Когда угасло последнее эхо, никто не шелохнулся. Так и должно быть, вспомнила Делия. Так всегда бывало прежде, в гостиной их старого дома, и ей думалось, что это молчание – лучшая благодарность поэту. Она растроганно взглянула на подруг – и заметила в них что-то странное. Грейс прятала глаза; Фрэнки сконфуженно вертела в руках спичечный коробок. Только лицо Ванессы оставалось непроницаемым.
– Что-то не так? – произнесла Делия упавшим голосом.
– Нет, все так, – бодро сказала Фрэнки и с нарочитой небрежностью бросила коробок на середину стола. – Ты хорошо читаешь. Это ты сама сочинила?
– Это… нет, не я. А что, вы уже где-то его слышали? Что-то похожее?
– Ну, именно такое не встречалось. Просто сами образы, сравнения… немного знакомы.
– Передай мне, пожалуйста, хлеба, – обратилась к ней Ванесса, и Делия поняла, что она пытается увести разговор в сторону.
– Подождите, – слово вышло у нее сипло и задушенно. – Объясните мне, что происходит?
– Да ничего не происходит, – Грейс подошла к ней и ласково приобняла за плечо. – Ты просто слишком мнительная.
– Нет, – упрямо сказала Делия. – Вам что-то не понравилось, но вы хотите это скрыть от меня. Зачем? Мы ведь всегда были честными друг с другом…
Грейс вздохнула; Фрэнки в замешательстве переглянулась с Ванессой. И тогда, в тишине, ожило контральто.
– Не хочу вас обижать, но это просто слабые стихи. Подражательские, незрелые. Если вы все-таки сами их написали – то простите, конечно…
Что-то сдавило в груди. Неужели она действительно это сказала? – растерянно подумала Делия. А потом под кожей на щеках брызнула кровь, и она опрометью кинулась к дверям. Вслед кричали: «Куда ты? Постой!», но ничто не сумело бы ее сейчас остановить. Лязгнула решетка лифта, и весь дом, сверху донизу, задрожал, как в ознобе. Делия заплакала навзрыд, прижавшись лбом к стене кабины. Какой позор! Провалиться бы сейчас сквозь землю – на сто футов вниз, в шахту, в преисподнюю!
Пол дрогнул, и гудение прекратилось. Сумрачный вестибюль показался безмолвным, но затем со стороны лестницы донесся стук каблуков. Делия выскочила на улицу и со всех ног бросилась прочь. Лишь у перекрестка она замедлила шаг и обернулась: ее не догоняли больше.
Ночной воздух был по-прежнему теплым, но ветерок успел немного разогнать копоть и дым. Небо густо чернело, низкая луна пряталась где-то за домами. В переулке лаяли собаки; прозвенел трамвай по Свонстон-стрит. Значит, они еще ходят; и поезда тоже. Но куда же ей ехать? К Агате? Нет, только не это. В Кэмбервелл? Еще хуже… Можно, конечно, пойти в Темпл-корт, к Пим, но там ее сразу найдут. Тут Делию осенило: надо позвонить Джеффри! Ведь телефонная станция сейчас открыта. Конечно, на нее странно посмотрят там и, возможно, отругают; но ведь выбора нет. От одной мысли, что можно вернуться к Ванессе, ей становилось дурно. Никогда больше она не сможет смотреть им в глаза после такого унижения.
Она стала подниматься дальше по Элизабет-стрит, стараясь не думать о том, сколько темных кварталов ей предстоит пройти. Подсвеченный циферблат на почтамте показывал половину десятого. С Бурк-стрит доносились оживленные возгласы – там, в театральной части города, всегда было людно. Здоровенный детина на углу продавал пироги с лотка, а чуть поодаль сидели две косматые дворняги, выжидая, не упадет ли что-нибудь наземь. Делия перешла на другую сторону улицы: ночные торговцы были прочно связаны в ее сознании с преступниками и падшими женщинами. Постепенно уличный шум затих, и остались лишь одинокие отзвуки ее торопливых шагов. Северная часть города была самой мрачной; даже освещенные окна здесь казались неприветливыми. Из переулков тянуло смрадом отхожих мест. Еще немного, выстукивало сердце; еще квартал – и налево. Вдруг что-то темное клубком бросилось ей под ноги, и она взвизгнула. Крыса! Делию замутило от страха; она почти готова была припустить бегом, но тут от стены впереди отделилась темная мужская фигура, и свист, резкий, как удар бича, рассек тишину. Делия повернулась и бросилась прочь, не разбирая дороги, не слыша ничего, кроме топота множества ног за спиной. Она начала задыхаться и, холодея, поняла, что сейчас ее настигнут. Из последних сил выкрикнула: «Помогите!». В ответ засвистели, заулюлюкали, но топот стал замедляться, отставать, а потом и вовсе прекратился.
Когда впереди замаячил уже знакомый лоток с пирогами, Делия остановилась, чтобы перевести дух. Было жарко, сердце колотилось, как сумасшедшее, и хотелось плакать от отчаянья. Где теперь найти телефон? Скоро перестанут ходить поезда, и она останется запертой в жутких лабиринтах ночного Сити. Ах, думай же! Вот что: надо вернуться к Бурк-стрит. Мало ли, вдруг встретится знакомый в театральной толпе? Паскаль, мистер Пирс – кто-нибудь.
