– «…Они же, схвативши его, били и отослали ни с чем…» – с горечью процитировал иностранец.
– Ого! – удивилась цыганка. – Вот оно, святое писанне!
– «…опять послал к ним другого слугу; и тому камнями разбили голову и отпустили его с бесчестьем».
– А дальше? Дальш кажи! Неяк там, помню, и па-другому.
«Фиолетовый» согласно кивнул:
– «Имея же и ещё одного сына, любезного ему, напоследок послал и его к ним, говоря: постыдятся сына моего! Но виноградари сказали друг другу: это наследник; пойдём, убьём его, и наследство будет наше. И, схвативши его, убили и выбросили вон из виноградника».
– Вот тебе и по-другому! – усмехнулся Борисович.
Но цыганка покачала головой:
– Не… Чакайте!
Выйдя из-за стола, она направилась в другую половину дома и тут же вернулась с потрёпанной маленькой книжечкой в руках. Открыла и вопросительно посмотрела на иностранца.
Тот кивнул:
– От Марка. Двенадцатая глава.
Пепка и тут сунул свой нос, оттеснив цыганку:
– Так вы и по-польски читаете, мамаша?
– А як жа? И Канстантика ксёндз крестил.
– А если неправильно переведёте?
– Сгинь!
– А зрение-то у вас хорошее…
Найдя нужное место, цыганка обрадовано прочла:
– «И старались схватить яго, ды забоялись народа; ибо поняли, что аб их сказал притчу; и, оставивши яго, адышли…»
– Этак вы с одного на другое перескакиваете! – обиженно вставил Пепка. – Это, знаете ли, подтасовка фактов! А порок-то всё равно не наказан!
– Это виноградари-то? Дальш слухай: «Что зробит хазяин виноградника? Придёт и предаст смерти виноградарей и отдаст виноградник другим».
– А другие виноградари окажутся похитрей! И чтоб народа не побояться, спаивать его начнут… продуктом собственного производства. Чтоб народ поглупел и со всем стал соглашаться! Да такой продуктик придумают, такое зелье изобретут, что почище этого вот ещё окажется… – Пепка ткнул пальцем в страницу. – Отдай! – нацелился он на цыганкину книжку. – Отдай мне этот дурман для народа!
Цыганка не отдавала:
– Не твоя книга!
– А, вот, моя! Я, может, имею право! Я, может, из рода Давидова!
– Отдай жа, нечысть!..
– Ах вот как? А если я сам потомок твоего Иисуса Христа?!
Пепка ухватил евангелие за один конец, старуха обеими руками держала за другой и не отпускала. Так они и тянули книгу в разные стороны…
– Пусти, нячыстая сила!
– Там один обман!
– Мая книга!
– Нет! Закину твой дурман на печку! Там ему только место…
– Халера… – цыганка со злостью растопырила пальцы, чтобы вцепиться в Пепкины патлы и оттолкнуть, но из-за этого хватка другой руки ослабла.
Победа оказалась на стороне Пепки, он вырвал книжку и уже замахнулся ею, трепеща страницами, чтоб зашвырнуть на печку.
Пришлось вмешаться старшему.
Иностранный племянник галантно вернул старухе её собственность и молча протянул Пепке большую дорожную сумку, по всему видать, иностранного производства, взглядом указав на стол.
– Фулиган… – приходила в себя разволновавшаяся цыганка, одной рукой поправляя выбившиеся из-под платка космы, другой – прижимая к груди евангелие.
– Сами вы, мамаша, хулиганка. Не знаете ещё, что защищаете… – Пепка уселся за стол между ней и Жорой, положив на колени сумку.
– Известно что… – прикрыла она книжечку другой рукой.
– Настрадаетесь ещё от вашего дурмана… Наплачетесь, да поздно будет.
– Она не доживёт, Чесь.
– Ваша правда, шеф…
– Но вот молодой человек – другое дело!
– От веры ещё никто не страдал, – вторила своё цыганка.
– Ну да! Вот перед вами – будущая главная жертва! – наглец указал на Жору.
– А он-то чаму можа пострадать?
– Да…в основном… из-за своего характера.
– Это як жа ж?
– А щас проверим! – Пепка повернулся к Жоре и ткнул пальцем в грудь. – Вы, молодой человек, член КПСС?
– Нет! – растерялся Жора.
– Да неужели?… – вкрадчиво вопросил наглец. – И почему, позвольте спросить? Разве ещё не предлагали?
– Ну… – отвёл взгляд Жора. – Предлагали.
– И как же, отговорились? – ехидно издевался подлец.
– Не готов ещё… возраст комсомольский не вышел.
– Ах, значится, не готовы? Видите, мамаша, какой у него характер? Видите!! Не готов он стать членом КПСС. А ведь скоро насядут так, что придётся…
Борисович усмехнулся. Пепка бросил на него быстрый взгляд.
– Смеётесь? После будете, да ещё как. Когда у них, шеф, случится перестройка?
– Через двадцать лет.
– И что, думаете, «перестроят»? Да ничего! Были все начальники партийные, а сделаются православными. Со свечками, как один, по праздникам в телевизоре стоять будут. Флаги носили, теперь – со свечками! На демонстрации полагалось ходить, теперь – в церковь! Зато воровать будет раздолье! Ещё пуще, чем прежде, станут воровать. Поворовал – помолился. Поворовал – помолился, отмыл грехи… Ну, а простой человек вроде нас с вами и сказать побоится, что не православный, вот так-то, мамаша!
Старуха застыла, поджав губы и молча уставившись на Пепку.
