Мы замолкаем. Люди переговариваются, продавцы зазывают покупателей, кто-то вдалеке ругается. Жизнь вокруг кипит, только во мне она как будто остановилась. Я совсем не чувствую себя живой с тех пор, как мамы не стало.
Гордей крутит тыкву и упорно рассматривает ее, избегая моего взгляда. Он что, стесняется меня? Гордей? Да быть не может.
– Я бы ее в жизни не поцеловал, – говорит он вдруг.
– Чего? – корчу лицо от отвращения. – Тыкву, что ли?
– Да нет, – отвечает Гордей. – Такие девчонки, как Лида, мне не нравятся.
– А какие нравятся? – невольно замираю.
Еще летом мы обсуждали, кто может ему понравиться, и я почему-то думала, что он… скажем так, не моего поля ягода.
– Мне только одна нравится, – тянет он.
– Да хватит, – отбираю у него тыкву и прислоняю ее предплечьем к бедру.
Гордей наигранно вздыхает и признается, глядя мне в глаза:
– Ты. Мне нравишься ты.
Его «ты» вырываются с придыханием, будто у него при мысли обо мне начинается тахикардия. Сглатываю, смотрю по сторонам, пытаясь найти людей со скрытыми камерами, а щеки горят так, словно у меня снова поднялась температура.
– Держи, – вручаю тыкву Гордею.
Пока он не ничего понял, подхожу к нему впритык и быстро целую. Наши губы соприкасаются на мгновение и так же быстро отдаляются. Сую руки в карманы джинсов, разворачиваюсь и ухожу. Дей идет рядом. Его сбившееся дыхание обжигает ухо. Издалека доносится Милино «Вела! Мы тут!» Вижу в толпе сестру и поворачиваю к ней.
От долгой улыбки болят щеки. Задыхаюсь от волнения и счастья. Сейчас мне по-настоящему хорошо. Как будто внутри раскрылись ворота и душа наконец стала свободной. Раскрылась чувствам, томящимся в клетке.
– Ого, – Лида оглядывает сначала меня, потом Гордея, – да вы двое прямо-таки светитесь.
Мы с Деем переглядываемся и улыбаемся еще шире.
14
Едва мы с сестрой заходим домой, как она мчится на кухню:
– А Вела с Голдеем целовали-и-ись!
Тетя с дядей переглядываются.
– Может, притворитесь, что ничего не слышали? – скромно прошу, а улыбка все равно лезет.
– Хорошо, – Ирма посмеивается, Тихон покачивает головой. – Мы тебя прекрасно понимаем. Первая любовь всегда особенная. И ты выглядишь такой счастливой.
– Ой, ну хватит! – скидываю обувь и бегу по лестнице.
Снизу доносится звонкий голос сестры:
– Конечно, я сначала немного ластлоилась! А потом подумала, что выласту и встлечу кого-нибудь длугого!
Смеясь, влетаю в комнату и падаю на кровать. Подушка легонько хлопает по матрасу, и из-под нее высовывается кончик фотографии. Вытаскиваю ее и вглядываюсь в родные лица.
– Мам, пап, вы просто не поверите!.. – И начинаю рассказывать им обо мне и Гордее, как если бы они, живые, сидели в комнате и понимающе кивали.
Я вернулась в школу, собрала у одноклассников пропущенную домашку с конспектами, но почти сразу все забросила, вспомнив, что задолжала обложку школьному журналу.
Предупредила Лиду в мессенджере, что могу задержать рисунок на пару дней, на что она ответила: «Не волнуйся и делай как делается;)». Может, спросить у нее адрес санатория? Наверняка оздоровительные процедуры хорошо укрепляют нервы.
С Гордеем мы теперь переписываемся каждый день, а в школе вместе ходим обедать и проводим друг с другом каждую свободную минуту. В долгожданный вечер пятницы прихожу к нему домой. После ярмарки мы больше не целовались и я не вспоминала об этом, пока мы не очутились вдвоем в пустом доме. Неловкость крадется по моему телу, рассыпая по нему мурашки.
– Ну что, ты готов снять ролик?
– Нет, – беззаботно отвечает Гордей. – Я ждал тебя. Решил, что накрашусь, когда ты будешь рядом.
Никогда не думала, что слова парня о том, что он собирается накраситься, могут звучать так соблазнительно. Мы проходим в комнату. Дей достает из шкафа вешалку с шелковым красным кимоно, украшенным узором в виде великолепных белых лилий.
– На самом деле, – Гордей вешает кимоно на спинку кресла и садится со мной на кровать, – я предлагаю тебе сделать мне макияж.
– Я не ум…
– Так научишься. Рисовать же научилась? Значит, и с макияжем проблем не будет.
Щурюсь и разглядываю его.
– Что?
– Ты хочешь, чтобы я научилась красить тебя, а потом сама начала краситься?
– Нет. Почему ты так подумала?
– Ну… ты помог мне привести кожу в порядок. Теперь, если мы будем встречаться, мне нельзя быть замарашкой рядом с тобой. Как-то так?
Гордей бережно заправляет прядь волос мне за ухо.
– Знаешь, почему ты мне нравишься? – спрашивает он. Качаю головой, не отводя взгляда. – Ты никогда унижаешь меня и ценишь со всеми дурацкими прикидами и идеями. Тебя не оттолкнуло мое поведение, когда я пытался отговорить тебя дружить со мной. – Мы переплетаем пальцы. От ощущения тепла меня накрывает волной умиротворения. – Ты видишь во мне личность, а не набор ярлыков. И я вижу в тебе личность, а она важнее внешности. Внешний облик легко можно изменить, а душу – нет.
