Когда мне потребовалось сделать фотографию, чтобы проиллюстрировать эту статью, мы с фотографом поехали до развилки в Вирджинии, где стоит большой придорожный указатель «Разведывательный центр имени Джорджа Буша: ЦРУ». Нам удалось сделать несколько снимков, прежде чем появились шесть полицейских машин, и крупные мужчины, схватившись за пистолеты, приказали нам держать руки на виду. С немалым трудом нам удалось убедить их, что они не вправе изымать у нас пленку. Мы были на государственной земле Культурно-исторического парка Потомак, под голубым небом Америки и мощной защитой Конституции и рядом со знаком, мимо которого за год проезжают миллионы автомобилистов. Что же происходит в безлюдных местах, пока шесть патрульных машин транжирят деньги налогоплательщиков? По моему опыту в странах, где не скрывающиеся фотографы привлекают внимание полиции, граждане являются собственностью государства. Долг истинного республиканца состоит в противостоянии банановой республике и банановым республиканцам и банановым демократам, чтобы Билль о правах пережил и эту войну (как все предыдущие). Когда 24 января Генеральный прокурор Альберто Гонсалес пришел на юридический факультет Джорджтаунского университета, группа студентов развернула плакат с надписью: «Те, кто жертвует свободой ради безопасности, недостойны ни того, ни другого». И ни того, ни другого не получат, могу добавить я. Слова эти принадлежат Бенджамину Франклину.
Кровь, но ни капли нефти![145]
Намеренно или нет, первыми словами названия своей книги Питер Бейнарт тревожит и бередит американских левых. «Борьба за правое дело» — ностальгическая, молитвенная формула все еще очень много таящая в себе для уцелевшей сборной солянки «прогрессистов», а пользуются ею обычно для напоминания о гражданской войне в Испании и особенно об американцах, уходивших на нее под прикрытием знамени батальона имени Авраама Линкольна, а сражавшихся под умелым командованием Коминтерна. Из сегодняшнего дня этот эпизод героизма и предательства представляется замечательным преимущественно тем, что это был единственный раз в современной истории, когда американские радикалы протянули руку помощи или напрямую оказали поддержку в «иностранном конфликте». Их высочайший моральный пример, независимо от того, насколько плохо все закончилось, на самом деле представляет великое исключение из правила.
Увидев название, я надеялся, что Бейнарт начнет с развенчания мифа о «преждевременном антифашизме» и укажет, что в противном случае в тот период американские левые действовали бы совместно с изоляционистами, а на определенном этапе даже приняли бы идею официального военного союза Сталина и Гитлера. Микроэлементы подобного мышления дожили до наших дней: и Гор Видал, и Патрик Дж. Бьюкенен все еще продолжают грезить фигурой Чарльза Линдберга, чье влияние столь искаженно представлено сквозь традиционно-скучную еврейскую перспективу в духе Нью-Джерси в романе Филипа Рота «Заговор против Америки». (Запевала сегодняшнего сайта Antiwar.com, красующийся Джастин Реймондо, тоже слагает оды во славу харизматической мужественности и власти Линдберга.)
Вместо этого Бейнарт начинает рассказ с кампании Генри Уоллеса 1948 года, на фоне которой развивается действие еще одного романа Филипа Рота «Мой муж — коммунист». В тот год стратегическое большинство американских левых усердно работало на человека, который отдал бы Сталину Восточную (а то и часть Западной) Европы с тем же безразличием, с которым — когда напали на самого Сталина — уступил ее Гитлеру. Пойди кампании Генри Уоллеса так, как предполагалось, ее главным внутриполитическим итогом стало бы избрание Томаса Э. Дьюи. Впрочем, эра трезвомыслящих «либералов холодной войны» началась и без того. В своей книге Бейнарт решающим шагом в этой эволюции считает учреждение в январе 1947 года в вашингтонском отеле «Уиллард» союза «Американцы за демократическое действие». Присутствовали на этом событии Хьюберт Хамфри, Уолтер Ройтер, Элеонора Рузвельт, Артур Шлезингер-мл., Дэвид Дубински и личный герой Бейнарта Рейнгольд Нибур.
Нетрудно сформулировать то, что привлекает в этой группе Бейнарта: Генри Уоллес с невероятно реакционной узостью и замкнутостью выступил против плана Маршалла по оказанию помощи Европе, но якобы за гражданские права и право на труд. А «Американцы за демократическое действие» стали выдающейся организацией, не только поддержавшей план Маршалла и видевшей коммунизм насквозь, но занимавшей передовые позиции в отношении Нового курса и равноправия черных американцев, вторя выступавшей почти сто лет назад в отеле «Уиллард» миссис Джулии Уорд Хау, которая была как «труба, зовущая только вперед и никогда не дающая сигнал к отступлению». Бейнарт воздает должное незаслуженно забытому Байарду Растину, бывшему подлинным гением движений правозащитников и демократических социалистов, однако именно особое внимание к Нибуру придает книге познавательность, поскольку этот велеречивый старый протестантский теолог неизменно предостерегал от американского высокомерия.
