Высокий лес кончился, и Нарен увидал впереди перекрёсток. За перекрёстком лес был другим – сосны и ели окружали песчаную дорогу. Место показалось знакомым. «Дорога на Вильню… По ней шёл Наполеон!» – рассказывал ему Римас, когда вчера в сумерках подъехали к перекрёстку, и тогда они повернули вправо.
Нарен пошёл прямо, по незнакомой дороге, она по-прежнему спускалась вниз.
Хвойный лес по левую сторону дороги стал редеть, сделался светлым, солнечным, сосны и ели стояли далеко друг от друга, и за ними просматривалось изумрудно-зелёное пространство.
Нарен увидел тропинку и пошёл по ней через лес. Скоро сухая хвоя под ногами сменилась зелёным мхом, но тропка угадывалась и среди кочек.
По кочкам росли только кустики голубики да редкие карликовые сосенки, а мох делался более влажным и глубоким, на нём, точно в мягком бархате, зелёными бусинами лежала клюква. Конечно, это было болото, а в центре его Нарен увидел круглое, словно блюдце, озерцо.
Под ногами стало неприятно чавкать, но Нарен решил добраться до озера, да и болото не было обширным – там, сразу за озерком, к открытому изумрудному пространству подступала тёмная стена сосен.
Из лесу показался тонкий девичий силуэт в светлом платье. Девушка двигалась через болото, быстро приближаясь к Нарену. Он смутился, узнав паненку, хозяйку поместья, но скрыться здесь было негде, да и поздно было бежать на глазах у девушки обратно в лес.
Он подошёл к озеру и стал смотреть на воду. Вода была чистая и прозрачная, но из-за торфяного дна озеро казалось чёрным сверкающим камнем или бездонным зеркалом с маленькими белыми лотосами у берегов.
– Не стойте на этой кочке! – воскликнула пани Зося. – Она обвалится! Вы тяжёлый! – И после того, как они обменялись приветствиями, принялась весело объяснять: – Я с этой кочки прыгаю в воду и выбираюсь на берег – это мои мостки. Здесь больше такой нету, и в другом месте трудно выбраться из воды – озеро очень топкое, а берега – сами видите…
На ней было белое простое платье, которое очень шло к её великолепной фигуре. Глаза – сияющие, как у индийских женщин, и волосы – тоже роскошные, только светлые, точно вспыхнувшая на солнце золотая пряжа. Но прекрасней всего была улыбка…
В руках он увидел сетку, а в сетке – книжки, одна лежала вперёд обложкой, и за ней пробкой вниз торчала пустая бутылка из-под мадеры: название на этикетке тоже легко было прочитать.
Пани Зося проследила за его взглядом и весело рассмеялась, поглядывая то на бутылку, то на краснеющего Нарена:
– Хороша барышня! Расхаживает с бутылками по лесу! Ха-ха-ха!
Молодой человек тоже начал смеяться, так заразительны были её искренность и веселье, и вдруг почувствовал, как почва под ним заходила ходуном. Он поскорее соскочил с кочки и оказался так близко к девушке, что ещё больше смутился и неловко застыл в растерянности.
Пани Зося перепрыгнула на его место. На солнце её глаза оказались совсем другими – они были то серые, то сиренево-голубые, словно фиалки. Отсмеявшись, девушка подняла вверх сетку:
– Да я просто носила в бутылке молоко, – объяснила с улыбкой, вытаскивая её из сетки. На стенках расплылись по стеклу белые потёки. Пани Зося перевернула бутылку вверх пробкой, и обложка второй книги оказалась перед глазами.
Можно было прочесть даже годы под заголовком и фамилией Достоевского.
– Вы читаете «Дневники писателя»? – удивился Нарен и опять покраснел: кажется, он сейчас мог обидеть хозяйку.
Девушка засмеялась:
– Бутылки… А теперь – Достоевский!.. Чтение не для барышень?
– Да нет… Я подумал… В глуши… здесь. Однако вы бываете и в Москве, в столице. Можете там покупать книги…
– Да, мы кажемся очень дикими, – посерьёзнела девушка и умолкла. – Только зачем в Москве? Можно в Вильне. И вовсе нет нужды ездить… – Она похлопала рукой по книгам. – Это из приложения к журналу «Нива»… Сейчас приходят бесплатные собрания сочинений – Гоголь, Кнут Гамсун, Чехов… А вообще книги выписывал ещё мой прадед. Даже во времена Великого княжества Литовского их развозили по хуторам…
– Ах, простите! Я просто – дурак! Так, кажется, я назвал слово?
Девушка одарила его очаровательной укоризненной улыбкой, потом подняла голову и внимательно посмотрела на солнце.
– Не обижайтесь! Вам не трудно было бы отвернуться? – спросила она, теперь уже дружески улыбаясь. – Это мой ритуал. Я всегда здесь ныряю в воду. Обязательно, по утрам. Вода здесь тёплая, как молоко… Только не уходите! Я очень хотела вас спросить…
Нарен отвернулся, а девушка, шурша платьем, продолжала торопливо объяснять:
– Сейчас все проснутся, я и так задержалась у своей кормилицы. Надо идти к гостям, а там не удастся поговорить… Лучше побеседуем по дороге… Можете повернуться…
Он услышал за спиной громкий всплеск и весёлый смех девушки. Почва заходила ходуном – Нарен непроизвольно оглянулся, хоть и не собирался поворачиваться вообще… Ходил ходуном весь берег, кочки тряслись, как зелёное виноградное желе.
