Ой…
Стыдно, ведь я не подумала о Лиде, когда давала ей шанс. «Шанс», ага!
– Вы… с вами точно все будет нормально? – она вытирает увлажнившиеся глаза.
– Да. С тех пор, как я открыл салон, обо мне говорят только хорошее, – дядя улыбается.
Заходит клиент, дядя прощается с Лидой. Выхожу вместе с ней, и мы идем бок о бок.
– Ты молодец, – прерываю тишину. – Я думала, у тебя не хватит смелости.
– Мне было очень страшно. Я перестала спать. Но благодаря тебе я решилась на этот шаг. Теперь мне намного легче.
Останавливаюсь, Лида тоже. Мы переглядываемся под весенним солнцем. Снег вокруг потихоньку тает. Пахнет талой водой. Вдалеке проезжает машина.
Протягиваю Лиде руку.
– Что это значит? – осторожничает она.
– Давай попробуем заново, – прикладываю другую руку козырьком ко лбу, закрываясь от слепящего солнца. – Мне нравилось с тобой общаться, но, когда ты призналась, что из-за тебя дяде пришлось страдать, я не смогла сдержать гнев.
– Прости…
– Если дядя простил, то и я смогу, – легонько трясу рукой в воздухе. – Давай дружить.
Лида неуверенно сжимает мою руку своей, одетой в кожаную перчатку. Она все так же хорошо выглядит. На ее фоне я наверняка смотрюсь дурнушкой. Ну и что? Зато она первая в новой школе, кто заговорил со мной, кто показал сад и сел рядом в столовой, когда другие не проявляли никакого интереса. Мы встретились увядшими одиночками, и теперь нам предстоит расцвести друзьями.
– Спасибо, Вера, – Лида крепко обнимает меня, а я обнимаю ее. – У меня никогда не было настоящих подруг. Ты искренняя, и это мне в тебе нравится.
– Спасибо за комплимент, – отстраняюсь. – Хочешь чего-нибудь перекусить?
– Тут рядом есть кафе…
«Старшие классы самые важные», – так говорила мама.
Предэкзаменационная суматоха сводит с ума. Сгрызаю колпачки ручек, металлические держатели резинок на карандашах, жевательные и карамельные конфеты. Жизнь течет так же быстро, как вода в весеннем ручейке. Поля, ранее сокрытые под снегом, оживают и зеленеют. Приближается лето, количество слоев одежды на учениках и учителях убавляется.
В моменты, когда удается выдохнуть, думаю о папе. Он и его смерть теперь занимают особое место в мыслях. Я толком ничего о нем не знаю, а бабушка с дедом многое попросту не смогут мне рассказать. Томик «Хоббита» кочует с прикроватной тумбы под подушку и обратно. Всюду таскаю его с собой, и в моменты особой грусти заглядываю под отклеенный форзац. Слова папы греют душу. Воображаю его заботу о маме, представляю, как бы он был счастлив моему рождению, и на сердце поселяется горько-сладкая тоска.
Мы с Гордеем сидим в коридоре школы на подоконнике. Между нами неизвестный цветок в огромной вазе. Его словно специально поставили, чтобы влюбленные школьники не могли обниматься.
– Ты скучаешь по отцу? – спрашиваю его.
Помедлив, он отвечает:
– Иногда да.
– Тяжело было, когда он ушел?
– Тяжеловато, но основной удар пришелся на маму. Почему интересуешься?
– Ну… – заламываю руки. – Я хочу узнать больше о своем папе. Он ведь погиб еще до моего рождения. Вот бы выяснить, где его могила… И встретиться с его родителями. То есть моими бабушкой и дедушкой.
– Так чего же ты ждешь? – Гордей наклоняет голову. – В век интернета довольно легко найти людей. Вернее, гораздо легче, чем пару столетий назад.
– Очень смешно.
– Серьезно. Если ты хочешь их найти, давай попробуем.
И мы пробуем. Расспрашиваем дядю о маме с папой. Пробиваем в интернете фамилию и имя: «Северинов Евгений». Поначалу поисковики выдают слишком мало информации, но смекалка Гордея и мое упрямство приводят к искомому.
– Смотри, – показывает Дей.
Кто-то отсканировал выпуски газеты нашего города и выложил их на своем сайте.
– Статья об обвале шахты, – добавляет Гордей. Мы переглядываемся. – Может, это оно?
– Не знаю, – впиваюсь ногтями в джинсы. Меня потряхивает от волнения.
– Открой, – мягко говорит Гордей.
– Открой ты, – парирую я.
Когда кнопка мыши клацает, увеличивая статью, закрываю лицо руками.
– Что ты делаешь?
– Можешь прочесть, что там написано?
– «Обвал случился из-за взрыва природного газа. Двадцать три студента получили ранения, двадцать из них выжили».
Три человека погибли, и среди них оказался мой отец.
– А шахтеры? Про них что-нибудь сказано?
Гордей прокручивает колесико мыши.
– Тут сказано, что погибших похоронили в соседних могилах на кладбище.
Жадно вчитываюсь в строки и наконец узнаю, где похоронен папа. Хватаю Гордея за руку. От неожиданности он вздрагивает.
– Я хочу попасть к папе. Поедешь со мной?
Дей кивает. Кидаюсь к нему с объятиями.
– Спасибо-спасибо-спасибо!
– Только поговори с Тихоном и Ирмой, ладно? – Он касается губами моей макушки. – Они ведь за тебя отвечают.
