Я одного паренька запомнил. В памяти остался узкий крупный план. Он здоровой рукой протез второй руки мне демонстрирует. Мол, классный протез какой! За веревочку тянет — пальцы сгибаются, отпускает — разгибаются. Прямо фильм ужасов какой-то!..
Показали нам это всё, значит, и домашнее задание дают: написать к следующему занятию стихи на тему «ЗВЕРСТВА АМЕРИКАНСКИХ АГРЕССОРОВ». Ну и, как говорится, не выдержала душа поэта. А другие ребята ничего написали, помнится, бойко так. Их-то Фидель не подкидывал.
Ну и пошло-поехало со свободой этой…
Вот, казалось бы, окончил я факультет журналистики ЛГУ, что по тем временам для рабоче-крестьянского контингента было почти невероятно. Отец мой, прошедший артиллерийским разведчиком ужас Сталинграда, спал и видел, как его «неправильный» сын наконец за ум возьмется и будет в Афганистане с «вертушки»[9] репортажи вести о подвигах наших ребят. А я возьми да и пойди в детскую газету.
Ха-ха!.. Это легко сказано: «пойди». Вообще-то по распределению я должен был в заводской многотиражке какой-то шахты в Тюменской области три года трубить — как минимум! Так что газету «Ленинские искры» я три последних курса, можно сказать, выхаживал. Место это было элитное, хоть и орган обкома ВЛКСМ[10], но все ж таки какая-никакая отдушина на ниве журналистской партийно-политизированной поденщины[11]. И люди туда переходили уже из взрослых газет, ума и опыта поднабравшись и подустав от бравурных заголовков.
Я ведь даже диплом под руководством редактора этой газеты, Людмилы Анатольевны Онищенко, писал: «ВЫМЫСЕЛ КАК ОДИН ИЗ ПРИЕМОВ ТВОРЧЕСКОГО МЕТОДА ДЕТСКОГО ЖУРНАЛИСТА». Только этот вымысел у меня на поверку не «одним из», а главным и единственным приемом фигурировал. Непонятно было — то ли я статьи писал, то ли небылицы складывал на основе реальных фактов детско-пионерской жизни. Но на доске лучших материалов периодически мои журналистские опусы красовались.
Так чего еще надо для полного счастья?
А я вот все, неуемный, никак в толк не мог взять одну вещь. В еженедельной шестнадцатиполосной газете план на корреспондента — одна полоса в неделю. Сдаются материалы в четверг. Ну, в пятницу еще можно прийти, когда верстка идет, — корректоры что-то могут попросить поправить. Но вот в остальные дни — понедельник, вторник, среду — зачем кресло-то в редакции продавливать?
Мне уже к тому времени было чем заняться на досуге: два литобъединения — поэтическое (Нонны Слепаковой) и прозаическое (Валерия Воскобойникова), два театра — молодежный театр-клуб «Суббота» и детский «Домашний театр» (где я свои спектакли ставил), два ансамбля — детский ансамбль «Каникулы» (где я с детишками песенки свои разучивал) и студенческий ансамбль авторской песни «Краски» (который опять же не без моего творческого участия был организован)…
Ну вот, короче, и начинают в голову мне настойчиво постукивать всякие нехорошие мысли: «А чего я штаны-то в редакции просиживаю? Жизненный КПД[12] на заднюю точку зря извожу?…»
И ее величество Свобода, курлыча с небес, предательски стала зазывать меня на вольные хлеба. А оттуда (с этих самых хлебов) только что Иосифа Бродского[13] на Соловки отправили. Нет, мол, такой профессии в нашей стране — поэт. И коллеги мои, журналисты, которые всю жизнь в редакции проработали, в один голос пальцем у виска стали крутить: ты таким трудом и удачей сюда попал и вот так разом всю жизнь готов себе перечеркнуть?! На свободном поприще выживают исключения, единицы…
Ну, набрался я таки сил, хлопнул дверью — и началось мое свободное плавание по коварному океану творческой самореализации…
Оглядываюсь я сейчас с высоты жизненного опыта и дивлюсь порой. А ведь и правда рискованное это дело — Свобода. Если бы на поворотах судьбы моей ветерок чуток не в попутную сторону дунул, неизвестно, где бы мой кораблик Свободы сейчас рыб кормил. Да и я вместе с ним.
Но как-то случилось так, что набрался я наглости и заскочил в машину к Эдуарду Николаевичу Успенскому — якобы интервью для детской газеты брать, а выскочил оттуда после разговора с ним уже с первой книжкой — «Шагалочка».
А потом как-то очень вовремя для меня редактор «Ленинских искр» Людмила Анатольевна пошла на повышение и стала главредом в питерском «Детгизе». Вот и вторая книжка моя — «Бесконечный караван», считай, по счастливой случайности вдогонку подоспела. Ну а с двумя книжками уже и в Союз писателей можно заявление подавать. И подал. И приняли!
