– Номер пять, – повторил тот знакомо уже во второй раз – монотонно и с некоторым нетерпением. Левая рука его лежала на саквояже, очутившемся на коленях, вместо синей дорожной сумки, стоявшей теперь на полу. Это был черный, плотно защёлкивающийся саквояж… Правая же рука «фиолетового» иностранца распростёрта была на столе ладонью вверх, и он посматривал на эту протянутую ладонь, точно что-нибудь должно было там появиться. Жора вспомнил пилюлю на ладони Пепки. – Номер пять… – продолжал иностранец. – Под крыльцом хутора у бальсана…
– Там мина, – тихо сказал Пепка. – Ничего не выйдет.
– Поподробней… – потребовал иностранец.
Пепка закрыл глаза и вдумчиво начал перечислять, словно отвечал урок на память:
– Крыльцо деревянное… Культурный слой двадцать пять сантиметров. Хутор построен на фундаменте панского особняка, который был взорван и сгорел в четырнадцатом году… Снаружи, вплотную к южной плите фундамента – три не взорвавшиеся мины. Объект торцом задевает взрыватели двух из них. Опасность взрыва… Пока взрыватели не проржавеют и не сгниют, объект трогать нельзя…
– Дальше! – Иностранец кивнул и, сделав жест, словно перелистывает страницу, проговорил. – Номер шесть…
– На ладони его появилась маленькая шаровая молния, и когда глаза привыкли, Жора рассмотрел сквозь сияние знакомый предмет – серебристую гантель из неизвестного ему металла.
– Откуда?
– Развалины старой каплицы, – отозвался Пепка. – Шесть, семь, восемь… – оттуда же. Наследство скупого Фомы. Определяется след ещё двух. Были перемещены без уничтожения…
Пока шофёр говорил, «фиолетывый» открыл саквояж и по очереди опустил в него три сияющие штуковины.
– Номер девять…
– Шабаны. Сарай Казимировича…
Ещё один сверкающий удлинённый предмет перекочевал в саквояж с ладони «фиолетового» иностранца.
– Номер десять!.. Шабаны. Хлев Беловых… Ну!
Пепка растерянно взглянул на хозяина.
Ладонь по-прежнему оставалась пуста.
– Где объект? Утром точно определялся…
Пепка скорчил страшную рожу:
– У-у-у, сорванцы! – взорвался он вдруг и, дьявольски сверкнув глазами, погрозил кому-то невидимому кулаком. – Бездельники!
– Дети тут не при чём… – поморщился иностранец. – Они знали, как обращаться с предметом. Уточни последствия…
– Объект исчез! – докладывал Пепка, закрыв глаза. – Фиксируется эффект присутствия… Следы тянутся…
И вдруг оба они одновременно посмотрели на Жору.
– Так вот кто тут наследил…
– Вот кто! – заорал коротышка, соскочив с лавки. – Вот кто его уничтожил! – Он картинно протянул руки с растопыренными пальцами, словно собираясь вцепиться Жоре в глотку или выцарапать глаза, и двинулся к нему навстречу по узкому проходу между лавкою и столом. – Ну, не говорил ли я, что за такие художества руки обломать мало?
– Он больше не будет… – заступился «фиолетовый», останавливая жестом Пепку. – Возможности такой не представится…
– Да уж точно! Больше такого случая ему не будет!
Пепка хмыкнул, и они снова занялись своим делом, забыв о Жоре, точно его не было здесь совсем.
– Итак, номер десять пропустим, – продолжал «фиолетовый». – Самостоятельное уничтожение.
– Эх! – вздохнул всё-таки Пепка. – Опоздали!
Иностранец выразил согласие грустным кивком головы.
– Выпустил его из рук этот болван! Упустил!! У-у-у! Я б ему!..
Жора почувствовал, что цыганка опять на них смотрит, и долго уже глядит так – глаза её были расширены от суеверного ужаса… «…се облако светлое осенило их; и се, глас из облака глаголющий…» Он с усилием потряс головой, неосознанно сопротивляясь навязчивым странным фразам, и в растерянности подумал: что же он упустил? Что?..
Иностранцы опять одновременно на него посмотрели.
– Так что… это было?
– Что? А пусть знает! – закричал Пепка. – Пусть помучается, болван! Пусть узнает – что! Всю планету… свою или какую-нибудь другую… мог одеть-обуть, накормить! Высадить такого где-нибудь одного, без… С динозаврами за компанию!.. На завтрак птеродактилям…
«Фиолетовый» остановил занесённую для удара руку Пепки.
– …вот тогда бы знал! – не унимался тот. – Тогда бы запел! Дать бы ему сейчас по шее! Или по морде?! Как лучше, шеф?
– Не надо. Совесть его и так замучит…
– А есть ли она у него?
– Удивительно, но сохранилась.
– Тогда простим.
– Номер одиннадцать…
На ладони «фиолетового» опять появилась сверкающая «болванка» в облачном ореоле.
– Опять Шабаны. Заколоченная хата на краю деревни, где большой дуб…
– Пад дубам, гэта партны жыу… – донёсся хриплый цыганкин голос. Она уже обрела уверенность и сидела у выключенного телевизора, раскуривая папироску. – Казимиравич, царства яму нябесная… У Юзэфкинай хате жыу, – цыганка перекрестилась. – Кали свая сгарэла… Тольки сарай застауся… – В голосе уже звучала свойственная ей ирония.
Иностранец с уважением посмотрел на женщину:
– Наследство своё оставил, на тот свет не взял… В погребе зарыл, в кастрюле.
