним переписываться. Времени пять утра. Почему он не спит? Завтра что, выходной? Проверяю день недели на экране смартфона.
Гордей присылает мне хаотично расставленные эмодзи: фонарик, лампочка, солнце. На следующей строчке – темная луна, замок с ключом и еще один непонятный символ. Не знаю, что он хочет этим сказать, но ребусы в пять утра я точно не буду разгадывать.
Борюсь с желанием ответить ему. Он ведь не спит, ждет, пока я что-то напишу. Уже готовлюсь напечатать ответ, но передумываю и переворачиваю смартфон экраном вниз. Сильно жмурюсь, заставляя себя заснуть, и наконец мне это удается.
Сквозь сон слышу знакомый голос. Он звучит как-то странно, искаженно и непривычно.
– Вела, вставай, – Мила подбегает к кровати и начинает меня расталкивать. – Там Голдей плишел, иди посмотли!
– Нет, – кутаюсь в одеяло.
– Ну нельзя же все влемя лежать и ничего не делать! – возмущается сестра.
– Вырастешь и поймешь, что можно.
– Фу! – Мила шлепает меня по ягодице и убегает. – Она не хочет выходить! – кричит она.
Выглядываю из-под одеяла и обнаруживаю сестру на балконе.
– Маленькая ябеда, – бормочу я.
– Луч! – громкий голос Гордея.
На улице уже светает, смартфон показывает десять утра. Обычно в это время я помогаю Ирме по дому. Экран гаснет, и я вижу в отражении свое заспанно-измученное лицо. Вид отвратительный, нужно что-то с собой сделать…
– Солнца! – кричит Дей.
Сажусь на кровати и поворачиваю голову в сторону балкона.
– Мила, иди сюда, а то замерзнешь, – шикаю на сестру.
Она отмахивается и скрещивает руки на груди, стоя с важным видом. На ней теплая кофта, штаны и теплые тапки. На голове два аккуратных хвостика, сцепленных резинками на затылке.
– Ты же меня не слушаешь, вот и я не буду.
– Золото… кхе-кхе, – Гордей прокашливается.
Порываюсь выбежать на балкон или спуститься, но последним усилием воли заставляю себя не двигаться.
– Все еще не идет? – спрашивает он у Милы. Она качает головой. – Делать нечего. Тогда придется обморозить связки.
Он снова прочищает горло, а потом начинает петь «Луч солнца золотого»[6]. Мы с сестрой переглядываемся. Ее глаза блестят и она хлопает в ладоши, начав покачивать головой в такт песне. Кутаясь в одеяло, поднимаюсь и подхожу к балкону так, чтобы Гордей не увидел меня снаружи. Смахиваю выступившую слезу. Накидываю одеяло на голову, чтобы он не видел моих немытых волос, и выхожу на балкон.
– Ты жива! – радостно выкрикивает Гордей, поднимает руки над головой и хлопает в ладоши.
На нем длинный темно-зеленый плащ.
– Ты чего распелся? – ворчливо спрашиваю, стараясь не выдать легкую дрожь в голосе. – Снова будешь говорить, что что-то не умеешь, да?
– Хотел до тебя достучаться. Ты решила избавиться от меня? – он машет указательным пальцем из стороны в сторону. – Не тут-то было. От меня так просто не отделаться. Сейчас поднимусь…
– Нет-нет! – поспешно выкрикиваю, едва не уронив с себя одеяло.
– Почему?
– М-м, – прикусываю губу, стараясь придумать что-то убедительное. – Погуляйте пока с Милой, а я… мне надо немного времени.
– Ладно. Милка, идем.
– Ула-а! – сестра проносится мимо, даже не поблагодарив.
– Оденься потеплее, слышишь? – кричу ей вслед, но она уже выбежала в коридор и вовсю топает по лестнице.
Столкнуться с реальностью не сложнее, чем с самой собой. Готовясь принять душ, выхватываю взглядом отражение в зеркале. Осунувшееся лицо, бледная кожа, блеклые глаза – все с укором напоминает, что я две недели не ухаживала за собой. Гордей так старался помочь мне очистить кожу, а в итоге прыщи вновь повылезали то тут, то там.