Мой друг Инна
Мы встречались с Инной Кашежевой редко. То на поэтических вечерах, то в ресторане ЦДЛ. Иногда она забегала в редакцию «Юности». В неизменных спортивных брюках, тонкая, подтянутая, с темными восточными глазами, Инна походила на красивого подростка, которому родители только что разрешили в одиночку появляться в людных местах. Инна была талантлива, доброжелательна и немного замкнута. Последнее объяснялось, видимо, ее кавказским происхождением, где женщины всегда держатся чуть отчужденно… Но стихи она писала хорошие.
Однажды в Клубе писателей я подошел к ней и спросил – есть ли у нее что-нибудь новое, потому что уже давно она не появлялась на страницах «Юности». Через неделю Инна прислала мне стихи с трогательным письмом.
«Ты пригласил меня в свой журнал (по-блоковски, у стойки бара). Я откликаюсь с радостью. Прости, что по почте. Все хвораю. Ты один знаешь, сколько нас осталось первых «юновцев». И надо любить и поддерживать друг друга, как это делал ты всегда… Твоя Инна Кашежева. 5 февраля 1990 г.»
А в июне уже вышел номер журнала со стихами Инны, после чего я получил еще одно письмо.
«Спасибо тебе за подборку. Ты нас любишь, и мы отвечаем тебе тем же. По крайней мере, я. Обнимаю».
И тут же прилагались стихи:
Благодарный экспромт другу
Друзья не сидят день и ночь в ресторане
Где щедрая чаша и общая скука.
Но, как панацея мучительной ране,
Нам нужно порою участие друга.
К открытости слов не привыкли собратья,
Но, что бы там вдруг ни случилось со мною,
Всегда повторю я святое заклятье:
«К тебе я могу повернуться спиною,
К тебе я могу повернуться спиною,
Андрей!»
Твоя Инна Кашежева
Да хранит тебя Александр Сергеевич!»
Прости, Инна, что уже никогда не смогу сказать тебе всех добрых слов, которые живут во мне со времен твоего последнего письма…
Эмиль Брагинский
Так уж мы все привыкли, что, когда смотрим фильм и он нам нравится, запоминаем актеров. Реже режиссеров. И уж совсем редко авторов сценария. Хотя в титрах их фамилии стоят рядом с фамилией режиссера.
Когда я увидел замечательные картины, покорявшие правдивостью и талантом, – «Берегись автомобиля», например, или «Иронию судьбы», я не думал, что придется близко познакомиться с одним из ярчайших драматургов нашего времени – Эмилем Брагинским. Вопреки тому, что я сказал выше – фамилию автора этих сценариев и других не менее известных – «Вокзал для двоих», «Служебный роман», «Гараж» я запомнил сразу.
Потом мы где-то встретились, познакомились. Я не скрывал своего восхищения талантом этого худощавого ироничного человека. Взаимная симпатия перешла от одного к другому. Потом однажды вдруг раздался телефонный звонок. Звонил Брагинский. Откуда-то издалека. «Мы тут спектакль репетируем по моей пьесе. И я все время вспоминаю Вас… Для того и позвонил…» Как все сентиментальные люди – я очень был растроган этим звонком. Хотя вроде бы ничего особого не произошло. Но та искренность, которую я почувствовал в простых словах доброго Мастера, дорогого стоила.
На следующий день я послал Эмилю Вениаминовичу свою последнюю книгу. Сейчас уж не помню, какую именно. А потом получил вот это письмо:
Дорогой Андрей!
Извините, что пишу на машинке, но мой почерк невыносим…
Мы все живем, как и положено в нашем веке, в принципе одинаково. Все на бегу, все на ходу. Где-то что-то прочел. Где-то что-то поглядел. Вот я знал прежде – есть поэт Дементьев. Хороший поэт. Часто попадались стихи. Хорошие. Честные стихи. Но полного ощущения, какого-то четкого и ясного – не было. И вот совершенно случайно (все лучшее всегда происходит случайно) Дементьев дарит мне книгу. Не знаю, что на него, на Дементьева нашло. Словом, подарил. И я, как уже говорил Вам по телефону, по старой привычке, перед сном – начал читать. И до сих пор все читаю, и все мои читают. И весь дом мой погрузился в дементьевский мир. Светлый мир, мир, полный надежд и веры в чудо, и в то, что человек не зря живет и что быть человеком славно, и что есть на земле любовь, и она важнее всего.
Я, конечно, не критик и анализировать не умею, не хочу! Как и многие, я критиков читаю мало, а, когда читаю, то по диагонали.
«Любовь не только возвышает.
Любовь вершит и все решает».
