Качаю головой. Отвечать на очевидные вопросы не хочется.
– Просто глотни какао и жуй.
– Ну, не знаю, а вдруг ты решил меня отравить? – принюхиваюсь.
Тихон тихо смеется, достает из своей кружки маршмеллоу, показывает мне и сует в рот. Активно жует, затем высовывает язык.
– Можешь подождать, но тогда какао остынет.
Вздыхаю и впериваю взгляд в напиток. Запах приятный, шоколадно-молочный. Напоминает о наших с мамой посиделках до того, как родилась Мила. Тогда все было просто, и я не переживала из-за каждой мелочи, касающейся сестры. А еще у меня в ту пору не выскакивали прыщи…
– Вера…
Приподнимаю голову и смотрю на дядю.
– Ты все еще не хочешь поговорить?
– О чем? – Равнодушно пожимаю плечами и делаю глоток, жую кусочек маршмеллоу. Сахарно-воздушная масса наполняет рот. Мягко и вкусно…
– Ты слишком сильно беспокоишься за сестру. Так обычно переживают матери.
– А тебе-то какое дело? – Внутри все обрастает колючками. – Я за нее отвечаю. И не переживу, если с ней случится что-то плохое. А ты… тебе я не доверяю.
– Неужели я дал повод? – Отвожу взгляд. – Понимаю, у тебя нет ни одной причины доверять мне. Я для тебя чужой человек и не стану близким за такое короткое время. Но доверие – это мост между людьми, Вера. И его надо строить.
Гнев отступает, и на его место приходит послевкусие непонятного чувства. Отпиваю какао. Пусть сладость зефира избавит от горечи.
– Я никогда не причиню вреда ни тебе, ни Миле. – Дядя протягивает руку. – Обещаю.
Колеблюсь. А вдруг это ловушка?..
Поеживаюсь от внезапного ночного ветра. Пауза затягивается. Нужно ответить или проигнорировать жест дяди.
– Не могу. – Стыдно за собственную беспомощность и нерешительность. – Я не могу просто взять и начать доверять тебе.
Дядя опускает руку.
– Ничего страшного. Просто знай, что всегда можешь обратиться ко мне. – Он поднимается и забирает кружку. – Спокойной ночи, Вера.
Провожаю его взглядом, пока он не скрывается в доме.
Доверие и вправду как мост между людьми. Вот только мост за два дня не построить, а при чрезмерной нагрузке он развалится.
4
—…Ла! Писклявый голос сестры.Силюсь разлепить глаза, но не выходит.
– Вела! Вела, вставай! – Мила больно хватает меня за плечи и потряхивает.
От ее пальцев у меня остаются синяки. В школе однажды заподозрили, что меня бьют дома, и отправили соцпедагога проверить, все ли в порядке.
– Ну Вела-а! – Мила с размаху шлепает меня по попе.
Глаза открываются мгновенно: подскакиваю и несусь за сестрой, размахивая подушкой.
– Ты меня ударила!
– Вставать надо было! Бе-е! – Смеясь, Мила убегает за угол.
Не успеваю затормозить и врезаюсь бедром в стол. Он овальный, но все равно больно.
– Чего тебе, Хоббит? – Зеваю, бросаю подушку на кровать, потягиваясь, и потираю ушибленное место.
Убедившись, что я ее не трону, сестра берет меня за руку:
– Идем! – И куда-то ведет.
Мы выходим на террасу. Неподалеку дядя разговаривает с кем-то у машины. Он оборачивается с холщовым мешком в руках. Он что, купил картошку?..
– И чему ты так радуешься? – спрашиваю у сестры.
– Там кукулуза! Настоящая! – Мила с криками несется к дяде.
На кухне он выворачивает мешок, показывая нам спелые кукурузные початки.
– Как вам такой завтрак, девочки? – улыбается Тихон.
Мила хватает початок, но я отбираю его, тщательно мою и только потом возвращаю. Сестра вгрызается в желтые зерна.
Никогда не ела такую кукурузу, только консервированную, и то в салатах.
С недоверием кошусь на дядю, но он притворяется, что не замечает этого. Тогда я беру початок, хорошенько промываю и пробую.
– Ну как? – спрашивает дядя.
Пожимаю плечами. Не очень.
– Вкусно! – выдает Мила. – Поплобуй, дядя!
Желудок панически сжимается. Она снова назвала его дядей. Прошло всего несколько дней, а Мила готова ему все простить за какой-то кукурузный початок.
– Больше не хочу. – Отдаю Тихону свою полуобгрызенную порцию и ухожу в ванную комнату.
Здесь, в отличие от гостиницы, есть средства для ухода за кожей. Конечно, не те, которыми я пользовалась дома, но в последний год россыпь прыщей лишь увеличилась, и никакие новые пенки, гели, скрабы и маски не помогали от нее избавиться. Никто не предупреждает в рекламах, что нельзя смыть с лица стресс.
Беру флаконы, изучаю составы. Косметические средства подобраны так, чтобы не нарушать атмосферу лесного домика. Все запахи натуральные: ягодные, еловые, фруктовые. Выбор небольшой, но я зависаю. Наконец беру гель с запахом алоэ, мою лицо и равномерно наношу полупрозрачный слой. Смываю гель, и кожа по-настоящему дышит. Мне так не хватало этого чувства последние два дня. Когда все злит, лучшего средства для успокоения, чем уход за собой, не найти.
Покидаем уютную обитель, вновь превратившись в скитальцев. Дядя тащит мешок с кукурузой, Мила, подпрыгивая, носится по полю, распугивая бабочек, кузнечиков и прочую живность, а я плетусь за ними.
