Делия присела на кровать и сунула ноги в черные кожаные полуботинки; те оказались настолько велики, что пришлось набить их мятой бумагой. Надев шляпу и застегнув пиджак, она подошла к зеркалу – и зажмурилась, потрясенная. Зачастило сердце, стало жарко и жутко; не может быть, прошептала она себе, это все выдумки: никогда они не были по-настоящему похожи. Наконец, превозмогая себя, глянула сквозь ресницы; пошевелила руками, наклонила голову. Да, это была она – и в то же время нет. Темная фетровая шляпа скрывала волосы, чужой была фигура, и лицо, оттененное новой рамой, сделалось почти юношеским. Недоверчивая улыбка тронула губы, изумленно расширились глаза: Адриан, живой и прекрасный, смотрел на нее, и это было так невероятно, что закружилась голова.
– Вам идет, – сказала Грейс, обняв ее сзади за талию. – Нет, правда! Хочется даже написать вас вот так… А что? По-моему, отличная идея!
– Что это вы тут секретничаете? – в зеркале появился коротышка-китаец с сигаретой в зубах. – Пора бы уже звать Паскаля. Все готовы?
За спиной у Делии возникла высокая усатая фигура, и она вздрогнула от неожиданности.
– Нравится? – спросила фигура голосом Ванессы.
– Просто здорово! Где вы их взяли?
– У знакомых в театре. Мы готовы, Фрэнки.
Канадец встретил их перевоплощение одобрительным свистом. Осмотрел всех, задержав взгляд на Делии, и хлопнул в ладоши.
– Отлично! Только вы поменьше болтайте, а то мало ли кто догадается…
– А что они, к примеру, могут сделать, если узнают? – полюбопытствовала вторая художница, которую все называли Пим.
– Ну, вызовут полицию, наверное… А там могут и в тюрьму посадить.
– В тюрьму? – с ужасом повторила Делия.
– Запросто. Это ведь нарушение закона.
– Ерунда, – подала голос Ванесса. – Вы, наверное, не слышали про Мэрион Эдвардс? Она много лет выдавала себя за мужчину, даже умудрилась жениться. Так вот ее оправдали в суде.
– Но все-таки судили!
– Её арестовали по подозрению в воровстве, но она сбежала: испугалась разоблачения. И ничего – после суда ее выпустили. Правда, на работу потом никто не брал, пришлось показавать себя за деньги на ярмарках.
Тревожное настроение схлынуло, все вновь загомонили, но холодок затаился у Делии внутри. Если их узнают, схватят, если всё это дойдет до Агаты… Поздно отступать, одернула она себя. Нужно просто быть осторожней, вот и всё.
На лестнице они еще болтали в полный голос, подбадривая друг друга, но на улице, как по команде, притихли. Стоял серенький день, из тех, что не радуют солнцем, но и не удручают угрюмыми тучами. Паскаль шел чуть впереди, и подруги, приноравливаясь к его походке, старались ступать шире, хотя в таких больших ботинках это было ужасно неудобно. Обе художницы прикрывали их по бокам. Делии казалось, будто все глазеют на них, совсем как в первые месяцы после приезда, когда ей впервые пришлось одной ходить по городу. А ведь им предстоит сейчас влиться в гуляющую толпу Квартала – вот уж где любят рассматривать окружающих с пристрастием! К счастью, Ванесса, словно прочитав ее мысли, дернула канадца за рукав, и на первом же большом перекрестке они свернули с Коллинз-стрит.
На зловонных улицах, прилегающих к порту и рыбному рынку, никому не было до них дела. Надсадные крики торговцев-носильщиков тонули в грохоте поездов, катившихся по виадуку. Вдоль длинного вокзала стояла вереница наемных экипажей, и лошади, рыжие и гнедые, дремали в ожидании пассажиров. Всего полгода назад такая же вагонетка везла Делию из порта. Сколько всего произошло с тех пор! Сказал бы ей кто-нибудь раньше, что она, переодевшись мужчиной, будет идти по улице в компании людей из богемного круга – тех, кого отец всегда клеймил бездельниками и распутниками. Однако мысль об этом не вызвала смятения в душе: так далек был отец с его криками – и так близка была Ванесса, с которой ей впервые удалось хоть в чем-то сравняться. Стать заодно.
У перекрестка перед вокзалом они остановились. Грейс горячо шепнула ей в ухо: «Удачи! – и добавила с улыбкой: – Вы чудесно выглядите». Завернули за угол; художницы проследовали дальше и скрылись в тени магазинных веранд, а остальные вошли в двери паба.
День остался позади: свет с улицы не проникал сквозь наглухо закрытые окна, и только лампы освещали прокуренный зал с барной стойкой вдоль стены. Несколько лиц обернулись к ним, и стало тихо; вот сейчас… сейчас кто-нибудь самый зоркий раскроет маскарад, и тогда… Но сутулая, с покатыми плечами спина канадца уже загородила их, стукнула монета о стойку, и снова загудели голоса. Можно было наконец оглядеться – и оказалось, что весь зал увешан картинами! Были тут и рисунки, и статуэтки, как в настоящей галерее, и глаза разбегались при попытке все рассмотреть.
– Держите, – произнес над ухом Паскаль, – и давайте отойдем вон туда, пока есть место.
С кружкой в руках Делия последовала за остальными, и тут взгляд ее уперся в огромный, выше человеческого роста, портрет обнаженной женщины. К лицу вмиг прилила кровь. Ах, если бы хоть Паскаля не было рядом!
