[519]. Украине действительно в данном случае не требовалось особой помощи со стороны, поскольку в ее распоряжении был весь Крымский полуостров; так что большую часть чернобыльских детей просто переправили на другой конец Украинской республики.
Изначально эвакуация детей была призвана подчеркнуть дружбу народов. Но если в 1986 году украинцы отказались дружить со среднеазиатскими республиками, то к 1990-му они и вовсе стали искать друзей за границей, разработав план отправки чернобыльских детей на Кубу. Социальные цели этой миссии не изменились, но эвакуация детей теперь приобретала международный характер. Этому способствовали два фактора. Прежде всего, текущая ситуация в союзных республиках была до того нестабильной, что отправлять туда детей – когда даже ближайшее политическое будущее там оставалось весьма туманным – не имело никакого смысла. К 1990 году уже большая часть республик ни при каких обстоятельствах не желала принимать эвакуируемых. В Киргизской и Таджикской ССР были сотни тысяч безработных, так что принимать еще и азербайджанских беженцев там отнюдь не спешили[520]. К тому же землетрясение в Армении вызвало столь могучий международный отклик, что Советский Союз также начал рассматривать бедствие и усилия по ликвидации его последствий в международном контексте. А это означало не только помощь от европейских стран и американских НГО, но и продвижение коммунистических ценностей на другом берегу Атлантики.
Публиковавшиеся в прессе фотографии рыдающих детей и обнимавших их на прощание взволнованных родителей, один в один дублировавшие советские стратегии в Ташкенте, подчеркивали дружбу с коммунистической Кубой. Но и публично, и в частном порядке об этих поездках отзывались весьма неоднозначно. Даже среди комсомольцев, принимавших деятельное участие в организации отправки детей, многие высказывались против столь авантюрного предприятия: чего ради отправлять детей в далекую страну, которая даже о своих не всегда может позаботиться? Если в 1986 году идея отправить тридцать ребят в Узбекистан мало заинтересовала украинских партийцев, то в 1990–1991 годах они охотно послали на Кубу две тысячи двести[521]. Добровольческая ассоциация «Союз “Чернобыль”» назвала отправку детей на Кубу «авантюрой», нужной некоторым жадным до «сенсаций» бюрократам; все это попросту уводило в сторону от более перспективных вариантов международного сотрудничества[522].
С самого начала детской эвакуации общественность волновали финансовые вопросы, так что организаторам приходилось публично отчитываться в финансировании противоречивого проекта. Общественность пришлось долго убеждать, что никаких политических целей комсомол не преследовал и что финансирование осуществлялось подчас весьма нетривиальными способами. Так, поскольку украинские организации не могли сами оплатить перелеты, кубинцы согласились предоставить чартерный рейс; а поскольку дети возвращались обратно в разное время, им помогли авиакомпании «Lufthansa» и «PanAm airlines»[523]. Вместе с тем подобные решения лишь напоминали без слов, что кубинская помощь была весьма ограниченной. Хотя газеты наперебой рассказывали о том, как Фидель Кастро приветствовал детей Чернобыля в аэропорту, вручая им кули с тропическими фруктами, в комсомоле понимали, что ввиду «реальной экономической ситуации» на Кубе ей придется предоставить техническую помощь[524]. И после визита официальной делегации на Кубу в феврале 1991 года советское правительство приняло решение о поставках техники (автомобилей, автобусов, компьютеров) своим испаноязычным товарищам[525].
Противоречия проявлялись не только в вопросе эвакуации детей, но и в деятельности комсомола. Комсомол являл образчик юной мощи, способной прийти на помощь в час беды; однако в Чернобыле он столкнулся с куда большими трудностями, чем в Ташкенте, где молодые люди шутя забрасывали работу и мало интересовались своим идеологическим воспитанием. Сразу же после взрыва реактора сбежал один из руководителей местной комсомольской ячейки, а другой «уклонился от исполнения своего [комсомольского] долга»[526]. Подобное поведение не было неожиданным: партия располагала обширной статистикой, свидетельствующей о таких «побочных эффектах» бригадных работ в опасной – не то что радиоактивной – зоне. К середине восьмидесятых в партии уже признавали наличие серьезнейших проблем со стройотрядами: комсомольские руководители занимались махинациями с финансированием, а количество несчастных случаев неуклонно росло ввиду неподготовленности рабочих-комсомольцев. В 1985 году число аварий со смертельным исходом увеличилось по меньшей мере в пяти республиках, а коллективное пьянство оставалось распространено вообще во всех[527]. К 1987 году партийное руководство окончательно решило, что меры по обеспечению безопасности молодежи на рабочих объектах недостаточны[528].
