В той же архивной описи хранятся и иллюстрирующие вышеупомянутое письмо фотоснимки строящейся электростанции, снабженные подписями на обороте (сделанными сторонником АЭС). На одной из фотографий запечатлена расположенная рядом с проходной автобусная остановка с намалеванным на ней лозунгом: «Крымская атомная электростанция – это 30 Чернобылей под Спитаком. <…> Рабочие, ценой глобальной катастрофы вы получаете свои квартиры и грязные деньги»[490]. На другом снимке три или четыре девушки протестуют у дороги, ведущей к АЭС.
Воззвание на растяжке гласит: «Минатомэнерго и иностранцы, вон из Крыма! Доверие советским ученым!» Сторонник Крымской АЭС иронично замечает на обороте: «Верьте глазам, а не опусам “Крымского комсомольца”. Вот реальная картина “многих тысяч”, пикетирующих строительство Крымской АЭС»[491]. Снимок сделан в августе 1989 года, когда давление общественности на строительный процесс усилилось еще больше, а обращения руководства станции к высшим партийным эшелонам в Киеве становились все менее эффективными.
Рис. 5.1. Пикет на обочине. На заднем плане видны корпуса атомной электростанции. ЦДАГО Украины. Ф. 1. Оп. 32. Д. 2583. Л. 77
Автор подписи выдавал желаемое за действительное. На заднем плане и впрямь виднеется обширная строительная площадка, а несколько человек на обочине скорее похожи на изнемогающих от жары, чем на разъяренную толпу бунтовщиков, готовых на штурм баррикад или стройплощадок. Но эта скромная группа была частью гораздо более обширного движения, чьи цели позволяют лучше понять динамику общественных протестов на Украине в годы гласности.
Гражданская позиция крымских ученых не являлась чем-то из ряда вон выходящим. После взрыва на Чернобыльской АЭС государственная комиссия составила отчет о происшествии, однако, когда пришло время его подписания, некоторые члены комиссии были не готовы это сделать, считая ряд выводов поспешными. Свои подписи под документами[492] отказались ставить замминистра энергетики Г. А. Шашарин, главный инженер Главатомэнерго Б. Я. Прушинский и директор ВНИИАЭС физик А. А. Абагян [Schmid 2015: 139][493]. Научный сотрудник ИАЭ В. П. Волков обратился к Горбачеву после того, как его диссертацию не допустили к защите: в ней он обобщил недочеты реактора Чернобыльской АЭС, выявленные (и представленные) им еще в семидесятые годы [Schmid 2015: 146]. Но горше всего сложилась судьба В. А. Легасова, на экспертной конференции Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) в Вене в августе 1986 года представившего доклад о катастрофе. Легасов все сильнее разочаровывался в советской бюрократии и, как уже говорилось выше, покончил с собой во вторую годовщину чернобыльской катастрофы. Иными словами, протестующие абсолютно справедливо проводили различие между советскими чиновниками и советскими учеными.
Лозунг на растяжке свидетельствует о многослойности движения: он выражает протест как против министерства, расположенного в Москве, так и против иностранцев, оказывавших весьма ограниченную помощь в Чернобыле (а на тот момент уже хлынувших в Армению, чтобы помогать в спасательных операциях); но тут же высказывается поддержка ученым, чьи научные разработки и привели к катастрофе в Чернобыле. В своей работе о советской интеллигенции В. М. Зубок пишет, что «после чернобыльской трагедии общество обратило свой гнев на ученых– ядерщиков… теперь их обвиняли в том, чем все так восхищались каких-то три десятилетия тому назад» [Zubok 2009: 340–341]. Не уточняя конкретную научную отрасль, слова на растяжке выражают фундаментальное доверие к советскому научному сообществу – сообществу, делавшему все возможное для остановки строительства в Крыму атомной электростанции. Важно помнить, что строительство гигантской электростанции являлось не только физической, но и геологической проблемой.
Также не вызывает сомнений, что протестующие на обочине были в курсе дискуссии, развернувшейся на страницах «Крымского комсомольца». Авторы возмущались тем, что при принятии решения о начале строительства АЭС не было учтено общественное мнение; в 1989 году девушки на приведенном выше снимке негодовали по тому же поводу. К моменту появления фотографии бурное обсуждение АЭС было в самом разгаре, так что девушек поддерживали авторы и аудитория как минимум годичной подшивки газеты. В июне 1988 года «Крымский комсомолец» предложил читателям небольшой список из пяти вопросов касательно строительства АЭС; газета получила более десяти тысяч ответов с подписями более чем тридцати тысяч человек, подавляющее большинство из которых выступало «решительно против»[494]. В сентябре 1989 года газета опубликовала очередной материал с критикой АЭС, анонсировав митинг, где эта проблема должна была обсуждаться в рамках более широкого спектра политических вопросов[495]. В крымской прессе того времени вышли сотни материалов об опасности АЭС, несомненно вдохновлявших подобные пикеты и растяжки.