Ярко освещенная улица была запружена народом, и празднично сиял гигантский шар на крыше «Тиволи». Представления, видимо, только что закончились: разодетые дамы под руку с фрачными господами садились в экипажи или шли в ресторан. Посреди всего этого веселья ее собственная бесприютность была почти невыносимой. В толпе часто попадались молодые нагловатые щеголи, которые любили задирать прохожих, и Делия шагала быстро, почти не глядя по сторонам. Вот уже театры остались позади, а вместе с ними – надежда на спасение. Влажным и теплым заволокло глаза; дрогнула, размываясь, картинка: хмурый перекресток с фонарем, железная ограда подземного туалета, а справа – магазин Вейров… где горело окно второго этажа! Она быстро вытерла глаза тыльной стороной ладони: да, там кто-то был! Ну конечно! Ведь это ювелирный магазин, и его должен охранять сторож по ночам. И телефон у них есть!
Делия постучала в главную дверь, за которой находился торговый зал; затем, опасаясь, что ее не услышат сверху, прокричала: «Откройте, пожалуйста!» Дом ответил молчанием. Выждав немного, Делия забарабанила сильнее – и сердце подпрыгнуло от радости, когда витражное окошко над дверью осветилось и в замке заскрежетал ключ.
– Какого… Вы что здесь делаете?
Она и рта не успела раскрыть, как Джеффри больно схватил ее за руку и втащил внутрь. Колокольчик звякнул прямо над головой – так резко, что она вздрогнула.
– Что случилось?!
– Ничего, – Делия растерялась, сбитая с толку его гневом. – Я просто… Я думала…
Джеффри отпустил ее, потер лоб и вздохнул. Он был без пиджака, в одной лишь золотистой узорчатой жилетке поверх белой рубашки, и оттого казался еще более сухощавым, чем обычно.
– Пойдемте. Там все расскажете.
Ну и пусть, твердила про себя Делия, поднимаясь вслед за ним по лестнице; пусть он даже злится – но ведь все обошлось! Она в безопасности! Господи, какое счастье…
Комната, куда они вошли, была ей знакома: здесь стояли рабочие столы и несколько громоздких железных станков. Джеффри придвинул ей табурет, ненадолго скрылся в коридоре и вернулся с пузатой бутылью темного стекла. Плеснул немного в стакан, долил воды из графина и протянул ей.
– Выпейте: на вас лица нет.
А ведь и правда, огорченно подумала Делия и, улучив момент, вытерла платочком лоб и щеки. Наверняка вся красная, растрепанная… В три глотка осушила стакан, не обращая внимания на неприятный запах, который напоминал об Эдвине. Джеффри тем временем вернулся к столу, где стоял микроскоп и разложены были щипцы, какие-то еще инструменты и кусочки металла.
– Чем вы занимаетесь? – осторожно спросила Делия; ей неловко было видеть, как он сердится.
– Проверяю вот это, – он поднял двумя пальцами маленький кроваво-красный камешек. – На подлинность. Клиент божится, что это рубин, но часто за них выдают шпинели.
– Вы так поздно работаете? Я даже не надеялась вас тут застать…
– Я был в клубе, – он отвечал по-прежнему сухо, почти не глядя в ее сторону. – Но потом решил зайти и закончить с делами. А вот что вы сами делали на улице в такой час? Вы хоть представляете, как здесь опасно?
– Я сбежала, – призналась Делия.
– Опять? Не очень-то вы уживчивы.
Она понурилась, и Джеффри, заметив это, сказал чуть мягче:
– Простите. Вы меня напугали этим своим стуком. Я подумал, что-то с Ванессой… Ну, расскажите же, кто вас опять обидел.
Что стало тому причиной: головокружительная легкость от спиртного или внимательный взгляд, под которым она всегда таяла? Так или иначе, Делия выложила ему всю правду – про то, как жестоко, как походя растоптали в кружке память самого достойного человека из всех, кого она знала прежде. Джеффри слушал, не перебивая, терпеливо и серьезно. Дослушав, выдержал паузу и произнес со странным выражением, словно в пустоту:
– Нда. Выходит, ваш брат и здесь не преуспел.
– В каком смысле?..
Он встал – Делия следила за ним непонимающим взглядом – прошелся до двери, тронул рукой зубчатое колесо на станке.
– Вы любили его, это понятно. Он ведь был гораздо старше вас, так?
– Да, на восемь лет.
– И, наверное, был добрым? Играл с вами; правда, не очень часто, потому что учился в Хобарте, а потом уехал за границу.
– Да, все так, – подвердила она, чувствуя, как подступает неприятное беспокойство.
– Вы любили его, потому что он был вашим братом и не обижал вас. Однако это не повод преувеличивать его таланты.
– Но он был талантлив!
– В чем еще, кроме стихов?
– Во всем: в спорте, в учебе… просто как человек…
– Оставим последнее на вашей совести, – он порывисто, с грохотом, придвинул свой стул поближе и сел. – Итак, спорт. Вы вряд ли можете это помнить, но в детстве ваш брат был очень болезненным. Когда в школе затевался футбольный матч, его никто не хотел брать в команду. Потом он немного окреп, стал играть в теннис, но быстро его забросил. В Хатчингсе[45] увлекся крикетом, но судя по тому, что имя его не мелькает в газетных сводках, успеха не имел. Это все, что касается первого пункта. Мне продолжать?
– Нет, – язык словно одеревенел и плохо слушался. – Зачем вы это делаете?