кто-то ушел по собственному желанию, а кого-то уволили[332].
Несомненно, многие добровольно отправлялись в Ташкент по причине финансовой выгоды подобного вояжа: хотя советское правительство постоянно именовало тысячи прибывавших в Ташкент рабочих «добровольцами», за поездку в Ташкент они получали весьма солидную компенсацию. Подобная практика применялась, очевидно, не только для преодоления последствий землетрясения: в историографии неоднократно описано, каким образом власти заманивали рабочих на большие советские стройки, – что существенно противоречит утверждениям правительства о многочисленных «добровольцах» [Ward 2009: 48, 90][333]. Что касается Ташкента, здесь государство с большим вниманием отнеслось к льготам, предоставляемым работникам; получаемая ими денежная надбавка в некоторых случаях доходила до пятидесяти процентов от оклада[334]. Спустя два десятилетия, когда такие же добровольцы отправились в Чернобыль, условия получения льгот стали настолько запутанными, что властям пришлось выпустить специальные брошюры, эти подробно их разъясняющие[335].
Поскольку большинство рабочих прибывали в Ташкент лишь на время, львиная доля причитавшихся им надбавок рассчитывалась исходя из того, чтобы на них можно было содержать оставленную дома семью; словом, это был вовсе не долгожданный и внезапный золотой дождь. Бюджетные издержки на переброску рабочих в очередной раз заставляют усомниться в официальной трактовке термина «доброволец». Власти прекрасно понимали, что если в достаточной мере не компенсировать подобные расходы, то на ташкентских объектах будет недостаточно рабочих: ведь каждый будет по своему усмотрению выходить или не выходить на работу, а если и выйдет, уходить. И тем не менее, несмотря на спорное понимание государством идеи добровольчества, само решение о принятии предлагаемых с поездкой в Ташкент льготных выплат принималось, очевидно, по собственной доброй воле.
Работникам с семьями следовало не раз все обдумать, прежде чем соглашаться ехать в Ташкент; возможно, покидая Ленинград, Савенко оставлял позади и непростую жизненную ситуацию. Подобные семейные истории окутаны дымкой таинственности, но имеются данные о прибывавшей в Ташкент молодежи.
Комсомол с самого начала участвовал в патрулировании разрушенного города, а вскоре энергично присоединился к его восстановлению. В «Комсомольце Узбекистана» печатали фотоснимки студентов текстильного и политехнического институтов на разборе завалов, а также многочисленные письма, в которых молодые люди со всей страны выражали желание помочь[336]. Один комсомолец из Баку, к примеру, писал о горячем желании «отправиться в Ташкент, чтобы помочь в восстановлении города», так как сам он был «слесарем-трубопроводчиком [и умел] управлять бульдозером»[337]. Подобное указание на профессиональные навыки может, пожалуй, создать ошибочное впечатление, что каждый, кто решал поехать в Ташкент, обладал должными знаниями и умениями для выполнения предстоящих работ. На деле же комсомольское усердие скорее привносило еще большую сумятицу в процесс восстановления города.
В идеале предполагалось, что коммунистическая молодежь со всех концов страны будет стекаться в Узбекистан, поможет городу восстать из праха, в процессе еще более просвещаясь по части коммунистических ценностей. Официальные документы и протоколы заседаний очерчивают контуры подобной учебно-воспитательной практики, аккуратно вписанной в повестку дня, впрочем весьма мало – если вообще хоть как-то – соответствовавшей ритму каждодневной жизни молодых людей. По сравнению с концом двадцатых годов, когда комсомольцы энергично трудились как на стройке Днепрогэс, так и на ниве идеологической пропаганды, тот запал был давно утрачен[338]. Теперь на комсомольских собраниях почти столь же часто, как и строительные показатели, обсуждали проблему пьянства. Описанные ниже тенденции проявлялись повсеместно, а не только в Ташкенте, и их можно считать неотъемлемой составляющей комсомольской жизни.
Все связанное с землетрясением старались освещать таким образом, чтобы на первом плане оказалась связанная с этим могучая концентрация сил: комсомол громогласно возвещал о своих ташкентских подвигах и о прибытии из разных республик все новых стройотрядов. Тем не менее в 1966 году украинские рабочие были разбросаны по всем уголкам Советской страны: они присутствовали и на стройплощадках родной Украины, и в Сибири, а теперь – и в Ташкенте, причем последнему досталась лишь малая толика студенческих отрядов. Так, на помощь при наводнении в Красноярске харьковское отделение комсомола отправило втрое больше молодых людей, чем на восстановление Ташкента, и впятеро больше – на строительство химзавода в Иркутской области; от комсомольской ячейки Днепропетровска в Ташкент отправилось столько же людей, сколько и в Красноярск[339]. Впрочем, отсюда, конечно, следует не только то, что не все усилия были сосредоточены исключительно на ташкентской беде, но и то, что молодые люди путешествовали по всей стране.