Стою перед входом в мастерскую дяди и меня трясет еще сильнее. Брожу туда-сюда, репетируя, что хочу сказать. Дверь вдруг открывается передо мной. Испугавшись, выпаливаю:
– Я хочу поехать в город!
Дядя озадаченно смотрит на меня. Успокаивая колотящееся в горле сердце, поясняю:
– Я узнала, где похоронен папа, и хочу навестить его могилу. Ты меня отвезешь?
– Когда хочешь поехать?
– Как только кончится учеба.
Тихон раздумывает, и неведение все больше меня нервирует.
– Я не смогу поехать с тобой, – наконец говорит он. – Не могу оставить Ирму одну с сыном. А что насчет Милы? Ты возьмешь ее с собой?
– Нет, это ведь мой папа. Она к нему никакого отношения не имеет и… – осекаюсь, опускаю голову и тихо добавляю: – Я хочу заглянуть к маме на могилу тоже.
– Понимаю, – дядя кладет руку мне на плечо, – но ничего не могу обещать. Лучше скажу так, чем дам ложную надежду. Извини.
– Ничего.
Он целует меня в макушку и уходит. Если дядя не может, значит, сможет кто-то другой.
Жизнь имеет свойство удивлять, когда ничего не ждешь.
Я лишь однажды пожаловалась Гордею, что дядя не повезет меня в город, и вот результат – мы загружаем рюкзаки в багажник автомобиля Алены. Она стоит, опершись бедром на капот, и крутит брелок с ключами на пальце. Глаза прикрыты черными солнцезащитными очками-бабочками, одета она в белый топ без бретелек, короткие джинсовые шорты и шлепанцы. Ее стрижка стала немного короче с тех пор, как я видела ее в последний раз, но форма осталась неизменной – каре.
– Спасибо, что согласилась помочь. – Тихон стоит рядом с коляской, в которой посапывает Вася.
– Пустяки. Давно хотела развеяться, – одарив дядю улыбкой, Алена заглядывает в коляску, мгновение умиляется, а потом машет руками и Васе, и дяде: – Пока-пока.
– Звони, если будут проблемы, – говорит мне дядя.
– У нее не будет проблем, – подмигнув дяде поверх очков, Алена садится за руль.
Мы с Гордеем хотим сесть на задние сиденья.
– Нет-нет. Гор, ты сядешь спереди, а Вера за моим креслом, – командует Алена.
Похоже, не только моих родственников беспокоят наши с Деем гормоны. Хотя откуда они могут знать, что у нас на уме? Ни я, ни он не выглядим похотливыми подростками, держим мысли и желания при себе и лишь иногда целуемся (каждый раз дольше предыдущего). В поцелуях много пользы. Например, теперь я умею не дышать чуть дольше минуты, и если когда-нибудь мне придется погрузиться под воду, то я, скорее всего, смогу продержаться до прибытия помощи.
– Только ради безопасности Верусика, – Гордей подмигивает мне, точь-в-точь как его мама пару минут назад дяде, и садится вперед.
Важно надуваю губы и скрещиваю руки на груди, хоть и не могу избавиться от глупой улыбки. Бытует мнение, что только подружки могут называть друг друга уменьшительными именами. Если парень назовет девушку таким образом, то он в глазах окружающих мгновенно станет манерным, голубым или обоими сразу. Но лучше уж Верусик, чем «зайка» или «солнце». Так хотя бы не тошнит от банальности.
Мы едем в сторону трассы. Из-за вскрика Гордея «стой!» Алена резко тормозит, и ремни безопасности врезаются нам в грудь.
– Что такое? – взволнованно спрашивает она.
Дей поворачивается ко мне и с серьезным видом спрашивает:
– Ты взяла их? – Киваю. – Точно не забыла?
Вздохнув, выхожу из машины, открываю багажник и ковыряюсь в рюкзаке. Вытаскиваю фотографии из папки и верчу так, чтобы Гордей видел. Убираю все на место и возвращаюсь на место.
– Поехали, – с явным облегчением говорит Гордей.
– Что это было, детишки?
– Мы подготовили фотографии моих родителей. Хочу на их могилах поставить рамочки, чтобы им не было одиноко.
Мы обмениваемся с Аленой взглядами через зеркало заднего вида. Отворачиваюсь первой и рассматриваю проносящиеся мимо поля кукурузы и подсолнухов. Год назад я ничего не знала об этом месте и не думала, что смирюсь с потерей мамы. Сейчас воспоминания о ней хоть и причиняют боль, но я уже не плачу. Я стараюсь помнить все значимые моменты – плохие и хорошие, – которые связывают меня с ней. И Милу. И нас троих.
В рюкзаке лежит очередной альбом, который я купила для поездки. Хоть мы и недолго пробудем в городе, хочу обойти все места, заглянуть в каждый уголок, где мы с мамой и сестрой когда-либо бывали, и зарисовать их. Жалею, что не сделала этого раньше, погруженная в заботы о сестре. Год для большого города – довольно внушительный срок. А вдруг деревья в парке срубили? Вдруг наш дворик снесли и застроили бездушными высотками? Частично я смогу восстановить их по памяти, но многие детали не вспомню. Если бы только мама чаще делала фотографии…
– Детишки, если хотите где-то остановиться, предупреждайте заранее, хорошо?
Поворачиваю голову и киваю в зеркало заднего вида. Алена, улыбнувшись, переводит взгляд на дорогу. Гордей смотрит на меня через плечо с такой же, как у нее, улыбкой. Показываю ему сердечко из пальцев, отведя руки за кресло Алены. Дей беззастенчиво поигрывает бровями и отворачивается.