Да приметы не сбылись.
Отец
Отец мой сдает.
И тревожная старость
Уже начинает справлять торжество.
От силы былой так немного осталось.
Я с грустью смотрю на отца своего.
И прячу печаль, и смеюсь беззаботно,
Стараясь внезапно не выдать себя…
Он, словно поняв, поднимается бодро,
Как позднее солнце в конце октября.
Мы долгие годы в разлуке с ним были.
Пытались друг друга понять до конца.
Года, как тяжелые камни, побили
Веселое, доброе сердце отца.
Когда он идет по знакомой дороге,
И я выхожу, чтобы встретить его,
То сердце сжимается в поздней тревоге.
Уйдет…
И уже впереди никого.
Не оставляйте матерей одних.
Они от одиночества стареют.
Среди забот, влюбленности и книг
Не забывайте с ними быть добрее.
Им нежность ваша – это целый мир.
Им дорога любая ваша малость.
Попробуйте представить хоть на миг
Вы в молодости собственную старость.
Когда ни писем от детей, ни встреч.
И самый близкий друг вам – телевизор.
Чтоб маму в этой жизни поберечь, —
Неужто нужны просьбы или визы?!
Меж вами ни границ и ни морей.
Всего-то надо сесть в трамвай иль поезд.
Не оставляйте в прошлом матерей,
Возьмите их в грядущее с собою.
Матери, мы к вам несправедливы.
Нам бы вашей нежности запас.
В редкие душевные приливы
Мы поспешно вспоминаем вас.
И однажды все-таки приедем,
Посидим за праздничным столом.
Долго будут матери соседям
О сынах рассказывать потом.
А сыны в делах больших и малых
Вновь забудут матерей своих
И слова, не сказанные мамам,
Вспоминают на могилах их.
Памяти сына
Ни время,
Ни работа,
Ни друзья
Меня от этой боли не излечат.
А снег летит,
По сумеркам скользя,
И холодит мой одинокий вечер.
Мы все уйдем когда-нибудь во мглу
Иль вознесемся в небо голубое.
Я все равно смириться не смогу
С тем,
Что не встречусь никогда с тобою.
Но ничего мне изменить нельзя.
Уходят дни,
Как музыка из песни…
А снег летит,
По сумеркам скользя.
И так печален свет его небесный.
Марине
Я лишь теперь, на склоне лет,
Истосковался о минувшем.
Но к прошлому возврата нет,
Как нет покоя нашим душам.
Да и какой сейчас покой,
Когда в нас каждый миг тревожен.
Несправедливостью людской
Он в нас безжалостно низложен.
Прости, что столько долгих лет
Мы жили на широтах разных.
Но ты была во мне, как свет,
Не дав душе моей угаснуть.
И как бы ни были круты
Мои дороги, чья-то ярость, —
Я помнил – есть на свете ты.
И всё плохое забывалось.
Вот и все. Уже вещи собраны.
Посидим на прощанье, мать…
И молчат ее руки добрые,
Хоть о многом хотят сказать.
Руки мамы… Люблю их с детства.
Где б дорога моя ни шла —
Никуда мне от них не деться,
От душистого их тепла.
Руки мамы. В морщинках, в родинках.
Сколько вынесли вы, любя…
С этих рук я увидел Родину,
Так похожую на тебя.
Пока мои дочери молоды,
Я буду держаться в седле.
А все там досужие доводы
О годах… – Оставьте себе.
Пока мои внуки готовятся
Подняться на собственный старт,
Я мудр буду, словно пословица,
И весел, как детский азарт.
И пусть им потом передастся
И опыт мой, и ремесло…
А мне за терпенье воздастся,
Когда они вскочат в седло.
Круговая порука
Иосифу Кобзону
Круговая порука для дружбы – закон.
Круговая порука надежных имен.
Кто-то мерзость сказал за спиною моей —
Ты ответил от имени старых друзей.
Потому что обиделся ты за меня.
И теперь он боится тебя, как огня.
Мы не столько гусары… Скорей гусляры.
Но приветливы мы и добры до поры.
А настанет пора – за себя постоим.
Вспоминаю при этом Иерусалим.
Мне в друзьях и врагах бесконечно везло.
Побеждала надежность всегда – не число.
Ну, а кто оплошал – да простит его Бог.
То ли он не сумел, то ли просто не мог…
А когда мы начнем уходить в никуда —
Вместе с нами уйдут и любовь и вражда.
И останется только великая грусть
Дружбы нашей с тобой,
Знавшей всех наизусть.
Наташе
Я не знаю, много ль мне осталось.
Знаю – долгой не бывает старость.
Впрочем, сколько ни живи на свете,
Что-то продолжать придется детям.
Например, вернуть друзей забытых,
Что погрязли в славе иль обидах.
Дать понять врагам, что не простил их.
Я при жизни это был не в силах, —
То ли доброта моя мешала,
То ли гнев мой побеждала жалость…
Я не знаю, сколько мне осталось.
Лишь бы не нашла меня усталость —
От друзей, от жизни, от работы.
Чтоб всегда еще хотелось что-то.
Гаданье по книге
Анатолию Алексину
Гадаю по книге поэта…
Страницу открыв наугад,
Вхожу в чье-то горькое лето
И в чей-то измученный взгляд.
Мне грустно от этих страданий,
От боли, идущей с лица.
И я, позабыв о гаданье,
Читаю стихи до конца.
И вновь открываю страницу,
Чтоб сверить с судьбою своей
Летящую в прошлое птицу
Среди догоревших огней.
Гадаю по книге поэта,
А кажется – просто иду
По улице, вставшей из света,
Хранящей ночную звезду.
По жизни, ушедшей куда-то,
И памяти долгой о ней.
Иду, как всегда, виновато
По горестям мамы моей.
И весь я отныне разгадан,
Открыт, как вдали облака.
Иду от восходов к закатам,
Пока не погаснет строка.
Юрию Полякову
Я благодарен дружеской поруке,
Той самой круговой поруке душ,
Когда от бед ты мечешься в испуге,
Надеясь втайне на поддержку дружб.
Я благодарен дружеской поруке,
Когда в опасный или в трудный час
Ты чувствуешь протянутые руки
И бескорыстной доброты запас.
Иначе в нашей суете тревожной
Не выживешь, не одолеешь бед…
Судьба свои натягивает вожжи,
Чтоб не меняли мы надежный след.
А нас влечет крутое бездорожье,
И тайна встреч, и неоткрытый мир…
И в этих вечных поисках тревожных
Нам дружба – как слепому поводырь.
Зурабу Церетели
Еще холста он не коснулся.
Но холст его преобразил.
Он виновато улыбнулся.
Как будто нас уйти просил.
В лучах волнения и света
Плывут его полутона.
И никого с ним рядом нету.
А есть восторг и тишина.
Играла музыка…
Художник
Шел сквозь печаль и торжество.
О, сколько мир искусству должен!
Хотя не должен ничего.
Евгению Мартынову
Кому Господь благоволит,
Того Он забирает рано.
И до сих пор во мне болит
Незаживающая рана.
Едва лишь вырвавшись на свет,
Осталась музыка без звука.
И недопетый твой куплет
Куда-то спрятала разлука.
Не много ты успел нам спеть.
Но то, что спето, – не исчезнет.
Оборвала внезапно смерть
На лебединой ноте песню.
А ныне, словно на таран,
Несется пошлость по экранам.
И вряд ли светлый твой талант
Вписался б в этот хор бездарный.
Ах, Лель… Какой была весна,