Армейские трубы страны.
И выедет к армии маршал,
Не видевший этой войны.
Но без слез не получается. Не получится и сто, и двести лет спустя, потому что война унесла миллионы жизней… И хотя я из другого, более позднего поколения, но и мы – дети Великой Отечественной испытали на себе ее ужасы…
Весть о Победе разнеслась мгновенно.
Среди улыбок, радости и слез
Оркестр Академии военной
Ее по шумным улицам понес.
И мы, мальчишки, ринулись за ним —
Босое войско в одежонке драной.
Плыла труба на солнце, словно нимб,
Над головой седого оркестранта.
Гремел по переулкам гром победный.
И город от волненья обмирал.
И даже Колька – озорник отпетый —
В то утро никого не задирал.
Мы шли по улицам – родным и бедным —
Как на вокзал, чтобы отцов встречать.
И свет скользил по нашим лицам бледным
И чья-то громко зарыдала мать.
А Колька – друг мой – радостно и робко
Прохожим улыбался во весь рот…
Не зная, что назавтра похоронка
С войны минувшей на отца придет.
В этот дорогой всем нам день Победы мы благодарно вспоминаем героев, чьи могилы и памятники высятся по всей земле… Николай Отрада написал: Не думайте, что мертвые не слышат, когда о них живые говорят…
Мысленно мы клянемся воинам Великой Отечественной, что будем честно жить, чтобы быть достойными завоеванной столь дорогой ценной Победы. С праздником вас, наши любимые ветераны! С праздником, родные мои соотечественники!
Виктору Бехтиеву
Нам жизнь дается напрокат
Лишь на один сезон.
Пытаюсь выведать у карт,
А где мой горизонт.
Где та нежданная черта,
Что обозначит край.
И как же все-таки проста
Дорога в ад и в рай.
Да будет долгим тайный срок,
Отпущенный судьбой.
Я в этой жизни был игрок.
Я рисковал собой.
И подводил меня азарт,
И к звездам поднимал…
Пытаюсь выведать у карт,
Где мой девятый вал.
Песенка про клоуна
Памяти Юрия Никулина
Каждый вечер в цирке грустный клоун
До упаду веселил народ.
Цирк всегда при клоуне был полон
И смеялся от его острот.
Говорил он – жизнь у нас такая —
Вместе к счастью мы ее толкаем.
И твердил с упрямством попугая:
Все равно я эту жизнь люблю.
Побудь еще… Манеж тебя зовет.
И наши души просятся в полет,
Когда весь цирк перед тобой встает,
Великий чародей.
Клоун был похож на Дон Кихота.
И, когда смеялся от души,
Мы не вспоминали о заботах
И за шуткой шли к нему и шли.
Знал он – все на этом свете зыбко.
И когда-то умолкает скрипка,
Но светла была его улыбка,
Чтобы нам не расставаться с ним.
Побудь еще… Манеж тебя зовет.
И наши души просятся в полет,
Когда весь цирк перед тобой встает,
Великий чародей.
Несу вину
Л. Бадаляну
За все несправедливости чужие
Несу вину сквозь память и года.
За то что на одной планете живы
Любовь и боль,
Надежда и беда.
Я виноват, что не промолвил слова,
Которое могло все изменить:
Вернуть любовь —
Кто в ней разочарован,
Вернуть надежду —
Если нечем жить.
Будь проклято несовершенство мира —
Наш эгоизм и слабый мой язык.
Прошу прощенья у больных и сирых
За то,
Что я
К вине своей привык.
Виталию Севастьянову,
рассказавшему мне эту историю
В Мозамбике в просторном посольском саду
Посадили росток от березовой грусти.
И под солнцем чужим набирал высоту,
Словно к дому тянулся,
Тот маленький прутик.
Поливали его, от жары берегли
И однажды под осень,
В средине апреля,
В память русской весны,
В честь родимой земли
Появилась на прутике первая зелень.
И теперь, когда осень спешит в Мозамбик,
Через желтые листья березы российской
Пробивается зелени тихий родник,
И далекое снова становится близко…
Это память России в березе живет.
И, быть может, ей слышатся майские грозы,
Потому она осенью грустно цветет,
И текут по стволу запоздалые слезы.
Весенняя телеграмма
Риме Гринберг. Вице-мэру. Кармиэль.
Если можешь – приезжай в Иерусалим.
На дворе давно уже апрель —
Я хочу тебя поздравить с ним.