Главными «злодеями» в таких материалах выступали не ученые (им как раз отводилась роль героев), а бюрократы-чиновники, в особенности функционеры Минатомэнерго. Об этом свидетельствует, к примеру, карикатура в одном из летних номеров за 1989 год: министерский чиновник, закладывающий бомбу на восточном побережье Крымского полуострова[496]. Кто-то, конечно, пенял на «красных» атомщиков, но в большинстве местные ученые пользовались безусловной поддержкой населения как важнейшие союзники в схватке с Москвой[497]. В статье «Крымская АЭС на весах сейсмологов» приводятся интервью с учеными, которые принимали участие в форуме, посвященном строительству электростанции. Репортер благодарит крымских ученых за их весомый вклад в протесты и горячо одобряет слова одного академика, назвавшего строительство АЭС «преступлением»[498].
В подобной рукопашной с Минатомэнерго, что примечательно, советская наука защищалась подчас весьма причудливым образом. Местные сейсмологи явно были обеспокоены тем, что электростанция строится на опасных разломах, хотя, конечно, и пересуды о возможном сходе полуострова в море грешили известным преувеличением. Сейсмолог Л. С. Борисенко выступил с резкой критикой Минатомэнерго за то, что оно разыгрывает спектакль, когда советские ученые уже давно оценили сейсмическую ситуацию в регионе. Судя по всему, продолжал он, бюрократы намеренно затянули с исследованиями, обратившись за дополнительными данными к западным ученым в надежде, что население в итоге примирится с fait accompli[499] – то есть с уже функционирующей (к тому времени, когда все данные наконец будут должным образом проанализированы) электростанцией. Борисенко отмечает, что советские ученые вполне могли провести те же исследования самостоятельно[500]. Злодеями в данном сценарии выступали министерские чины: ведь это именно они – а не народ – перестали доверять своим ученым. Вне всякого сомнения, девушки со снимка согласились бы с подобным выводом.
В сложившихся обстоятельствах сейсмология была куда важнее ядерной физики – ввиду сейсмической активности самого полуострова, а также недавних событий в Армении, где местная атомная электростанция с трудом выстояла под ударом землетрясения[501]. Спустя примерно месяц после землетрясения в Армении «Крымский комсомолец» написал, что решения о прекращении строительства еще нет, но что таковое неизбежно[502]. Однако статья была посвящена не только роли общественности в вопросе остановки работ: в ней также звучал призыв помочь бедствующей Армении. Произошло своего рода «переключение» на традиционно советскую лексическую волну, на которой объявлялось о готовности крымчан оказать «братскую помощь» соседней республике, и при этом слово в слово воспроизводилась риторика ташкентских времен. Из деревень и сел писали о собранных овощах и фруктах, о пожертвованной дневной зарплате и тому подобных вещах. Специальный корреспондент газеты отправился в Армению, чтобы выяснить, какое оборудование там необходимо[503]. В самый разгар перестройки газета отражала переходный характер этого исторического периода: ожесточенно борясь с московскими партийными функционерами, она шутя говорила на разные голоса, – так что, в случае необходимости, умела добавить обнадеживающих ноток из брежневской эпохи.
Протестующие девушки на снимке принадлежали к тому общественно-политическому кругу, настроения которого были отражены в тогдашних публикациях «Крымского комсомольца», но вместе с тем они составляли часть общеполитической активности эпохи гласности. К лету 1989 года общественные организации появились на всей территории Украинской ССР. Весной было объявлено о создании «Руха» («движения» по-украински), а осенью того же года состоялось учредительное собрание организации, заявлявшей в качестве своей цели отстаивание националистических идеалов украинцев [Wilson 1997: 64–68]. Украинский культурологический клуб проводил свои заседания уже с лета 1987 года, а 26 апреля 1988 года его участники организовали в Киеве демонстрацию, где в том числе звучали лозунги в духе «Нет будущим Чорнобылям!» и «За безъядерную Украину!» [Kuzio 2000: 43–74]. В конце 1987 года появилась организация «Зелений світ» («Зеленый мир»), которая, сотрудничая с другими общественными организациями, занималась последствиям