Но безопасность являлась лишь частью более масштабной проблемы – вполне бытовой, но оттого не менее трагичной истории украинских аварий. Чернобыль привлек колоссальное внимание, но не меньше украинцев гибло из-за опасностей на дорогах. В марте 1989 года в Черниговской области – совсем недалеко от Чернобыля – автобус сорвался в кювет, в результате чего погибло по меньшей мере восемнадцать человек[529]. Безусловно, непосредственно к чернобыльской аварии эта отношения не имела, но подобные происшествия откладываются в памяти. Так что, когда в том же году, уже после трагедии, детей из пораженной зоны вывозили на автобусах в пионерлагеря, пошел слух, что один из автобусов непременно перевернется в дороге, что, конечно, сильно перепугало детей. Журналист комсомольской газеты полностью опроверг подобные сплетни, но те детские опасения, очевидно, были не вполне беспочвенны[530]. Именно комсомолу предстояло следить за безопасностью детей, равно как и собственных все более напуганных членов.
Но, несмотря на подобные изъяны, комсомольцы все же много трудились на стройках и уделяли время оценке проделанной работы. Украинский комсомол докладывал, что бригады отстроили восемьсот сельских жилых домов и несколько десятков объектов культурного назначения. Вместе с тем насколько комсомольский энтузиазм на постчернобыльских стройках способствовал благоустройству Киевской области, настолько же снижался рабочий потенциал бригад, отправляемых в прочие регионы страны[531]. Невзирая на былые заслуги, подрядчики нередко отсылали комсомольские отряды обратно. Так, одна тюменская компания отказалась принять стройотряд из-за того, что в ней было много женщин, а в архангельском колхозе категорически отказались иметь дело с комсомольским стройотрядом, после того как один из его членов был пойман на воровстве[532]. Студотряды из Латвии и Азербайджана были недисциплинированны и «своекорыстны»[533]. К сожалению, данные критические замечания не предвещали ничего хорошего: когда в 1989 году нужно было отправляться в Армению, руководство местного комсомола сбилось с ног, стараясь собрать хоть кого-нибудь; в то время все чаще можно было услышать, что «не треба нам комсомолу»[534]. Комсомол представлял весьма малую часть рабочих, но его проблемы многократно усиливались во время масштабных проектов.
Классическим примером проблемной стройки стал город Славутич, основанный вскоре после чернобыльской аварии[535]. Партийное руководство не теряло надежды на большое будущее Чернобыльской АЭС, рабочим которой требовалось жилье, поскольку Припять была полностью эвакуирована и объявлена непригодной для жизни. К концу сентября 1986 года место для нового города было определено, хотя и высказывались опасения касательно уровня радиации (бывшего, впрочем, самым низким среди чернобыльских окрестностей). Несмотря на признание местности пригодной для жизни, рекомендовалось принятие дополнительных мер безопасности (вроде опрыскивания улиц) [Горіцький 1998: 230, 236]. Согласно принятому проекту к 1989 году предполагалось расселить в комфортабельных апартаментах нового города двадцать тысяч человек рабочих. Рекордные сроки строительства создавали немало проблем: несмотря на робкие пока надежды на перестройку, партия еще мыслила привычными пятилетками.
Правительство желало привлечь союзные республики к сотрудничеству в Чернобыле, чтобы в очередной раз подчеркнуть роль дружбы советских народов. И вместе с тем тон был теперь более сдержанным, а подход к делу совершенно иным. Московский ЦК решил применить избирательный подход: вместо того чтобы требовать всеобщего участия, правительство обратилось лишь к восьми[536] республикам[537]. И если в Ашхабаде критическое значение имела помощь среднеазиатских республик, то участвовать в строительстве Славутича от них не потребовали, да и в целом в Чернобыле они играли куда более скромную роль. Конечно, в тамошних газетах горячо сочувствовали пострадавшим, в школах и на предприятиях организовывали сбор средств, но на строительстве Славутича бригад из Средней Азии не было[538]