Однако, как ни благородны были его намерения, за столом правили другие; ему же ничего не оставалось, кроме как молча жевать надоевшие бутерброды с сыром и перебирать в уме свои сокровища, которые он мог бы ей показать. Львиную долю книг в его библиотечке она не оценит, это факт: женщинам неинтересны научные тексты с цифрами и диаграммами. Зато «Дикая природа Австралии» ей наверняка понравилась бы – там ведь столько фотографий! Потом, конечно, его коллекция жесткокрылых, с которой все и началось, еще в детстве. Жесткокрылые – это жуки, пояснил он снисходительно, продолжая воображаемую экскурсию. Знаете, что самое сложное в жуках? Классифицировать их: слишком много видов, и нужно в каждом выделить именно тот признак, который позволит виду занять свое место в системе. Эдвин уже начал мысленно рассказывать про Линнея, которым горячо восхищался, но решил, что это ей будет трудновато для начала. Лучше вернуться к коллекции. Вот, к примеру, жук-бомбардир, Pheropsophus verticalis. Он хищник, и когда его берешь в руки, он выбрасывает химическую жидкость; это, правда, не очень больно, просто жжет пальцы. А вот Diphucephala aurulenta, зеленый акациевый жук; между прочим, родственник священного скарабея – слышали про такого? Его знали уже древние египтяне и почитали как символ солнца и возрождения после смерти, потому что он делает шарики из навоза и, представьте себе, катит их точно с востока на запад!
Наверное, он все-таки выдал себя, начав шевелить губами, потому что от монотонного гудения застольной беседы вдруг отделилось насмешливое:
– Винни, ты что-то хочешь сказать? Погромче, нам всем очень интересно.
Эдвин сделал неторопливый глоток из чашки, чтобы голос звучал уверенней, и в воцарившейся тишине произнес:
– Для начала перестань называть меня этим дурацким именем.
– Надо же! – театрально изумился Джеффри. – Котенок выпустил коготки. Ну, а что дальше?
Что дальше – Эдвин придумать не успел и лихорадочно бросился искать подходящий ответ. О чем он только что размышлял? Жуки… древние египтяне… Вот, точно!
– Я просто хотел спросить… мисс Фоссетт, вы бывали в Выставочном дворце? Там ведь столько интересного, даже настоящие египетские мумии.
– Эдди, какой ты молодец! – воскликнула Ванесса, не дав гостье вымолвить ни слова. – В самом деле, почему мы до сих пор вас туда не сводили?
– Я слышал, в следующие выходные там будет благотворительный базар, – подал голос отец, положив себе на блюдце кусок пирога.
– Точно! Значит, обзорная площадка будет открыта!
– И обязательно возьмите с собой Тави, – сказала тетка, обращаясь к гостье. – Ей очень понравится аквариум!
Эдвин сиял: ему было приятно, что нечаянная идея встретила столь горячий прием. Правда, единодушие обернулось непредвиденными трудностями, когда Джеффри заявил, что и сам бы пошел с ними. На такую компанию Эдвин никак не рассчитывал, но, поразмыслив, решил, что справится. Тут же пустились в обсуждение подробностей: какой день будет удобным для всех, что именно выбрать из множества аттракционов, которые предлагал Выставочный дворец. Джеффри настаивал, что нужно непременно зайти в лабиринт, а Ванесса считала это детской забавой и предлагала взамен планетарий; сам же Эдвин был за музей с инсектарием. Но все сошлись в одном: аквариум нужно посетить обязательно.
Ободренный удачей, он подошел к мисс Фоссетт сразу после чая и недрогнувшим голосом предложил посмотреть его коллекцию. Вышло чуть более напористо, чем хотелось, но нельзя было допустить, чтобы гостью перехватил кто-то другой. Она согласилась охотно, и мысль его побежала, опережая действия; значит, как там было? Иллюстрированные книги, потом жуки, потом хорошо бы оставить время на что-то более серьезное – рассказать ей про опыты, которые он делает, дать посмотреть в микроскоп… Ладони у него вспотели от волнения, и пришлось вытереть их украдкой о штаны, прежде чем взять с полки томик «Дикой природы»; однако стоило ему успокоиться, и все пошло как по маслу. Отличная все-таки книжка, и на фотографиях – не чучела, как у Лукаса в «Животных Австралии», а самые что ни на есть живые чудеса природы: коала-альбинос, к примеру; или ехидна – это же с ума сойти что такое!
– А знаете, кто открыл, что они яйцекладущие млекопитающие? Один немецкий ученый, Вильгельм Гааке. В восемьдесят четвертом он привез двух ехидн с острова Кенгуру и обнаружил у одной из них в сумке яйцо! Здорово, да? Потом он ее вскрыл и увидел, что…
– Кого вскрыл? – перебила девушка испуганно.
– Ну, ехидну…
– Живую?!
Потрясенный вид мисс Фоссетт сбил его с толку, и он смутился.
– Нет, конечно. Вначале пришлось ее умертвить… Но это же все для науки, понимаете?
