Когда из сказки ты явился,
Когда влюбленная страна
Ждала тебя, как мать, у пирса.
Я ставлю диск твой…
Сколько лет
Прошло,
Как сердце раскололось…
И вновь я верю – смерти нет,
Когда звучит твой чудный голос.
Сандаловый профиль Плисецкой
Взошел над земной суетой.
Над чьей-то безликостью светской.
Над хитростью
И добротой.
Осенняя Лебедь в полете.
Чем выше —
Тем ярче видна. —
Ну, как вы внизу там живете?
Какие у вас времена?
Вы Музыкой зачаты, Майя.
Серебряная струна.
Бессмертие —
Как это мало,
Когда ему жизнь отдана.
Во власти трагических судеб
Вы веку верны своему.
А гения время не судит.
Оно только служит ему.
Великая пантомима —
Ни бросить,
Ни подарить.
Но все на земле повторимо.
Лишь небо нельзя повторить.
Сандаловый профиль Плисецкой
Над временем —
Как небеса.
В доверчивости полудетской
Омытые грустью глаза…
Из зала я —
Как из колодца
Смотрю в эту вечную синь.
– Ну, как наверху вам живется? —
Я Лебедя тихо спросил.
Родиону Щедрину
Я живу открыто.
Не хитрю с друзьями.
Для чужой обиды
Не бываю занят.
От чужого горя
В вежливость не прячусь.
С дураком не спорю,
В дураках не значусь.
В скольких бедах выжил.
В скольких дружбах умер.
От льстецов да выжиг
Охраняет юмор.
Против всех напастей
Есть одна защита:
Дом и душу настежь…
Я живу открыто.
В дружбе, в буднях быта
Завистью не болен.
Я живу открыто.
Как мишень на поле.
Счастливые будни
Валерию Когану
Мне по душе зима и лето,
И первый снег, и дождь грибной.
Иду по ледяному следу,
Чтобы попасть в июльский зной.
Мне по душе льняная голубь
И тихий желтый листопад.
Присевший у порога голубь,
В печаль окрашенный закат.
И музыка седого ветра,
Когда февраль берет разбег.
И море сказочного света,
Что дарит сердцу чистый снег.
Мне по душе раскаты грома
Над радостной землей моей.
И песня, спетая негромко,
Вернувшихся к нам журавлей.
Мне по душе зима и лето.
Года и дни, что их хранят.
Иду по дорогому следу
Своих надежд, своих утрат.
Россия
С. Баруздину
Нас в детстве ветры по земле носили.
Я слушал лес и обнимал траву,
Еще не зная, что зовут Россией
Тот синий мир, в котором я живу.
Россия начиналась у порога
И в сердце продолжается моем.
Она была и полем, и дорогой,
И радугой, склоненной над селом.
И быстрой речкой, что вдали бежала
И о которой думал я тогда,
Что тушит в небе зарево пожара
Ее неудержимая вода.
Рассветом в сердце пролилась Россия.
Не от того ли и моя любовь
Так неразлучна с ливнями косыми,
С разливом трав и запахом хлебов?
И мне казалось – нету ей предела…
А по весне я видел наяву:
Под парусами наших яблонь белых
Россия уплывала в синеву.
Прошли года. Объездил я полсвета.
Бывал в краях и близких, и чужих,
Где о России знают по ракетам
Да по могилам сверстников моих.
И я поверил – нету ей предела!
И чья бы ни встречала нас страна, —
Россия всюду, что ты с ней ни делай,
В сердцах людей раскинулась она.
Сентябрь
А. Вознесенскому
Нет ничего прекрасней русской осени,
Когда сентябрь и солнечен, и тих.
Давно скворцы свои дома забросили,
И где-то с грустью вспоминают их.
Проходит осень тихо по земле.
Кружатся листья,
Как воспоминанья.
Как искры в остывающей золе,
Мерцают звезды…
Тускло их мерцанье.
