И все-таки жизнь прекрасна — страница 16 из 65

Миша в это время был известен как руководитель студенческого театра при Московском авиационном институте. В те годы МАИ славился своей художественной самодеятельностью. Задорнов много ездил по стране, выступал на молодежных стройках, набирался опыта. Его стали приглашать на московские тусовки и литературные вечера. Впервые я увидел его на одном из концертов «Юности». Мне понравился застенчивый молодой человек, невероятно волновавшийся за кулисами перед своим выступлением. То и дело он спрашивал своих коллег: «А главный (имея в виду меня) тоже будет слушать?» Выступление Задорнова понравилось всем. А мне особенно запомнилась его остроумная фраза, которая очень развеселила зал. «В районе Бермудского треугольника (а надо сказать, что в то время очень много писали о каких-то мистических исчезновениях самолетов и кораблей) пропали два американских авианосца. С нашей стороны потерь нет…»

И вот Михаил Задорнов сотрудник «Юности». Он как-то быстро вписался в редакционный коллектив, может быть, потому, что коллеги его уже знали. А главное – все чувствовали, что человек он одаренный и добросовестный. И любит «Юность». Читая его юмористические миниатюры, пронизанные искрящимся юмором, я стал всячески поощрять Мишу на публичные выступления. Творческие вечера журнала «Юность» всегда проходили при переполненных залах. Задорнов имел постоянный успех – он импровизировал на сцене, удивлял своим острым взглядом на нашу жизнь, был находчив и обаятелен в общении со слушателями.

Однажды в редакцию пришел его отец – известный и уважаемый писатель Николай Задорнов. Разговор начался как-то сразу, без вежливых подходов. Николай Павлович был очень обеспокоен судьбой сына. Ему казалось, что Миша занимается чем-то несерьезным – шуточки, юморески, развлекаловка. «Ну, и кем он будет?» – грустно спросил гость. Я попытался его успокоить, потому что очень верил в талант Задорнова-младшего. «Кем будет? – повторил я вопрос Николая Павловича. – Хорошим писателем. У него острый ум и острое перо. Он умен и находчив. К тому же умеет видеть жизнь, чувствует время… Думаю, ему не надо надолго задерживаться в редакции. Пусть скорее выходит в мир читателей и слушателей. Это лучшие учителя и помощники в творчестве…»

Не знаю, убедил ли я тогда мэтра, но время показало, кто был прав. И сейчас, когда смотрю выступления Миши по телевизору, читаю его книги, я радуюсь, что он блестяще реализовал себя. Кто не знает в России Михаила Задорнова? Нет таких.

Иногда, правда, я тревожусь за своего коллегу, потому что он так бесстрашно и остроумно высмеивает наши нравы, повадки высоких чиновников и даже саму систему взаимоотношений власти и народа, что, повторяю, я тревожусь за него.

А в бытность его работы в «Юности» мы не так часто виделись. Из-за постоянной текучки, писательской суеты не всегда удавалось поговорить с Мишей по душам. Уже позже я узнал, что он обижался на меня за это. Но наши отношения всегда были искренними и добрыми. Уже уйдя из журнала, он оставался верным нашим традициям. Помню, Задорнов даже отменил как-то свое выступление, чтобы принять участие в праздничном концерте журнала.

Однажды, незадолго до отъезда на Ближний Восток, где я должен был представлять Российское телевидение, в Театре эстрады состоялся мой авторский вечер с участием мастеров искусств. За несколько дней я позвонил Михаилу Задорнову и попросил его принять участие в этом концерте. Миша приехал к началу вечера, но неожиданно рано в театр прибыл Иосиф Кобзон. Он был в ударе: одна за другой звучали песни в его исполнении. Вечер затягивался. Миша сидел на подоконнике у служебного входа и, когда я вышел за кулисы, весело сказал мне: «Андрей, не волнуйся. Даже если все уйдут, я буду тут до утра и мы вместе закроем театр». Он дождался «своей очереди», выступил, как всегда, ярко и талантливо… И не ушел из театра до самого окончания концерта.


Журнал «Юность» во все времена славился именами авторов – как маститых, так и только что открытых редакцией молодых поэтов, прозаиков, публицистов. Михаил Задорнов – наряду с Григорием Гориным, Аркадием Аркановым, Марком Розовским – вписал свою страницу в общую веселую сагу юмористической литературы.

* * *

Каждый год в помещении редакции мы устраивали выставки молодых художников. Открытие этих выставок проходило празднично, с участием приглашенных мастеров. В течение двух-трех месяцев картины красовались в конференц-зале. А если работ было очень много – для вернисажа использовались и широкие стены коридоров. Посмотреть выставки приходили студенты, школьники, коллеги наших гостей. В Москве хорошо знали о наших вернисажах, потому что журнал публиковал репродукции выставленных картин со статьями об их авторах. Причем это были не только москвичи. Мы приглашали молодые таланты со всей страны, из разных республик. Спустя годы многие из них стали известными художниками, скульпторами и никогда не забывали о том, что «Юность» поддержала их творчество в самом начале. Назову хотя бы некоторых из наших бывших «выставленцев» – Игорь Обросов, Олег Вуколов, Юрий Чернов, Стас Красаускас, Юрий Казарян, Андрей Волков… Список очень большой.

