— Так ведь не для простых невест, — напомнил Данилка. — Эти все принцессы терпели как-то. А тебе что — трудно?
— Я-то тут причем? — Влада недоуменно пожала плечами. — Я замуж за императора выходить не собираюсь.
Мальчик отвернулся, хмыкнул и пробурчал.
— Конечно! Садовник-то ведь лучше.
— Что? — Влада не расслышала слишком тихих слов, только уловила насмешливые интонации. — Ты о чем?
— Да так. Ерунда. Пошли дальше.
Они прошагали мимо окна и оказались рядом с другой группой.
— До 1884 года к венчанию представительниц императорской фамилии каждый раз изготавливали новую брачную корону. Затем ее разбирали, украшение возвращали к коронным бриллиантам. Но после свадьбы великого князя Сергея Александровича и Гессенской принцессы, в православии великой княгини Елизаветы Федоровны, корону разбирать не стали, и с 1884 по 1917 год она украшала головы всех невест российского императорского дома. На изготовление этой короны пошла часть нашивок «Бриллиантового борта» камзола и кафтана императора Павла I. А крест составили камни, снятые с эполета начала девятнадцатого века. Вот как о ней сказано в Описи предметов Бриллиантовой комнаты: «Венчальная императорская корона, украшенная девятью солитерами, из коих шесть больших в кресте и три малых на верхней части короны, и восьмьюдесятью гранитюрами, по четыре бриллианта в каждой».
Люди, затаив дыхания, внимали словам экскурсовода и восхищенно рассматривали украшение. И пускай бархат потемнел и поблек, прозрачные грани многочисленных бриллиантов по-прежнему ярко блестели, играли и светились, словно маленькие, холодные огоньки.
— А что такое «солитер»? — неожиданно прозвучал вопрос.
Его задал мужчина, стоящий недалеко от Влады и Данилки, довольно молодой, не очень высокий, в повседневной одежде, в немного затемненных очках. Наверное, один из группы.
— Солитер, — охотно откликнулась экскурсовод, — это крупный бриллиант, вправленный в украшение отдельно, без других камней. Как вы можете видеть, например, в кресте этой короны.
— Понятно, — протянул мужчина и тут же опять спросил: — А свадебные кольца у императоров тоже были?
— Разумеется, — твердо произнесла экскурсовод. — Если мы пройдем к следующей витрине, то сможем увидеть золотое обручальное кольцо Павла I, прибывшее к нам из коллекции Государственного Эрмитажа. Оно было изготовлено накануне свадьбы будущего императора с Марией Федоровной. Снаружи кольцо украшено бриллиантами, на внутренней его стороне выгравированы имя невесты и дата обручения. А вот перстень с солитером в пятнадцать с четвертью каратов. Камень этот, согласно завещанию супруги Павла Марии Федоровны, употреблялся при обручении всех последующих цесаревен.
Камень. Кольцо.
Влада рассеянно смотрела на императорские украшения.
Наверное, никогда в жизни не забудет она терпкий запах осеннего воздуха, яркий блик на белом металле и синие искры в глубине камня.
«И больше не осталось ничего. Одно кольцо».
Влада ни разу не надевала подаренную ей драгоценность. Хранила, как надежные запасники Эрмитажа. Даже не посматривала на нее время от времени.
Зачем? Ее память не нуждались в подпитке. Но жизнь сама, без Владиного разрешения и желания, постоянно напоминала о давних событиях, намеками, случайностями, совпадениями.
— Ты насмотрелся? — поинтересовалась Влада у подопечного. Данилы Синицына. Синицы.
— Ага, — мальчик кивнул. — Идем что ли?
Солнце по-прежнему ярко светило, небо сияло чистотой, и только на границе, там, где темные теряющие листву ветви касались высокой синевы, скапливались серые ватные облака. Словно заползали наверх, цепляясь пухлыми руками, медленно, но неминуемо. И ветерок, пока тихий и робкий, крался по дорожкам, кружил опавшие листья, разминался, пробовал силу.
Влада и Данилка вышли из ворот парка, двинулись по тротуару вдоль улицы. И тут сзади часто застучали торопливые шаги, потом раздался окрик:
— Эй, ребята, подождите!
Они удивленно обернулись почти одновременно.
Их нагонял молодой мужчина, тот самый, который вместе с ними осматривал экспозицию и интересовался у экскурсовода о солитерах и кольцах.
— Вы меня извините! — заговорил он, переводя дыхание. — Я — приезжий. Так заглянул ненадолго. Выставка интересная.
Он объяснял много и подробно, поворачивал голову то в сторону Влады, то в сторону Данилки, словно пытался получше рассмотреть и запомнить. Хотя, кто знает?
Глаза прятались за темными очками, их выражение определить точно было невозможно.
— Я тут один, а ориентируюсь плохо. Мне бы до вокзала добраться. Это на какой автобус надо? И где остановку найти?
Влада вежливо объяснила, что надо дойти до угла, повернуть налево, перейти улицу и там буквально тридцать метров до столбика со всем хорошо известным знаком, бело-синим с черным автобусиком.
— А садиться можно на любой. Они все до вокзала идут. И маршрутки тоже.