Ах, все пройдет —
Жалей иль не жалей.
Все превратится в памятную небыль:
И это одиночество полей,
И тишина покинутого неба.
От злых ветров бросает речку в дрожь.
И в стаю сбились лодки на причале.
И только лес божественно хорош
В цветах любви,
Надежды
И печали.
В. Е. Максимову
Как трудно возвратиться вдруг
В былую жизнь, к былым потерям.
А что там – ложь или испуг?
И дома нет – остались двери.
И что в минувшем – кроме книг,
Познавшим эшафот Главлита?
И кто услышит давний крик,
Сошедший в душу, как молитва?
Господь нам завещал терпеть
И не держать на сердце камень.
Пока бесспорна только смерть.
А жизнь по-прежнему лукавит.
И все ж спасибо за урок,
Что мы стыдливо извлекаем
Из ваших убиенных строк,
Уже забыв, а был ли Каин?
Солнце сарьяна
А за окном была весна…
Сарьян смотрел в окно и плакал.
И жилка билась у виска,
И горы отливали лаком.
Год или сутки суеты,
Как мало жить ему осталось!
В его руках была усталость,
Печаль просилась на холсты.
А солнце наполняло дом.
Оно лилось в окно лавиной,
Как будто шло к нему с повинной
За то, что будет жить ПОТОМ.
Потом, когда его не будет.
Но будет этот небосклон,
И горы в матовой полуде,
И свет, идущий из окон.
Все было в солнце: тот портрет,
Где Эренбург смотрел так странно,
Как будто жаль ему Сарьяна,
Который немощен и сед.
Все было в солнце: каждый штрих,
Веселье красок, тайна тени.
И лишь в глазах, уже сухих,
Гас и смирялся свет весенний.
«О, только б жить! На мир смотреть…
И снова видеть солнце в доме.
Ловить его в свои ладони
И вновь холсты им обогреть…»
«Прекрасна жизнь!» – он говорил.
Он говорил, как расставался,
Как будто нам себя дарил,
И спрятать боль свою старался.
Андрею Гредасову
Я друзьям посвящаю стихи.
Словно высветил маки в степи.
Словно выстелил в поле ковер.
И в свой дом их на праздник привел.
Я стихи посвящаю друзьям,
Чтоб души не коснулся изъян.
Не ушла доброта бы от нас.
Чтобы свет ее вдруг не погас.
Я друзьям посвящаю стихи,
Я возьму на себя их грехи.
И заботы, и беды, и грусть.
Ибо знаю их жизнь наизусть.
Я стихи посвящаю друзьям.
И вхожу в нашу дружбу, как в храм.
Чтобы редкие встречи продлить.
И в разлуке нам рядом побыть.
Мирей Матье
В тот вечер мы сидели рядом
С Мирей Матье у русского стола.
И я восторга своего не прятал,
Да и она со мной была мила.
И каждый говорил ей комплименты
И норовил в манерах преуспеть…
Но подошли те самые моменты,
Когда застолью захотелось петь.
Мы затянули весело «Катюшу»,
Почувствовав азарт и благодать.
И вдруг Мирей, едва куплет дослушав,
По-русски начала нам подпевать.
И звонко перекрыла наши глотки.
И мы стыдливо смолкли в тот же миг.
Как жаль, что песни так у нас коротки.
И что Мирей не помнила других.
С тех пор уже немало лет промчалось…
Когда я слышу голос неземной,
Я вспоминаю, радуюсь, печалюсь.
Былое вновь общается со мной.
А среди книг стоит портрет певицы
С размашистым автографом ее.
И кажется, что наша встреча длится,
Храня очарование свое.
Ане
Я жил вдали от юности своей,
Вдали от красоты тверских пейзажей.
И кроме грусти – ничего не нажил.
И кроме лет – не заимел друзей.
Все это было много лет назад,
Когда в Москву я из Твери уехал,
Когда моя наивность, словно эхо,