– Звучит довольно поэтично.
– Вроде ничего лишнего не сказал, – Гордей вытирает невидимый пот у себя на лбу и улыбается.
Улыбаюсь в ответ. Мне хочется сказать ему что-нибудь столь же приятное. Что-то, исходящее от сердца. Что-то, что я на самом деле думаю и чувствую. А о сокровенном говорить намного труднее, чем о том, что лежит на поверхности.
– Забудь, что я тогда сказала.
– М-м?
– Я про то глупое требование не рисковать. Я всегда буду рядом, а ты верен своим принципам. Я не хочу стать той, кто потребует от тебя невозможного и в итоге заставит сомневаться в себе.
– Мы поцеловались всего неделю назад, а ты уже говоришь так, словно мы женаты лет двадцать, – подкалывает Гордей, поведя плечом, и подмигивает.
– Ты понял, что я имею в виду, – снисходительно отвечаю я.
– Ты очаровательна, Вера, – он отпускает мою руку. – Пойду переоденусь. Не скучай.
Смотрю ему вслед и думаю, что мне не хватало не только доверия, но и мужества. И я нашла это мужество в Гордее. В день, когда Резо тонул и мог умереть, я увидела Гордея таким, каким он был задолго до меня: храбрым и способным помочь не только словами. Он – человек, каким я бы хотела стать в будущем. И, чтобы этого добиться, нужно отбросить сомнения, неуверенность в себе и дорасти до его уровня. Это чудо, что я встретила его.
Поднимаю глаза в потолок и шепчу так тихо, что сама едва слышу собственный голос:
– Это ты меня к нему привела? Да, мам?
Если бы она была рядом, что бы она сказала? Гордилась бы тем, что я выбрала Дея, или была бы против? Могу только догадываться, но раз она отказалась от прошлой жизни ради меня и папы, раз оставалась сильной до самого конца, думаю, она бы одобрила Гордея.
Любовь подталкивает человека стать лучше, чем он есть. Теперь я, кажется, понимаю маму. Если все на свете будут против нашего с Деем союза, я возьму его за руку и ни за что не отпущу. Вместе мы выстоим против любого ветра.
– Что думаешь?
Гордей стоит в дверном проеме, облокотившись на него и придерживая ладонью голову. Его волосы заколоты длинными черными… спицами? По телу струится шелковое кимоно, лицо прикрывает расписной веер с деревянной ручкой и светло-бежевой тканью с рисунком в виде лепестков сакуры. Кимоно едва прикрывает колени. Похоже, оно женское.
– Не подбирай слова. Говори как есть.
– Круто, только макияжа не хватает.
– Поэтому я и предупредил тебя, – Гордей складывает веер о ладонь. Жест выходит настолько элегантным, что я начинаю завидовать. Редко у какой девушки получается так изящно держать руки. – Сейчас достану косметичку.
Он кладет веер на стол и раскладывает косметику на кровати рядом со мной. Потом садится в кресло и ждет. Разглядываю косметику в поисках подсказок (вдруг он прилепил стикеры?), поворачиваюсь и в недоумении смотрю на Дея.
– Ты что-то пытаешься этим сказать? – уточняю я.
– Изначально у меня был свой концепт, но когда ты пришла, я понял, что хочу что-то суперуникальное, – он складывает пальцы рук вместе и постукивает подушечками друг о друга. – Ты уже видела другие мои работы в японском стиле?
– Да, я посмотрела все твои видео.
Несколько недель назад я бы ни за что не призналась в этом. Улыбнувшись, Гордей продолжает:
– В общем, поскольку ты уже знакома с основными концептами и видела мой образ, когда я фотографировался ночью в поле в день нашей встречи… – он игриво поводит бровями. – Выбирай любые оттенки и раскрашивай мое лицо как художник.
– Ой… – от волнения заламываю пальцы на руках. – А вдруг я не справлюсь, и от тебя опять отпишутся?
– Мне нет дела до количества подписчиков. Я хочу сделать объявление в видео. После него останутся только самые верные поклонники.
– И почему мне кажется, что это как-то связано со мной?
– Кто знает. – Дей подзывает меня жестом. – Тебе будет удобно, если я останусь в кресле?
– Оставайся, – отвечаю будничным тоном и перебираю косметику.
Нервничая, поглядываю на Гордея, но он не торопит меня и не злится. Лишь подпирает голову кулаком, покручивается влево-вправо на кресле и не сводит с меня взгляда.
– Ты так смотришь, будто хочешь меня съесть.
– Может быть, – растягивая слова, произносит Гордей.
– Хватит меня отвлекать! – возмущаясь, раскладываю на столе косметику и поворачиваюсь к его лицу.
Дей невинно хлопает ресницами.
– Так, я сейчас начну, а ты сиди смирно, не дергаясь, – беру его за подбородок и заглядываю в глаза. – Понятно?
– Да.
Понемногу его лицо и шея бледнеют, брови и ресницы чернеют. На веках рисую стрелки, чтобы взгляд казался более хищным. В памяти всплывает образ Гордея в день, когда мы только встретились. Хочу повторить тот макияж, добавив в него своей фантазии. Визажист из меня никакой, но как художник решаю попытаться.
– Закрой глаза, – командую я.
Наношу на его веки и кожу под бровями красновато-персиковые тени. По цвету они напоминают мякоть грейпфрута, поблескивающую от выделившегося сока под солнечными лучами. Прикрепляю стразы оранжевого цвета ближе к вискам. Края губ Гордея белые, а красным выделены лишь серединки: я постаралась создать макияж гейши. Растушевываю помаду кисточкой.