Просто. Наверное, и наверняка даже – самое трудное писать просто. Потому что простое – оно проникает в сердце. И замечательно, что Вы предпослали книге удивительные по точности стихи: «Никогда ни о чем не жалейте вдогонку…» Это адресовано персонально мне, да и не только мне. Разумеется. Но мне особенно. Я, к сожалению, из тех, кто всегда находит в своих поступках что-то неверное. И потом съедает сам себя.
А когда перекладываешь стихи на себя, когда они становятся частицей твоего существования – тогда это обозначает, думаю, что это и есть Поэзия. Я знаю, читал в Вашем предисловии, что Вы учились в Литинституте. Убежден, что Вы писали бы точно такие же стихи – если бы там и не учились. Потому что (и вот это уже не случайно) у Вас столько дивных стихов о Пушкине. Потому что Вы оттуда. И потому что вопреки официальной и, должно быть, правильной философии – предначертания есть! И Вам предначертано быть Поэтом. Потому что слух по-прежнему ласкает святое имя Натали. (Я нарочно не взял в кавычки.) Эти стихи о Натали – шедевр, и все стихи, связанные с Пушкиным, – шедевр.
Слово, может, громкое и ныне казенное – шедевр. Но, если вдуматься, настоящее слово.
А стихотворение:
Я – в гостинице.
А за окнами
По-осеннему грустный вид…
И дальше:
Словно где-то мой дом затерян.
И все ждет он меня, все ждет…
так точно передают то, что я сейчас потихоньку пишу (пьеса так и называется «Гостиница»), что (не спрашивая разрешения!) независимо от того, нравится это Дементьеву или нет, беру эти стихи в пьесу, где их будет читать герой. Они помогли мне ощутить настроение пьесы.
Никогда не жалейте о том, что случилось. Вот Вы подарили мне книгу – и Ваши стихи стали частью моей жизни. Книга лежит у меня на маленьком столике и я легко дотягиваюсь до нее.
Стихи пишут многие. И много пишут. И даже хороших стихов много. Но вот стихов, которые не оставляют тебя в покое, пишут мало. Потому что для этого надо иметь Талант. И не просто Талант, а Талантливое сердце.
Это Вам спасибо, дорогой Эмиль Вениаминоич! За все, что Вы сказали мне в ту пору, когда я особенно нуждался в добром слове. И за бескорыстное мужское участие, и за поддержку. Я не успел назвать Вас своим другом, но с первой же встречи считал, что мы единомышленники и друзья. Близкие, понимавшие один другого. В те короткие встречи – наяву и по телефону – я испытывал огромное удовольствие от наших общений. Никто не виноват, что мы так редко виделись. Кроме меня. И теперь, когда я смотрю фильмы, где в титрах значится дорогая мне фамилия, я мысленно прошу прощения у Эмиля. Кто знает, может быть, мы свидимся ТАМ и я сумею досказать несказанное…
Письма из Лондона
Эти два шуточных стихотворных послания Ларисы Васильевой, которые я получил из Лондона, когда она жила и работала там, хранились у меня несколько лет. Сейчас, готовя раздел «Переписка», я решил напечатать их, потому что сквозь остроумные строки проступает озорной характер моего давнего друга и удивительно открытая манера письма. И в самой непритязательности «домашнего» разговора просматривается ее доверительное отношение к коллегам. Все-таки наши взаимные дружеские симпатии насчитывают уже не один десяток лет.
Андрею Дементьеву по поводу его стихотворения «Сентябрь»
«Ах, все пройдет – жалей иль не жалей!..
Для нас пройдет – начнется для кого-то.
А от тебя останутся, Андрей,
Слова, не утерявшие полета,
О том, что «лес божественно хорош
В цветах любви, надежды и печали…»
Но в посвященье притаилась ложь,
Которую пока не замечали
Читатели и критики стихов.
Их отвлекла собой фотоулыбка…
А.В. … Что значит? Кто еще таков?
Досадная и грубая ошибка!
Л.В. – хотел Дементьев написать
И строки б «Сентября» заголубели.
Но, слабый, ты не мог противустать
В часы обеда другу в ЦДЛ-е.
В тот миг, когда Лариса далеко,
А день рабочий нуден и досаден,
Как оказалось просто и легко
На букву «Л» навешать перекладин!
Но я не рассердилась – времена
Вновь виселицу превратят в ворота.
И буква «Л» застынет, как жена
Жилище покидающего Лота.
А тот, другой, который у меня
Твое бесстыдно отнял посвященье…
Да будет хворост близ его огня
И синхрофазотрон для просвещенья
Его поклонниц. Ты ему скажи,
Что, дьявола, его люблю, целую.
Но посвящений больше не пиши.
Иначе – ненавижу и ревную…
Вот так-то! Спасибо, Андрюша, за книжку. Проглотила ее и даже, видишь, бурно отреагировала. Я еще не потеряла надежды на составление антологии – поэтому она не без дела будет жить у меня.