Очередной странный предмет исчез в саквояже, затвор щелкнул. Зелёная эмалированная кастрюля без одной ручки стояла на краю стола.
«Второе-то – наследство… – механически отметил Жора. – Первое закопал в сарае…»
Это же, видимо, заметила и цыганка. Прокашлявшись, она сказала:
– И чаму гэта стольки яму багаття? Стольки золата… При жизни, царства яму нябеснае, нешта не замечала, каб с деньгой быу. Или быу ён за всех умнейшый?
– «Или думаете, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех живущих в Иерусалиме?» – в тон ей ответил иностранец и пожал плечами.
На ладони его появлялись, как близнецы, сияющие в полутьме гантели. Ритмично щёлкал замок чёрного саквояжа, шофёр продолжал комментировать. «Главный немецкий дот… Вход у хутора в подземелье… Мельница… Старый мост…» – только и слышал Жора, продолжая сидеть с раскрытым ртом.
– Всё? – спросил, наконец, Пепка, поднимаясь из-за стола.
«Фиолетовый» сидел в прежней позе.
– Поищи ещё.
Пепка сел и, закрыв глаза, медленно шевелил губами.
– Есть!.. – произнёс он чуть слышно, но таким зловещим шёпотом и так удивлённо, что волосы на голове у Жоры зашевелились. Что-то произошло! Что-то было не так. – Есть… Но не поддаётся.
– Попробуй ещё раз! – настойчиво сказал «фиолетовый».
– Не может… этого быть… – в растерянности прошептал Пепка, и на Жору вдруг напала какая-то лихая удаль, какой-то пьяный дурацкий смех разбирал его изнутри. И было с чего, было! «Попались!» – подумал он, мысленно хохоча, и радостно закричал:
– Чего это не может быть?
– А того, – вдруг тихо ответил ему иностранец, открывая свой саквояж и вынув оттуда сверкающую штуковину, – того, что кто-то из вас может взять это так, как я.
Жора умолк, в страхе на него уставившись.
– …И того, что ваша эволюция почему-то зашла всё-таки так далеко… Настолько, что двое из вас… смогли управлять этим.
«Да что же здесь невозможного?» – подумал бы Жора ещё вчера и даже сегодня утром. Но помнил свой полёт в Шабанах…
– А?.. «Что же тут невозможного, в самом деле?» – пакостно передразнил Пепка точь-в-точь Жориным голосом. – «Почему, спрашивается, невозможно?» А вот не спросит же ведь, «почему»?! Сидит и не удивляется, стервец! У-у-у! – ткнул он Жоре в грудь пальцем. – Потому что знает… Руку ему всё-таки отрубить бы!..
– Разумеется, – равнодушно констатировал иностранец, – при загнивающем капиталистическом строе это было бы невозможно… При рабовладельческом строе тоже…
– А он у них тут какой? – хихикнул Пепка. – Другой что ли?
– По-другому он у них называется, Чесь!
– И делов-то… – пожал плечами шут.
– Па-дрругому! – радостно подхватила ворона. – Па-дррругому, даррагия тавррищи! Ворррованные брильянты!
– Пасодють вас, ой пасодють! – перекрестившись, запричитала цыганка.
– Не бойтесь, мамаша, мы нездешние! – отрапортовал Пепка – Нам не страшно! Видели, какая у нас машина? Фю-иь – и нету! А, вот, некоторым другим… – он замолк, посмотрев на Жору. – Нет! Взгляните-ка на него! – вдруг вскричал совершенно взбешённым голосом. – Не верит он нам с вами, шеф! Не верит… Оскорбился, видите ли! Докажите-ка вы ему!
– Чем характеризуется рабовладельческий строй? – невозмутимо произнёс иностранец, словно читал учебник. – Низким уровнем производительности труда…
– Низким уровнем жизни рабов… – с готовностью подхватил Пепка. – В школе ещё учили…
– И очень малой продолжительностью их жизни по сравнению с другими эпохами… Раб не свободен в выборе своего труда…
– Вот-вот, шеф, да и в «перестройку» у них не изменится ни черта, всем скажут: «Смирна-а! У нас теперь – рыночный капитализм!» Кто хочет денюжки заработать, идите на рынок торговать! И учителя, и профессора пошлют продавать бананы… если, мол, от голоду не желательно помереть… Все ж теперь у нас могут достойно заработать! На достойную, как им скажут, жизнь!
– Так чем же это не рабство? Да это всё равно, что на галерах…
– Ну, вы скажете, шеф…
– Да чем же это не рабский труд, если профессора вынуждают отказаться от своего призвания? В загнивающем Риме – рабы были, но и Эзопы среди них Эзопами оставались, а тут – все дружным шагом на базар!
– Как же, как же, шеф! «Перестройка» у нас – «демократия» и «свобода»! Ура!
Иностранец кивнул:
– Раб не свободен в выборе своего труда – не заинтересован в его результате, не может иметь цель в жизни…
– И поэтому живёт недолго…
– Что же мы имеем вокруг? – с видом экзаменатора заключил главный, взглянув на Жору. – Пора принимать решение…
– Татаро-монгольское иго… затормозило… – вяло промямлил Жора.
– Иго? – вскипел «фиолетовый». – Какое иго?… Вы спали, наверно, молодой человек, когда мы об этом говорили?!
– Да иго у вас началось лет за триста до прихода Батыя! Русское у вас было иго, а точней, татаро-московское – другого не было! Ещё до Ивана Грозного началось! А потом пошло – Хмельницкий, Петр Первый, Екатерина Вторая, Суворов…