Она не отвечала; голова с замысловато уложенными темными волосами поникла. Сейчас еще расплачется, подумалось с досадой. Ну как с ними быть, с этими женщинами? Тишина, так нелепо и несправедливо разорвавшая беседу, сдавила ему виски, и он сделал еще одну попытку вразумить гостью. Что такое одна ехидна для целого вида? Они гибнут в природе в гораздо больших количествах, причем безо всякого смысла, а эта своей смертью обогатила человеческое знание – причем, заметьте, знание не об этом конкретном зверьке, а о целом виде! Понимаете, в природе нет индивидуальностей, и только судьба вида имеет значение. А, кроме того, ведь не только ученые делают такие опыты: врачи, к примеру, режут лягушек…
– Вовсе необязательно! – пылко возразила мисс Фоссетт. – Мой брат учился на врача; когда я его спросила про лягушек, он сказал, что никогда их не резал!
– Не может быть, – Эдвин даже опешил от такого заявления. – Все будущие доктора препарируют животных, а как иначе? Он, наверное, просто не хотел вас расстраивать. Это понятно – ложь во спасение…
– Как вы можете такое говорить? – Она задохнулась от негодования. – Вы его не знали! Он никогда не лгал!
– Друзья мои, не слишком ли много шуму для нежного свидания?
Разом умолкнув, они обернулись на дверь, и, прежде чем Эдвин успел что-то сказать, мисс Фоссетт вскочила со стула, как на пружине. Лицо ее залило краской, и она почти бегом покинула комнату, бормоча слова извинения.
– Я стучал, – пояснил Джеффри, прикрыв за ней дверь. – Но вы были так увлечены – любо-дорого взглянуть. Появление женщин в доме и правда идет тебе на пользу.
– Замолчи!
Тело сковала гадкая слабость, какая бывает во сне, когда нужно бежать, а ноги не слушаются. Я стерплю, сказал он себе; человек может стерпеть любую пытку.
– Мисс Фоссетт – славная девушка, – продолжал разлагольствовать брат. – Только очень уж доверчивая. Будет жаль, если однажды она узнает о твоем преступном прошлом.
Эдвин стиснул кулаки так, что ногти впились в кожу.
– Если ты ей расскажешь, я тебя убью.
– Господи боже, – поморщился Джеффри. – Сколько пафоса.
Он пересек комнату и приблизился почти вплотную, так что захотелось отшатнуться.
– Удивительно, что из всех наук ты, Винни, выбрал именно природу. Скрипел бы лучше мозгами над математикой – выглядело бы не так смешно, ей-богу. А изучать то, с чем сам не в ладах… Нет, умоляю, – он выставил обе руки ладонями наружу, – без драм. Пойди лучше успокой девушку, раз ты у нас нынче такой сердцеед.
Молча, на ватных ногах, Эдвин вышел из комнаты и дальше, прочь, на воздух. Сел на землю, привалившись спиной к стволу яблони. В саду стояла погребальная тишина: даже птицы, казалось, покинули его, как покинул семь лет назад мамин голос. Семь лет и три дня, поправил он себя безотчетно, как будто это имело значение. Закрыв глаза, зарылся пальцами в землю. Всё прах и тлен. Лет через пятьдесят, а может, и раньше, оба они уйдут в эту землю; какая тогда будет разница, кто кого ненавидел? История хранит тех, кто велик, а ненависть – удел слабых и трусливых.
Но как жить дальше, зная, что судьба твоя – в чужих руках? Как стать неуязвимым, чтобы однажды все не рухнуло из-за неосторожного слова или желания отомстить?
Он начал вспоминать все, что случилось за этот день. С утра – нестройный поход в церковь, потом, как обычно, воскресный ростбиф. После обеда удалось посидеть в спальне с книжкой, пока не приехала мисс Фоссетт. Если бы им только не помешали так грубо…
А что, собственно, было бы? Чего он хотел, когда звал ее посмотреть книги? И чего он должен был хотеть?
Ему показалось вдруг, что он нащупал верный путь.
Нашел.
Решение.
20. Кафе «Богемия»
Черная, лаково блестящая прядь в который раз упала Фрэнки на лицо, и она по-лошадиному тряхнула головой. Остриженные полтора года назад, волосы снова отросли и превратились в стихийное бедствие. Сама Фрэнки, видимо, так их и воспринимала – со смесью досады и смирения перед неизбежным.
– Констанс Дженкинс… – задумчиво повторила она. – Нет, не помню ее.
Ванесса пожала плечами.
– Ну, неважно. Главное – что она первая женщина, получившая эту стипендию! Даже в «Студио» заметка вышла; но, полагаю, в Европе тебе негде было его читать?
– В Германии читают «Югенд», – сказала Фрэнки наставительно. – И что же, ее картина в самом деле хороша?
– Технически – несомненно; композиция выверена до мелочей. Очень мило. Но ничего нового.
– А что за тему дали?
– Представляешь, свободную. Вот повезло.
Они помолчали. Снаружи, из маленького дворика, доносился стук костяшек домино и смех играющих, которые продолжали приходить сюда, хотя прежнее заведение давно переехало на Кинг-стрит. В действительности, кафе мало изменилось: та же простая итальянская еда, та же атмосфера домашнего уюта и самая вольнодумная публика в Мельбурне. Днем здесь царила тишина, но пройдет всего несколько часов – и жаркие споры Общества социалистов зарядят этот умиротворенный воздух электричеством.
– Что ж, – подвела итог Фрэнки, – как бы то ни было, ты все равно смогла поучиться в Европе, даже без этих ста пятидесяти фунтов в год.
Утешение, столь же формальное, сколь и очевидное, не требовало ни ответа, ни даже простого согласия, поэтому Ванесса позволила тишине вновь сгуститься; но слишком велик был соблазн хоть в мыслях сравняться с удачливой стипендиаткой. Да, пусть и без казенных денег, без упомина