Ему стало немножко не по себе. Но взгляд упал на воду. Вода не была чёрной. Она была такой прозрачной, словно её не было, а на фоне черного дна… плыла мраморная Венера – скульптура, оживлённая движением, и поэтому ещё более прекрасная, чем в музее, и смотреть на неё было дозволено, как дозволено смотреть на всё божественное, созданное небесами и человеком, – как смотрим мы на произведения искусства – статуи античных богов и богинь… Так уговаривал себя Нарен, не желая отвести взгляд. Да и девушка ему разрешила! Нет, она, верно, не представляла, насколько прозрачная здесь вода… Конечно, не представляла!..
Пани Зося оглянулась. Волосы заструились, как водоросли, расчёсывамые течением. Она легла на спину, и он увидел выплеснувшуюся из воды грудь, а потом… Вода была такой прозрачной, что Нарен ослеп…
«Русалка! – подумал он. – А вокруг цветы…»
Она прекрасно смотрелась посреди озера в ожерелье водяных лилий. Такая же ослепительная, как их молочно-белые лепестки.
– Это лотосы? – спросил Нарен.
– Мы их называем «кувшинки». Хотите, я вам сорву?
Пани Зося подплыла к ближайшей лилии и, оторвав её на длинной ножке, запустила в воздух, как стрелу. На мгновение он увидел в воздухе руку и грудь Венеры и вновь был не в силах отвести взгляд. Бросок был очень сильный, и лилия упала точно у ног Нарена. Индиец поднял цветок и понюхал, потом с благодарностью поклонился. Тонкий, едва заметный аромат что-то напоминал…
– Ну вот, – засмеялась пани Зося, – я, как Царевна-лягушка, послала вам стрелу. Вы её подобрали – теперь вы мой! Есть у нас такая сказка…
Впрочем, она сказала это вслух – как бы, для себя, надеясь, что он и не поймёт. Он, вероятно, и не понял, только спросил:
– А почему кувшинки – только у берегов, и нету посередине?
– О, там слишком глубоко! И поэтому есть легенда… Я вам её расскажу. Это озеро утопленниц. – Она уже не лежала на воде, Нарен видел только её лицо – обращённое к нему лицо и волосы – золотой «солнечный» ореол в воде. – Говорят, здесь топились бедные девушки, которых обесчестил пан, или просто от несчастной любви. Тонули они, естественно, на глубине… И считалось, что перед смертью каждая утопленница обязательно срывала кувшинку, потому что в последний момент в ней просыпался страх и желание жить – уже погружаясь на дно, она пыталась за что-нибудь ухватиться и отрывала стебель… Да было поздно!
– Поучительная легенда.
– Нельзя ухватиться за соломинку…
– Нельзя лишать себя жизни!
– Вы так думаете? Между прочим, теперешние девушки не топятся. Говорят, число кувшинок не меняется много лет. Я, правда, не сравнивала, но, считается, если оно уменьшится на одну – значит, кто-нибудь утонул.
– Зачем же вы сорвали?
– Я же не суеверная.
– Совсем-совсем?
– Я не верю в суеверия и не верю в бога.
– Странно слышать это от девушки. Может ли женщина…
– Я тоже об этом думала. Всё зависит от семьи. Не верил мой отец, и дед не верил… А женщины в нашем роду не выживали. Но ведь и вы тоже… Конфуцианство и даосизм – религии, где нет бога. А точней, это просто философские системы… И Римас мне говорил, что в буддизме тоже его нет, вернее – множество почитаемых святых. Ведь Будда был человеком?
– Да, Будда – человек, который не просто стал богом, он стал законами…
– И в этом разница! Различие наших религий. Православие не может допустить этакого кощунства: человек – бог! Поэтому я православия не признаю, и вообще не верю.
– Не верите ни во что?
– Ну, может быть, только в силу… Какую-то силу природы, сотворившую этот мир. Но ни в коем случае не разумную…
– И вы… сердцем не чувствуете?.. – Нарен был глубоко потрясён.
– Давайте поговорим по дороге! Для меня это слишком… слишком больно, – добавила она почти шёпотом и быстро крикнула: – Отвернитесь!
Нарен отвернулся, понюхал цветок, а потом услышал всплеск и громкий крик девушки. Он непроизвольно повернул голову. Весь берег опять ходил ходуном. Но хуже всего было то, что пани Зося в окружении чёрных брызг падала навзничь в воду… Она ещё хваталась за кочку, которая медленно, на глазах Нарена отрывалась от берега. Часть кочки держали какие-то корни, но груда земли уже обваливалась в воду, а в руках девушки оставалась только охапка мха…
Наконец, пани Зося плюхнулась спиной на поверхность озера – теперь уже чёрного от взбаламученного на дне торфа.
– Не бойтесь, я хорошо плаваю! – успела крикнуть она и погрузилась в торфяную жижу с головой.
Она вынырнула на середине озера, всё ещё перепачканная, как негр, и с грязными волосами. Потом выплыла на чистую воду, легла на спину на воде и стала тщательно выполаскивать волосы двумя руками, то выныривая, то погружаясь с головой.
«Русалка!» – опять подумал Нарен.
Послышался всплеск… И что-то опять упало в воду.
Куски земли у злополучной кочки продолжал обваливаться с берега, но торфяное болото под ногами перестало колебаться.
– Уходите оттуда! – крикнула пани Зося. – Туда, к сухой коряге! И станьте в зарослях голубики!