Пусть покинет душу суета…
В синих окнах – Гойя и Сезанн.
И апрельских красок красота
Очень уж идет твоим глазам.
И хотя твой север несравним
С южными пейзажами пустынь, —
Все же приезжай в Иерусалим.
У Стены мы рядом постоим.
Вместе Старым городом пройдем.
И с балкона дома моего
Ты увидишь в полночи свой дом,
Ибо свет исходит от него.
И среди забот и добрых дел
Береги души своей уют.
Вот и все, что я сказать хотел.
Длинных телеграмм здесь не дают.
Моим читателям
Когда надежда вдруг провиснет
И вера падает во мне,
Я вновь читаю ваши письма,
Чтоб выжить в горестной стране.
Исповедальная Россия
Глядит с бесхитростных страниц,
Как будто сквозь дожди косые
Я вижу всполохи зарниц.
За каждой строчкой чья-то доля,
Вопрос, обида или грусть.
О, сколько в мире бед и боли!
И как тяжел их горький груз.
И перехватывает горло
От этих трепетных страниц.
Не знаю, кто еще так гордо
Мог выжить и не падать ниц.
Благодарю вас за доверье,
За эти отсветы любви…
И если я во что-то верю,
То потому лишь, что есть вы.
Вместо эпилога
Итак, я закончил свои воспоминания. Конечно, это далеко не полный рассказ из того, о чем мне хотелось бы поведать вам, дорогие читатели. Почти весь Двадцатый век прошел перед моими глазами, мучил меня своими жестокостями и потерями, обидами и разочарованиями. Радовал бескорыстной дружбой и романтической любовью, возвышал душу мужеством солдат Великой Отечественной, освещал нашу нелегкую жизнь салютами в честь первых космонавтов. Когда-то я написал стихи:
Жизнь соткана из радостей и бед.
Из опыта, что проглядел иль нажил.
Она разделена на «ДА» и «НЕТ».
И тот раздел прошел сквозь судьбы наши.
С годами многое меняется местами. И там, где раньше значилось «ДА» в твоих оценках прожитого и пережитого, жизнь неожиданно вносит свои крутые поправки. Правились общественные поступки, глобальные события, великие имена и даже целые эпохи. С них до сих пор снимают прошлые эпитеты и навешивают другие. Иногда, правда, очень похожие на ярлыки. Но в этом круговороте событий и позднего переосмысления их – всегда остается что-то очень дорогое, личное для каждого из нас, что радует или огорчает, тревожит или приводит в восторг.
Об этом я и пытался рассказать в этой книге…
Кто-то из классиков сказал, что Время – это собранные воедино биографии простых и великих смертных, тех, кто поднял наше Время на свои плечи, чтобы мы могли его лучше разглядеть и почувствовать… И как Вергилий вел Данте через все круги ада, так я пытался провести своего читателя по виражам нашего трагического и радостного Времени.
Фотографии
Мне посчастливилось в юности, когда я еще жил в Калинине (ныне город Тверь), подружиться с писателем из Петербурга Иваном Сергеевичем Соколовым-Микитовым, который привез в Тверь Александра Трифоновича Твардовского, и мы провели вместе целый день.
Позже его внук, ректор Московской консерватории Александр Сергеевич Соколов рассказывал мне, что Твардовский читал у них в доме вслух мое стихотворение «Подсолнух», которое ему очень нравилось
Телевизионная съемка в редакции журнала «Юность», который я имел честь редактировать двенадцать лет
С писателями из братских республик
Начало нашей творческой дружбы с Женей Мартыновым. Гостья с Кубы
Знаменитый путешественник Тур Хейердал, когда приезжал в Москву, вместе с Юрием Сенкевичем всегда посещал журнал «Юность». Это было традицией
Телевизионные дебаты. В кадре Сергей Бондарчук и Наталья Сац
Далекие девяностые. Возвратившаяся в Россию несравненная Галина Павловна Вишневская и мы с моей женой Аней отмечаем выход в свет книги «Галина», которая вышла впервые в Москве при моем активном участии и с моим послесловием
Мой давний друг поэт Андрей Вознесенский
Много лет назад французская певица Мирей Матье впервые приехала в Москву. Целый вечер мы весело общались с ней в доме художника Ильи Глазунова. Вместе пели песни, хозяин угощал великую певицу русскими разносолами, а мы сообща с Виталием Коротичем развлекали скромную француженку. Она подарила мне свой портрет с трогательной надписью, а я посвятил Мирей стихи