аши спектакли». И она, повернув ко мне свое прекрасное лицо с печальными глазами, обронила горькую фразу: «Да, там нас обожали, а здесь нам платят». Конечно, это не так, – и здесь обожают, потому в Гранд-Опера, в Ковент-Гарден, в Карнеги-Холл, где пела Вишневская, так же невозможно было достать билеты. Но это были уже другие слушатели, другие поклонники – не свои… А когда тебя твоя любимая страна отвергает, это горько и очень, очень обидно.
И в нашем долгом разговоре Галина Павловна не раз повторяла мысль о том, что она была и остается русской женщиной, что для нее Россия – самое главное в жизни, где бы она ни находилась. Кстати, в доме у нее установлена дорогостоящая антенна «Сателлит», специально для приема программ советского телевидения. И сколько бы я ни встречал за рубежом русских писателей, деятелей культуры, вынужденных уехать из страны, все они живут Россией, как бы там ни устроились – одни лучше, другие хуже, одни более знамениты, другие менее – все равно Родина есть Родина!
Вспоминаю, с какой болью Галина Павловна рассказывала о Шаляпине, отдававшем свои гонорары бедным старикам – выходцам из России, а его в это время в той же самой России называли «белогвардейским оборотнем», «предателем», клеймили позором, как позже обошлись с Вишневской и Ростроповичем, оказавшимися в положении изгоев. Конечно, читатель узнает это из книги, но я хочу подчеркнуть – все, что происходило с нашими соотечественниками, – позор! Позор для нас, для нашей культуры, для нашей страны. Потому что политические стычки и конъюнктура проходят, а талант остается. Ибо талант – от Бога, и это – превыше всего.
Сегодня мы с гордостью говорим, что Шаляпин – наш соотечественник, мы гордимся Буниным, хотя многие годы не могли простить ему то, что он не признавал нашу политическую систему, – но сколько же было вылито грязи на чистые судьбы людей, которые страдали за свою страну.
Как это отразилось на нас, на наших душах? Разрушающе. И для меня ценность книги Вишневской еще и в том, что талантливая певица, очаровательная женщина, обладая прекрасным литературным даром, смогла увидеть и проанализировать всю развращающую силу нашего фарисейского воспитания. Возможно, не все читатели книги «Галина» разделят точку зрения автора, ее позицию, но в конечном счете это не имеет значения, ибо каждая страница оплачена судьбой. Оплачена теми страданиями, которые выпали на ее долю, и той славой, тем успехом и той любовью, которые тоже выпали на ее долю. Я верю этой книге, потому что за ее страницами – искренний, удивительно чистый и цельный человек. Ни слава, ни титул первой оперной певицы Большого театра не изменили ее честную и независимую натуру: у нее ко всему свое отношение, своя позиция, свои оценки. И когда читаешь меткие, подчас убийственные характеристики некоторых бывших деятелей нашей партии и государства, то понимаешь, что идет давний, непрекращающийся спор ее совести с той системой, которая выбросила и отторгла многих наших соотечественников. И спор не в пользу нашей страны, потому что время доказало – во многом они были правы, ибо сейчас мы повторяем за ними те слова, которые были сказаны много лет назад: резкие, проникнутые болью за свою отчизну.
Вот почему я с помощью своих друзей, коллег по журналу «Юность» занялся этими проблемами. Мне захотелось, пусть даже задним числом, но что-то вернуть, исправить несправедливость, которая совершалась на моих глазах и, может быть, при моем попустительстве, раз я молчал. А если и негодовал, то мое негодование никто не слышал, оно не билось, не стучало в двери, были какие-то стихи, но они не печатались… Поэтому мне так важно было опубликовать всех – и Виктора Некрасова, и Василия Аксенова, и Владимира Войновича, и Галину Вишневскую, и многих других. Напечатать их, дать возможность им первыми выступить на наших страницах.
Когда я думаю о том, что происходило тогда, когда шельмовались лучшие наши художники, когда клеймили позором гениального Шостаковича, когда музыку удивительного, моего любимого композитора Прокофьева называли «какофонией звуков», я понимаю, что время остановилось. Оно остановилось в нас, в тех, кто в это не верил, оно остановилось в них, в таких, как Вишневская и Ростропович, во многих людях, которые видели, что политика победила. Победила здравый смысл, победила прекрасное, победила чувство справедливости. В книге очень точно говорится о том, как люди были распластаны в атмосфере лжи и страха, как боялись не просто помочь, например Солженицыну, но даже взять в руки его рукопись. Страх владел всеми, от членов Политбюро и министра культуры до мелких чиновников. Боялись за себя, за свое место, за свое будущее – вот что чудовищно, потому что все это продолжение того периода культа личности, который согнул нас в бараний рог. И я в данном случае не исключение, ибо испытал ужасы той поры: в семье почти все сидели, начиная с отца. Я, конечно, тоже был надломлен и зашорен, как и многие тогда. Ведь самое страшное, что происходило в минувшие годы, – не трусость людей, поскольку она всегда существует, а то, что мы не знали, как все было на самом деле, у нас отсутствовала информация, по-нынешнему, гласность. И когда газеты писали о том, что Ростропович и Вишневская выехали на гастроли за границу на два года, а потом не захотели вернуться, мы, их поклонники, недоумевали. Когда я читал книгу и постигал правду, у меня не раз перехватывало горло от горечи и негодования оттого, что я был беспомощен тогда. Так же, как мы беспомощны еще сегодня, потому что политические события, происходящие в нашей стране, опять ставят людей в трудное положение.