Хоть в Ташкенте комсомольцы работали так же, как и в любом другом советском городе, тут их деятельность была облечена героической риторикой. В речи, посвященной пятидесятилетию ВЛКСМ, оратор распространялся о том, что в каждом поколении есть свои «романтики и энтузиасты», но если поколение нынешнее завидует штурмовавшим в 1917 году Зимний, то будущие будут с завистью вспоминать о «героических подвигах», совершенных на восстановлении Ташкента[340]. Подобные смелые заявления явно преувеличивали роль комсомольцев, выделяя их из числа прочих молодежных бригад; в то же время мало заботы вызывали проблемы, реально обсуждавшиеся на оргсобраниях.
А проблемы дали о себе знать уже с самого начала. Открывая летом 1966 года собрание отряда украинских комсомольцев с участием 197 делегатов, председатель говорил о проблемах контроля качества, недостаточной работе по политпросвещению и серьезных кадровых трудностях: не секрет, что в комсомольских кварталах участились «пьянство и мордобой», а в день получки местный кафетерий и вовсе превратился в настоящую «таверну»[341]. Феномен кафетерия-таверны никуда не делся, и спустя несколько месяцев комсомольское руководство докладывало о «систематическом распитии алкогольных напитков» в кафетериях[342]. Помимо проблем с алкоголем, шли и аресты: всего за три первых месяца пребывания в городе комсомольцев было арестовано 29 человек, 11 из которых получили от семи до пятнадцати суток[343]. Председатель резюмировал свое выступление, используя отчетливо религиозные коннотации: «Так пусть же земля горит под ногами пьяниц и хулиганов»[344]. Содрогнувшаяся недавно земля затронула всех, горящая же должна была покарать лишь неверных.
На собраниях отдельных бригад подобные проблемы обсуждались еще более прямо и детально, с пояснениями, к примеру, почему тот или иной комсомолец был арестован. Так, в 1968 году киевский стройотряд собрался обсудить поведение давнего члена комсомола, обвиненного в непредумышленном убийстве: находясь в «состоянии алкогольного опьянения», он угнал автомобиль, устроив затем аварию, в которой погибло три человека. Подобное поведение было объявлено «несоответствующим героическим подвигам» комсомола, и тридцатью голосами присутствующих (из сорока пяти членов отряда) было единогласно решено исключить провинившегося из комсомольских рядов, передав дело вышестоящим инстанциям[345]; более о случившемся практически не упоминалось.
Конечно, такие инциденты случались крайне редко, но в контексте принятия дисциплинарных мер драки и пьянство фигурировали на собраниях постоянно. Скажем, летом 1967 года один подвыпивший комсомолец, выйдя из общежития, увидел драку и решил ее остановить; получив же в процессе удар и «не умея трезво оценить ситуацию», он нанес одному из драчунов удар в лицо. Нередки были в студотрядах и случаи воровства[346]. Пьянство беспокоило комсомольское руководство, поскольку было чревато отсутствием на рабочих местах – весьма распространенным в Советском Союзе феноменом[347].
Случаи неподобающего поведения с трагическими последствиями имели место, конечно, не только в Ташкенте, в силу, вероятно, известной склонности к этому молодых людей в целом (тем более оказавшихся в новой среде). К примеру, в 1971 году командир студенческого стройотряда, работавшего на Украине, вопреки установленным правилам поехал с друзьями ночью на тракторе в близлежащую (в пяти километрах) деревню, желая посетить танцы и навестить знакомых барышень. Молодые люди успешно добрались до места, припарковали трактор в кустах неподалеку и отправились танцевать. Проблемы начались, когда закончились танцы. Трактор не был оснащен никакими осветительными приборами, так что обратный путь пролегал в кромешной темноте[348]. В итоге трактор свалился в глубокую яму, водитель погиб, а пассажиры отделались травмами. В официальном отчете ясно указывается, что студент не имел права садиться за руль и что именно отсутствие у него опыта управления подобной техникой и явилось решающим фактором, повлекшим за собой аварию[349]