Но с книгами произошла остановка. Народ в 90-е годы XX века интересовала колбаса и финансовые пирамиды. Вот и сидел, чертил на листах ватмана игровые схемы, в которые превращал свои стихи. Разрабатывал объемные головоломки. И в театре «Эксперимент» успел поактерствовать. И сценарии для первого отечественного сериала «Улицы разбитых фонарей» пописать. И роликов рекламных понапридумывать, когда вся эта индустрия только зарождалась. И музыки песенной всякой понаписать, которую никто, может, никогда и не узнает. И настольных игр. А потом, когда появились компьютерные и мобильные игры, — то и здесь отметился. И необычные аттракционы для «Фиксиков». И анимация для «Смешариков», коих и нарёк сим именем и имею честь родным папашей им приходиться. Причем меня увлекала не только сценаристика. Раскадровка — это особая радость. А почему бы еще самому и персонажей не поозвучивать?
Свобода! Вот тогда-то и случилась со мной Свобода!..
Но вот, друзья мои, мы наконец подошли к книжке, которую вы сейчас держите в руках.
Для меня она тоже некий эксперимент. Шаг в сторону. Причем шаг опять же из серии пишешь «в стол». То есть для души. Заведомо понимая, что ни одному издательству подростковые стихи, по сути дела, не нужны. Ну не коммерческий это жанр — поэзия — и всё тут!..
Кстати, о поэзии…
Ведь игровые малышовые стихи, с которыми у многих связана моя фамилия, и поэзия — это не одно и то же. Именно поэтому и в Союз писателей попал я не без труда. Некоторые коллеги были настроены категорически против: мол, никакой Шевчук и не поэт! Эквилибрист словесный! Играет словами, и всё. Никакой высоко-поэтической метафоры, никакой морали. Несерьезно — короче. Обэриут[14] — одним словом.
И это мнение было вполне обоснованным.
Ведь большинство моих старших питерских коллег по цеху, таких, как глубоко почитаемые мною Михаил Яснов и Сергей Махотин, в детскую поэзию пришли из взрослой — по необходимости, как они сами в этом признаются. А я — типа, сознательно и целенаправленно. Поэтому с настоящей поэзией они, в отличие от меня, были, действительно, на «ты».
Так я и не спорю! Ну не писал я в те времена настоящей лирической и философской поэзии. Не увлекало.
А тут вот пару лет назад зацепился взглядом за картины художника Саши Ивойловой. Картины настолько многоуровневые по возможной интерпретации, что не удержался — взял и стал их зарифмовывать. Тоже без особой надежды, что какое-либо издательство ими заинтересуется. Однако питерский «Детгиз» — честь ему и хвала! — издал-таки книжку. Люблю ее несказанно!
Но что делать дальше? Картины кончились, а размышленческие стихи продолжались. Сидел и писал «в стол». По старой, выработанной годами привычке. Опять же уверенный, что это больше для себя, чем для кого-то.
И тут на тебе — михалковская премия!
Так что благодаря этому Конкурсу вы сейчас и держите в руках книгу, которая вряд ли бы появилась на свет сама по себе. И я надеюсь, что вам было над чем поразмыслить и о чем задуматься, читая помещенные в ней стихи.
Так что бывают у госпожи Свободы и приятные новости. Главное — не давать душе лениться. Она должна трудиться. Не важно, в каком творческом направлении. Главное — не изменять принципу: ни дня без строчки. Ну или какого-нибудь эквивалента этой самой строчки. И тогда тебе в будущем воздастся! Ведь не зря Фидель Кастро в небо подкидывал!
Хотя для души нашей по большому счету не так уж и принципиально: востребован труд твой на данный момент или нет. Потому что для души, вкусившей радостные стороны сладкого слова «Свобода», главное — это…
ДВИГАТЬСЯ ДАЛЬШЕ!
О художнике этой книги
На одной из ранних фотографий Александра Яковлева, автора рисунков к этой книжке, он, белобрысый ленинградский ребенок, держит в руке карандаш, глядя в пространство задумчиво вдохновенным взглядом. Поэтому можно считать, что рисовать он начал гораздо раньше, чем помнит себя. Еще в детсадовском возрасте Саша расчеркивал тетрадочные листы на крупные клетки и мгновенно заполнял появившиеся кадры лишь ему понятными каракулями. Это были «фильмы», ведь слово «комикс» юный рисовальщик еще не знал. Тетрадки в 48 листов хватало лишь на вечер.
В школе, вместо того чтобы прилежно учиться, он рисовал карикатуры на учителей, которые тайком передавались по рядам. Этим Александр заслужил любовь одноклассников и настороженно-уважительное отношение со стороны преподавательского состава.
Попав в больницу, где долгие дни можно было только лежать, будущий художник рисовал пальцем в воздухе. Перед последним звонком губной помадой девочки Нади изобразил на школьной стене профиль классного руководителя и в течение нескольких лет, проходя мимо школы, с удовлетворением замечал, что рисунок его подновляют всё новые реставраторы.
После школы Александр четыре раза неудачно поступал на художника и все четыре раза сильно расстраивался[15]. По настоянию родителей получил «нормальную» специальность, закончив с красным дипломом медицинское училище. Однако в медицине возможности рисовать были несколько ограничены, поэтому он поступил на открывшуюся кафедру книжной графики питерского филиала Московского университета печати, где и обрел наконец свое рисовальное счастье.