И я преклоняюсь перед Галиной Вишневской прежде всего за ее человеческий талант: она не только великая певица, она выдающаяся личность. Я хочу обратить внимание на одну особенность книги: автор не просто говорит о том, как мы жили, а жили мы неправедно, но и показывает истоки и причины этой неправедной жизни. Было бы легко, но это нечестная легкость сказать, что все это мы знали и понимали. Нет! Когда начались репрессии при Брежневе, когда стали высылать людей, лишать гражданства, лично я прошел очень сложный путь в своем духовном познании, в раскрытии своих заблуждений. Давайте вспомним, кто выступал, кто разносил Солженицына? – Имена, имена, которым мы доверяли и которые были в нас. Если Марк Рейзен, знаменитый бас Большого театра, писал к юбилею Шаляпина гнусную статью, то этот период разочарований, потерь и обретений надо было пережить.
…Я бесконечно счастлив, что теперь на мою книжную полку встанут рядом два издания книги «Галина»: одно, выпущенное при участии журнала «Континент», другое – «Юности». Время соединило, сомкнуло нас, и никаких границ, о которых я говорил вначале, практически не существует, потому что души не имеют границ».
Презентация проходила в пресс-центре на Зубовском. Галина Павловна, специально прилетевшая в Москву на свое торжество, очень волновалась, но была счастлива. Собралось много народу – журналисты, писатели, актеры, почитатели таланта Вишневской. Пришедший на встречу Андрей Вознесенский попросил меня представить его примадонне. Раньше он был знаком только со Славой и не был уверен, что Вишневская его знает. Мы втроем сфотографировались, и мой друг, уходя, наговорил ей кучу комплиментов. В этот день мы незаметно перешли с моей великой крестницей на «ты» и расстались с отчеством.
Вскоре после выхода книги «Галина» мы со съемочной группой «Браво» прилетели в Вашингтон. Из афиш узнали, что Ростропович дает концерты. Позвонили Гале. К нашему удивлению, она была дома и тут же пригласила меня и Аню в гости – на пельмени и соленую семгу, которую, – как она сказала, – солила сама. Мы сидели на кухне и под холодную русскую водку ели горячие пельмени и подтвердившую все наши ожидания рыбу. Вошел Мстислав Леопольдович, который до того готовился в кабинете к предстоящему мастер-классу, но, видимо, не выдержав одиночества и отчуждения от застолья, присоединился к нам. Мы не были до того знакомы. Первое, что он сказал, наполняя рюмки, был веселый призыв:
– Значит так. Ты – Андрюша. Я – Слава. И, пожалуйста, без «вычества».
Он поставил передо мной какую-то странную посудину – на одной ножке было три соединенных между собой рюмки. И наполнил все три. Я сказал:
– Я что, Змей Горыныч, пить в три горла…
Слава засмеялся. Мы выпили… Где-то после третьей рюмки он спросил:
– Хочешь, я тебе покажу, чем я горжусь в этой квартире. – И повел меня в гостиную. Я хотел угадать, что же для великого Ростроповича здесь особенно дорого. Картины? Но их немало и в парижском доме. Мебель? Действительно, она была очень стильная и соотносилась по цвету с паркетом. Но Слава был романтик… Вряд ли эта расхожая красота могла быть предметом гордости великого маэстро. В углу стояло огромное черное дерево. Крона была из перламутра. Каждый листочек светился и отражал свет. «Нет, и это не то», – подумал я… И вдруг он мне говорит:
– Обрати внимание на паркет. Он из того же дерева, из которого Страдивари делал свои скрипки…
Я обомлел.
– Что ж ты не сказал раньше. Я бы не топтал своими ботинками эту реликвию… – Слава довольно рассмеялся. И мы вернулись к столу.
Вечер прошел очень весело и быстро. Где-то часов в десять радушный хозяин предложил:
– Ребята, может, хотите еще кого-нибудь повидать?
Я назвал наших американских друзей Лозанских… Оказывается, они были знакомы. Стали звонить. Через полчаса явились Таня и Эдик. И все началось сначала – водка, пельмени, семга и обычный наш русский разговор. Вспоминали Россию. Говорили о Большом театре, о новых российских книгах. О Москве… Неожиданно Галя спела частушку – очень смешную и весьма фривольную, но, к сожалению, я ни слова не запомнил. Где-то за полночь стали прощаться. Уже в дверях Слава вдруг остановил нас:
– Погодите. Надо выпить на дорожку шампанского. Вы такого не пробовали. Сейчас принесу. Это «Дом Периньон». Сто долларов одна бутылка стоит.