— Спасибо, — кивнул мужчина, но не пошел сразу в указанную сторону, а опять спросил:
— Вы туда же идете? Можно и мне с вами? Чтобы уж точно остановку не пропустить. Не хотелось бы заблудиться. У меня поезд скоро.
Данилка недовольно поморщился. Не нравился ему этот навязчивый прохожий.
Вот чего пристал? Тоже мне, малыш. Заблудиться боится. Народу на улице много, захочет — еще раз спросит у любого. Но он присосался пиявкой, тащится следом, и вроде отказать ему нет убедительных причин. Можно, конечно, высказаться грубо: «А не пошел бы ты дядя своей дорогой!», но Влада точно не позволит так поступить.
А попутчик не хотел идти молча.
— А вы что, ребята, сестра и брат?
Теперь ему еще и биографию расскажи!
— Нет! — отрезал Данилка.
— А… — начал опять мужчина, но мальчик не дал продолжить, опередил.
— Вон, видите, знак? — Данилка вытянул руку, указывая нужное направление. — Там и стойте. Сейчас автобус подъедет. А нам — прямо!
Он поволок Владу за рукав дальше по тротуару, а прохожий какое-то время стоял и смотрел им вслед. Правда, совсем недолго.
Филиандр Монаго стоял, упираясь ладонями в подоконник, и усиленно дышал. Он был красен, как свежесваренный рак, воздух вокруг него плавился от едва сдерживаемого жара, а в глазах бушевало такое пламя, что, казалось, заросли ракитника на холме вот-вот вспыхнут под его огненным взглядом.
Снова его отчитали, как мальчишку. Как последнего недотепу и глупца.
Дядюшка не стеснялся в выражениях. Хотя голоса он никогда не повышал, зато добавить краски в содержание речи не забывал, высказывал всё, как от лица Магического совета, так и по-родственному.
С младенчества воспитывавшийся в королевском замке Филиандр редко виделся с остальными членами своей семьи: с отцом, с матерью, братьями и сестрами, но давно привык к подобному своему положению и, в целом, не переживал. Так, скучал немножко. Иногда. Но очередная беседа с дядей хорошо отбивала желание увидеться еще с кем-либо из рода Монаго.
Какую должность занимал при дворе Филиандр, никто точно сказать не мог. Какую приходилось, такую и занимал. Не существовало же официального статуса — лучший приятель короля. А младший Монаго именно им и был. Практически единственным человеком из всего населения страны, в присутствие которого правитель позволял себе недопустимую роскошь — становится обычным парнем.
Никто, кроме Филиандра (хотя, конечно, лучше — Филимона) не пользовался в разговоре с монархом столь богатым набором обращений. С глазу на глаз, естественно. Тут было и детское прозвище — Синица, совершенно недопустимое в любой другой ситуации. И имя, полное или сокращенное до короткого «Дан».
Однако предпочтение Филимон отдавал официальному — «Ваше величество». Наверное потому, что как бы младший Монаго ни старался, какие бы подобострастные физиономии при этом ни корчил, все равно звучало оно насмешливо и ехидно, будто дразнилка. Король в ответ ухмылялся и щурился совсем не по-королевски.
Вероятно, многие юноши в Мегаликоре хотели бы очутиться на месте Филимона. Ах, не знали они всех прелестей подобного существования.
— Филиандр! Где Его величество? Немедленно найди его и сообщи…
— Филиандр, ты должен принести… ты должен передать… ты должен… должен… должен. И, вообще, где ты был? Почему тебя никогда нет на месте? Фи-ли-андр-р-р!
К тому же время от времени правитель умудрялся создавать такие ситуации, что у советников, особенно главного, появлялось непреодолимое желание отсчитать его, как обычного мальчишку. Но вроде как короля ругать не разрешалось, и все оплеухи доставались несчастному беззащитному Филимону.
А теперь еще на него повесили всех этих невест.
Нет, общаться с девушками Филимон, конечно, любил. Но только когда и речи не шло ни о какой свадьбе. А уж тем более королевской.
При слове «замужество» вроде бы нормальные девчонки становились абсолютно невменяемыми. А коварный и нахальный правитель Данагвар наотрез отказался лично встречаться с каждой из претенденток.
— Мне что, делать больше нечего? — с праведным негодованием воскликнул он, ошалело воззрившись на россыпи миниатюрных портретов девиц из благородных семей Мегаликора и окрестностей. — Отберите несколько достойных на свое усмотрение. Ну, а там разберемся.
«Весьма разумное предложение», — решил совет, и вся эта огромная куча произведений живописи была торжественно обрушена на неповинную голову королевского заместителя по личным вопросам. Ну да, отлично всем знакомого Филиандра Монаго.
Впрочем, рассматривание портретов очаровательных девушек — занятие довольно приятное. Попадаются такие красавицы!
Хотя приходится учитывать и то обстоятельство, что художник вполне мог приукрасить действительность. Слегка. Или основательно.
Постепенно дыхание выровнялось, температура упала, и Филимон вновь был пригоден для общения. Безопасного для окружающих.
Младший Монаго четко осознавал, что ярок, харизматичен, хорош собой и очень нравится представительницам противоположного пола. А вот король в этом отношении — тип самый заурядный. Но стоило ему только глянуть на какую-нибудь из девушек серьезными пронзительно-синими глазами, и та сразу становилась невменяемой, как при слове «замужество».