– А если кто атеист? – скорчил жалостливую рожу подлец.
– А я, дык вось, каталичка…
– Уй!.. – Пепка закрылся сумкой и в притворном страхе отшатнулся, как от удара, но при этом не рассчитал – потерял равновесие и полетел с лавки на пол – и грохнулся бы, не зацепись ботинком за край стола.
– Посади нячыстую силу за стол, яна и капыты свае на стол! – отскочила цыганка так, что её табурет отлетел к стенке.
– И в самом деле, к столу пора! – заторопил вежливо иностранец. – Садитесь, тётушка! Чем бог… как говорится, послал…
Бог послал Пепке немало, или же сам Чеслав Пепка, чёрт его побери, был богом, если успел так ловко вывалить на стол этакую гору продуктов! И сейчас ещё продолжал вынимать из объёмистой синей сумки: полголовки ноздрястого сыра – Жора узнал литовский «Нямунас», клинковые сырки с тмином, пачки масла с иностранными буквами на золотой обёртке, кусок окорока, связки не сморщившихся сосисок в целлофане, и, наконец, свеженькую, ароматную, пахнущую натуральным хлебом буханку «Ругялиса».
– Матка Боска! – всплеснула руками цыганка. – Нияк у Вильни были?
– Как видите! Братские республики посетили, продуктиками подзапаслись… – хлопотал Пека, заканчивая раскладывать на столе деликатесы, и принялся усаживать недавнюю противницу – сдвинув её табуретку на самый край стола у раскрытой двери. – Удобно вам, так, мамаша? Чтоб телевизор видеть…Тот, легок на помине, как раз заорал программу новостей.
Цыганка вздрогнула и с помощью обходительного шофёра уселась на угол вполоборота к столу. Она попыталась вытянуть шею и так, и этак, заглядывая на экран через дверь в дальнюю половину. Всё было нехорошо.
– Нет! Неудобно вам, тётушка! Сейчас мы его сюда… – Пепка перепрыгнул через порог и мигом оказался в другом конце хаты… Схватил работающий телевизор под мышку, потом прижал к животу и, пятясь, засеменил мелкими шажками, с трудом удерживая тяжесть в обеих руках и то и дело оглядываясь через плечо. Голос диктора орал что-то про членов политбюро.
– Осторожней жа – парог! – закричала цыганка.
Пепка, хоть и оглядывался, и впрямь чуть не грохнулся, налетев на порог задом, но всё кончилось хорошо. Ловко опустил громадину на ножки, прислонив в углу к беленой мелом перегородке, правда, заслонил при этом свет от печки. Но темней не стало, цветной экран телевизора, оказывается, освещал хату даже ярче. И тут Жоре стало нехорошо.
«Мать честная! Как же он работает?»
Жора почувствовал, что готов потерять сознание во второй раз… Пока Пепка нёс телевизор, он всё посматривал на порог, гадая, хватит ли телевизионного шнура, и откуда такой у Константика классный удлинитель. Когда ж перед Жорой на фоне печки замелькали кислые лица членов политбюро – все сплошь в чёрных шапках и пальто – а потом голос диктора принялся надрываться по поводу встречи гостей со всего земного шара, шнур на полу так и не появился… Не был он перекинут через порог.
– Матка Боска! – сказала цыганка. – Са усяго свету!
– Ах, бедные! – съязвил Пепка. – Лица на них нет! То-то перетрудятся слуги народа. Столько гостей встречать!
Тут Жора перекричал орущий телевизор:
– Послушайте! Да как же он работает?
– Тихо, рыбонька. Не свались! – поддержал сзади Пепка. – Тётушку зашибёте! С лавки можно и кувырком! Как я!
– Да скажите!..
– Не волнуйте тётушку! – шикнул на него шофёр и вперил свой наглый взгляд в Жору. – Ш-ш… Нету здесь электричества, нету. Съели? Коммунисты не подводили электричество к хуторам. Так боролись за светлое будущее колхозников.
Жора сделал попытку посмотреть в окно, но там была темнота.
– Столбы не подведены. Можете выбежать посмотреть. Что дальше?
– Но как же… он здесь работал? У Константика ведь он … тоже…?
– Работал, молодой человек. Что дальше?
– Да, но… ведь людям же он как-нибудь объяснял?
Пепка придвинулся совсем вплотную:
– Каким людям?
– Ну, участковому, тётушке…
– Допустим… объяснял…. На японских батарейках телевизор работает. Что дальше?
Жора с надеждой посмотрел на Борисовича.
– И старика не волнуйте, – Пепка по-прежнему глядел в упор рыжим и зелёным глазом и вдруг зашептал быстрой скороговоркой. – Свыкся он уже. Обвык. Думаете, легко ему было такое перенести? Всё ж-таки – учитель физики. А пришлось. Константик просто сказал: «Знать этого вам не нужно. Лучше всего не знать, Дмитрий Борисович…» И лагерный человек поверил. Тёртый кулак!
«Калач…» – машинально поправил следователь.
– Знает: лишняя информация – всегда опасна. Недаром восемнадцать лет на Колыме…
– А вы? – обратился между тем главный иностранец к сидевшему под образами учителю, указывая на пустой табурет в противоположном торце стола рядом с цыганкой – единственное место, откуда ещё удобно было смотреть телевизор. – Сюда, пожалуйста, чтоб видно было!
– Сами смотрите! – отмахнулся Борисович, оставшись на своём месте и даже принципиально повернувшись спиной к экрану. – Я его не гляжу…