Однажды, придя пораньше на работу, я встретил в коридоре редакции Арама Ильича Хачатуряна. Великий композитор внимательно рассматривал картины Юры Казаряна, только что открывшего у нас свою выставку. «Талантливый у меня земляк», – радостно заметил высокий гость. Потом он зашел ко мне в кабинет и написал о молодом художнике хорошие слова в книгу отзывов. Жаль, что после моего ухода из «Юности» книга эта где-то затерялась и мне так и не удалось узнать, что с ней.

После закрытия выставок я покупал понравившиеся мне картины для своей коллекции. К сожалению, большинство работ сгорело при пожаре на моей даче. Но сохранились две, которые я не увез тогда загород, и они до сих пор у меня в моей московской квартире. Это «Море» Андрея Волкова и большое полотно, написанное группой юных мастеров.

А недавно на праздновании 250-летия Российской академии художеств я встретил Олега Вуколова – поседевшего, но все такого же веселого, каким я запомнил его со времен нашей молодости. Известный художник уже несколько лет живет во Франции, но Россия и журнал «Юность», открывший когда-то для широкой аудитории творчество Олега, по-прежнему родные для него.

О вернисажах «Юности» можно рассказывать долго. Сколько начинающих художников прошли через ее страницы, через внимание и восторг их поклонников, через незабываемые встречи с выдающимися мастерами… Главный художник журнала Юрий Цишевский, много сил и лет отдавший воспитанию талантливых живописцев, не считал для себя зазорным выставлять свои работы в редакции. И выдающийся мастер Олег Комов – член нашей редколлегии – тоже вдохновенно пестовал наши вернисажи… Спасибо им всем – и тому времени, которое сдружило нас!

* * *

Несколько подробнее мне бы хотелось рассказать о писателях, авторах «Юности», которые в разное время уехали из нашей страны. Чаще всего не по своей воле. Будучи людьми во многом очень несхожими, они тем не менее в моем представлении были объединены художественным осмыслением нашего времени, которое прошло сквозь каждого из них и холодом отчуждения, и пламенем ненависти, и горечью обид и непонимания. Писательский и публицистический жар, бескомпромиссная правда и совестливость наших земляков согрели в свое время души многих людей. К сожалению, среди них не было миллионов теперешних читателей. Не случайно писатель Владимир Максимов, говоря о своем романе «Семь дней творения», с горечью сетовал, что он опоздал прийти к своему читателю на двадцать лет. И тем не менее литература русского зарубежья дорога и необходима нам теперь, когда мы пытаемся обрести в себе чувство свободы, когда демократия из анекдотов и кухонь давно выбралась на просторы наших политических общений. Я помню, как начиналось возбужденное возвращение запретных книг и запрещенных имен в нашу жизнь и в нашу культуру. Журнал «Юность» стоял тогда у истоков этого широкого потока зарубежной отечественной словесности, который хлынул в несколько обмелевшее море современной российской литературы. Все началось с рукописи Виктора Некрасова, жившего в ту пору в Париже. Лед недоверия тогда только подтаивал с берегов, и до апрельского ледохода 85-го года было еще далеко.

Уже позже, побывав на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, где похоронили опального писателя, я с горечью думал о том, как жестоки мы были к далеким соотечественникам, не получившим в награду за свое великое духовное наследие, которое они нам оставили, даже клочка родной земли, чтобы навсегда забыться в ней и простить нанесенные обиды. Я ходил среди ухоженных могил И. Бунина, Д. Мережковского, 3. Гиппиус, А. Галича, В. Некрасова и думал: «Ну, и кого мы победили? Кому доказали, что ограниченность классовой злобы непременно должна быть выше бескорыстного таланта и ранимой справедливости?!»

Читая книги бывших изгоев, а ныне весьма уважаемых у нас маститых мастеров, я ловил себя на мысли, что все, что сейчас произносится с высоких трибун и со страниц газет и журналов, все, что ныне повсюду говорится открыто и безбоязненно, – эти гонимые когда-то пророки в своем отечестве, – сказали задолго до нас. Сказали искренне и честно.

Уже тогда у меня родилась мысль о том, что разорванная войнами, эмиграцией, политической нетерпимостью русская литература должна непременно соединиться, сплотить воедино поруганные таланты и обездоленные судьбы. Что в конечном счете и произошло. Вскоре «Юность» напечатала интервью с Владимиром Войновичем и чуть позже с бывшим членом редколлегии нашего журнала Василием Аксеновым. Поначалу оба они скептически восприняли предложение о диалоге. «Не напечатаете, – сказал автор «Затоваренной бочкотары» В. Аксенов. – Слишком я одиозная фигура в Союзе». «За мной столько «грехов», что как бы они не раздавили ваш журнал», – грустно иронизировал Войнович.

К счастью, бывалые скептики на этот раз ошиблись. Напечатали и того и другого.