Цель Бейнарта перекроить эту традицию для войны с джихадизмом и вновь позиционировать американских либералов как друзей демократии и равноправия и дома, и за границей. Администрация Трумэна представляет яркий пример того, чем он восхищается: от десегрегации американских вооруженных сил до готовности противостоять коммунизму в Греции, Турции и Корее, по мере возможности опираясь на местные демократические силы, а не на региональных олигархов. Он стремится представить траекторию роста реформ внутри страны — особенно поразительно бурный расцвет правозащитного движения — как безупречное соответствие со «сдерживанием» за рубежом и демонстративной готовности применения силы, вплоть до термоядерной силы, способной уничтожить все. Результат: процветание дома и «мир благодаря силе» за рубежом.
Этот ретроспективный оптимизм тоже во многом чересчур дистиллированный. Во-первых, победившие в 1945 году союзники решили не трогать фашистские деспотии в Испании и Португалии и в рамках новой «концепции национальной безопасности» принять на службу гитлеровских шпионов и специалистов-ракетчиков от Рейн-харда Гелена до Вернера фон Брауна. Во-вторых, всегда были левые (в первую очередь И. Ф. Стоун), понимавшие, что кампания Уоллеса была поражением попутчиков. В-третьих, были либералы центристских убеждений, выражавшие серьезную озабоченность политикой Вашингтона в 1953 году в Иране, в 1954 году в Гватемале, в 1958 году в Ливане (все эти эпизоды Бейнарт опускает) и в других местах и не считавшие холодную войну лицензией на империализм. И наконец, возможно, никогда больше не было столь высокомерной риторики — или практики, — как во времена Новых рубежей[146] (врезавшихся в память ораторскими приемами Шлезингера). Не прошло и полутора десятилетий после собрания в отеле «Уиллард», как великосветский любимчик американских либералов поставил Америку на грань глобальной катастрофы на Кубе и уготовил Соединенным Штатам унизительную роль наследников французской империи в Индокитае, и все ради того, чтобы оттянуть претворение в жизнь единственной перезревшей идеи: прекрасного плана Растина с маршем на Вашингтон[147]. В возмущении Новых левых нет никакой тайны. Предательство Джоном Ф. Кеннеди основополагающих принципов «Американцев за демократическое действие» оказалось глубже, чем были готовы принять даже самые доверчивые либералы.
Это не извиняет тех, кто вновь обратился к после- вьетнамскому изоляционизму, а затем рассматривал появление «Трех К» («Красных кхмеров» в Камбодже, Аятоллы Хомейни в Иране и сталинистской фракции Хальк[148] в Афганистане) исключительно как приглашение Америке «вернуться домой». И неоднократно случалось, что кризис, от которого уклонялись либералы, повторялся, и им благополучно пользовались (или даже за него хватались) консерваторы. В первую очередь американские правые (и «жизненно важный центр»), скорей всего, не допустили бы свержения шаха или Сомосы. Нетрудно заработать пропагандистские очки на утверждении, что правящие круги Соединенных Штатов часто сами выступают творцами своих несчастий. Тем не менее это не освобождает граждан страны от необходимости при столкновении с цыплятами из любого другого курятника решать, стрелять или не стрелять в этих птиц, олицетворяющих дурное предзнаменование. И в инстинктивных реакциях, как с немалым сожалением признает в итоге Бейнарт, правые более однозначны.
Джимми Картер не был Генри Уоллесом, но согласно истории либерализма Бейнарта в послевьетнамский период проявляется тот же самый образ мышления — самообман относительно Империи зла, — что дало правым новый большой шанс. В этом повествовании роль «Американцев за демократическое действие» оттесняется выходом на первый план Скупа Джексона и ныне забытого конгрессмена Дейва Мак-Керди, искавших «третий путь» разрешения кризиса в Центральной Америке. Последовавший распад советской системы, кажется, отдаляет от нас некоторые из этих споров сильнее, чем они того заслуживают. (При всем том предвестником был спор Пола Бермана и Майкла Мура, когда первый написал статью «Мамаша Джонс» с критикой сандинистов, а второй подверг ее цензуре.) Бейнарт преуменьшает важность отказа Рональда Рейгана от «взаимного гарантированного уничтожения», давней двухпартийной доктрины сдерживания, внезапно (и справедливо) признанной нестабильной и аморальной. Помимо того, что этот сдвиг в политике хорошо сработал в «реальном мире», а как решение о переходе к стратегической оборонной инициативе оказал ощутимое влияние на Михаила Горбачева, он также породил громкую и бессмысленную либеральную шумиху о «замораживании» ядерных вооружений. Другой большой спор того времени — по поводу введения санкций в отношении Южной Африки — дал левым моральное превосходство на г