– Быстлей, челепаха! – дразнится сестра.
Когда мне что-то сильно надоедает, я начинаю сутулиться. Однажды мама пошутила, что в таком положении рюкзак становится моим панцирем. А еще они высмеивали мое занудство. Скучаю по тем временам, глядя на раскинувшуюся вокруг природу. Согласна быть ворчливой Тортиллой, лишь бы вернуть маму.
– Все в порядке? – интересуется дядя, поравнявшись со мной.
– Вроде того.
– Выглядишь расстроенной.
Больше всего в чужаках меня раздражает внимательность. Почему родные никогда ничего не замечают, а едва знакомый человек будто сквозь кожу смотрит?
– Просто думаю… Вот бы мама это увидела.
– Ей бы понравилось.
– Мила, осторожнее! – Замечаю, что сестра слишком резво скачет возле камней.
Поле и колосья пшеницы заканчиваются. Начинается лес с могучими деревьями. Их кроны укрывают нас от палящего солнца.
– И все-таки… – Гляжу под ноги, подбирая слова. – Почему ты тратишь столько времени и сил на эту… прогулку вместо того, чтобы привезти нас домой на автобусе или такси? Скажи честно.
– Вам это нужно, – отвечает дядя, наблюдая за Милой.
Сестра подобрала палку и размахивает ею, отбиваясь от невидимых врагов.
– Мне лично нужны кровать и тишина, – хмыкаю.
– Верю. – Дядя добродушно улыбается. – Но все же попробуй дать выход эмоциям.
– Зачем?
– Ты зажала себя в тисках ответственности. Боишься заплакать перед сестрой, потому что ты для нее пример. Но теперь у тебя есть я. Позволь себе жить как обычный подросток.
В груди закипает волна негодования. Да что он обо мне знает, чтоб вот так критиковать?! Но едва я раскрываю рот, как издалека доносятся вопли сестры.
– Мила! – Мчусь на ее голос. – Мила!
Дышать тяжело, пот течет в глаза, одежда прилипла к телу. Сестра стоит по колено в озере и размахивает руками, поднимая брызги. Она смеется и радуется.
– Вела, смотли, водичка! Теплая!
У меня чуть сердце не остановилось, а ей весело.
– Подожди, глубину проверю. – Беру палку и продавливаю дно.
Никаких ям и скрытых провалов.
Кроссовки вязнут в мокрой земле, и я стою в иле по щиколотку. С громким хлюпаньем выхожу на сушу, снимаю обувь и хорошенько прочищаю, сидя на корточках у воды.
– Далеко не уходи, слышишь? – Показываю сестре кулак.
Она высовывает язык и обрызгивает меня.
– Не хотите искупаться и перекусить? – Дядя ставит рюкзак на траву. – До дома недалеко.
– То есть? – уточняю я.
– Переплывем озеро на лодке.
Мила подбегает к нам и поворачивается спиной:
– Ласстегните молнию!
Дядя тянет к ней руки. Опережаю его и помогаю сестре снять наполовину мокрое платье. Она остается в нижнем белье и хочет скинуть майку, но я ей запрещаю.
– Но мне жалко! – канючит сестра.
– Сейчас искупнешься, и жарко не будет.
Не собираюсь раздеваться перед Тихоном. Слишком много мерзких историй читала в интернете про то, как родственники причиняли боль маленьким девочкам. Поэтому я остаюсь в одежде и приглядываю за Милой с берега.
– Ты уже умеешь плавать? – спрашивает дядя у сестры.
– Да! Я ходила в бассейн! – хвастается она.
– Мила, плавай вдоль берега. Здесь тебе не бассейн, спасателей нет, поняла?
– Поняла, – дуется Мила.
Пока она плещется, мы с Тихоном подготавливаем площадку для обеда. Он достает плед и раскладывает на траве. Кукуруза ждет своей очереди, вода в бутылке противно теплая. Как же не хватает холодильника или льда.
– А ты не хочешь? – Дядя кивает в сторону озера. Качаю головой.
– Почему?
– Я ведь уже говорила, что пока не могу тебе доверять. И… – Замолкаю, раздумывая, следует ли говорить ему это. – Неужели ты сам не понимаешь, как это выглядит?
– Что?
– Ну… как-то странно будет, если я кинусь в озеро без купальника, а ты останешься смотреть на все это со стороны.
Взгляд дяди на мгновение становится тяжелым, потом отстраненным. Он покачивает головой и кивает.
– В современном мире быть мужчиной тоже опасно. – Фыркаю, но не успеваю его перебить – дядя продолжает: – Я понимаю, что девочкам лучше быть бдительными. Вам приходится опасаться незнакомцев, следить, чтобы с младшими сестрами не случилось ничего плохого. Но не все мужчины извращенцы. Нам тоже иногда достается от женщин.
Отворачиваюсь и смотрю на счастливую Милу с розовой шляпкой на голове. Сестра снимает ее только на ночь. Как же легко Тихон купил ее доверие. Боюсь, что скоро она окончательно ему доверится, а меня слушать перестанет.
– Вера! – Дядя щелкает пальцами, привлекая мое внимание. – Раз ты мне не доверяешь, пообещай кое-что.
Напрягаюсь, и он это замечает. Голос дяди смягчается:
– Пообещай, что попробуешь быть обычным подростком, а не строгой мамосестрой.
Долго терзаю его взглядом, размышляя над ответом.
– Ну… посмотрим, – неохотно отвечаю я. – Но это не значит, что я перестану присматривать за сестрой.