– Идемте лучше к окну, – шепнула она Ванессе.
– Вы что, с ума сошли? Смотрите на нее! Это же Хлоя.
На сей раз преодолеть себя было еще труднее, чем у зеркала в Темпл-корте. Делия отпила из кружки – пиво сильно горчило, и она чуть не закашлялась – и подняла наконец глаза. Молодая женщина на портрете стояла, уперев руку в бок, а другую положив на большой валун, – поза расслабленная и одновременно вызывающая. Этот вызов Делии сперва не понравился, но лицо женщины изменило впечатление. Она смотрела куда-то в сторону, обратив к зрителю строгий профиль с высоко собранными волосами, и этой внешней бесстрастностью напоминала сразу и Ванессу, и Агату. Обнаженная, она не была беззащитной: в своем спокойствии, как в броне, возвышалась Хлоя над этим мужским миром. Ни табачный дым, ни звон пивных кружек или нескромные взгляды – ничто не могло ее задеть. Ах, вот бы научиться такому!
– Как здорово сделана драпировка, – вполголоса сказала Ванесса. Подойдя вплотную к холсту, она рассматривала складки изумрудной материи, лежавшей на валуне. – И кожа… роскошная фактура.
Она вновь отошла от картины и стояла, потягивая пиво, – ни дать ни взять молодой джентльмен на художественной выставке. Её вид развеселил Делию; в голове слегка зашумело, по жилам разлилось тепло, растопив остатки тревоги. Ничто больше не мешало осмотреть зал, задерживаясь то на пейзаже, то на портрете. Их было много, разных, и все-таки – она не без удивления призналась себе в этом – ни один так не манил к себе, как Хлоя.
– Любите искусство? – хриплый голос бармена перекрыл болтовню мужчин, тянувших пиво у стойки. – Это приятно, когда такие молодые люди знают толк в картинах. Вы ведь не зря смотрите на нее, верно?
– У вас отличный вкус, – отозвался Паскаль.
– Вы, верно, из Европы? Из Франции? Эту картину написал ваш земляк по фамилии Лефевр. Видите, как далеко ее занесло? Она получила золотую медаль у себя в Европе, потом висела в галереях, здесь и в Аделаиде. А теперь она у меня.
Он признес последнюю фразу так, словно бережно смахнул пыль с дорогой вещицы. Затем, перегнувшись через стойку, негромко добавил:
– Говорят, что она, эта девица, потом отравилась. Художник ее соблазнил – у них это часто бывает.
– Какая грустная история.
Бармен хмыкнул и обвел их внимательным взглядом. У него было широкое загорелое лицо, обрамленное рыжеватыми бакенбардами.
– Ваши друзья не очень-то разговорчивы, – заметил он.
– Они плохо знают английский, – нашелся Паскаль. – Мы только вчера с корабля.
Делия замерла, готовая к тому, что сейчас придется выкручиваться; но, видимо, хозяина такой ответ удовлетворил.
– В этой стране, – произнес он, немного помолчав, – искусство не в почете. Так и скажите вашим друзьям. Народ здесь пока еще дикий. Но я, – он приосанился и назидательно поднял палец, – делаю, что могу. Это единственное заведение во всей колонии, где вам дадут пищу духовную пополам с земной. Так и запомните.
Ванесса, не удержавшись, фыркнула, но этот звук потонул в одобрительном мужском хохоте.
– Как там, во Франции? – обратился к ним молодой чернявый бородач. – Пишут, лето у вас было таким дождливым, что побило весь виноград. Не видать теперь шампанского!
– Мы из Канады, – поправил Паскаль.
– Далеко! – уважительно присвистнул тот. – Сколько же у вас заняла дорога?
Господи, хоть бы он замолчал, мысленно взмолилась Делия. Им уже пора идти – задача выполнена, выигран спор. Что же они тянут?
– А у вас нет здесь родственников? – вмешался кто-то; Делия оглянулась: незнакомец в котелке смотрел на Ванессу, и в глазах его было опасное, цепкое любопытство. – Я знаю одного малого, вы так на него похожи, ну прямо как братья.
«Ну что же ты! – Делия бросила на Паскаля отчаянный взгляд. – Бежим!»
– Pardon, je ne comprends pas[32], – не дрогнув, произнес глуховатый голос.
Ей показалось, что Ванесса хотела сказать что-то еще, но в этот миг Паскаль грохнул кружкой о стойку и возвестил спасительное:
– Allons-nous en![33]
Скрипнула дверь, пахнуло теплеющим августовским воздухом с примесью дыма, грянул трамвайный звонок – свобода! Хотелось прокричать: «У нас получилось!», но люди были вокруг – слишком много людей.
– Мы видели ее! – темные глаза Фрэнки сверкнули из-под полей шляпы, надвинутой на лоб. – Я говорила, что мы увидим ее, стоит только захотеть.
– И она в самом деле стоит того, – добавила Ванесса.
– Пойдемте же скорее, – Пим нетерпеливо схватила их за руки. – Дома всё расскажете.
Обратный путь они преодолели почти бегом, насколько позволяли неудобные ботинки. Пережитое копилось и бурлило внутри, изредка прорываясь короткими фразами, сказанными шепотом; и только в студии, когда заперта была дверь, оно хлынуло наружу с хохотом и визгом. Фрэнки в изнеможении повалилась на кровать, и Делия сама смеялась так, что выступили слезы.