Агата чуть заметно усмехнулась – видимо, признавать за собой вины она не желала. Сделав знак обождать, скрылась на кухне. Что-то зашипело, стукнула дверца духовки. Она пытается выиграть время, решила Делия; ей нужно подумать. Однако сестра вернулась быстро; вытерла на ходу руки и, повесив полотенце на стул, сказала:
«Ты отправила домой поздравительные открытки?»
Делия сконфуженно покачала головой. Она так и не нашла в себе духу написать родным, что живет теперь одна. А лгать было опасно: вдруг дома уже знают обо всем?
«Хорошо. Я послала сама – от всех нас».
От нас! Значит, все это время она скрывала их разлад: не писала домой вовсе или писала неправду. Значит, никто ничего не знает!
«Я сделаю чай», – добавила Агата и вновь исчезла за дверью.
Тави, напряженно следившая за их разговором, тут же взобралась на диван и прижалась к Делии.
– Мама сказала, что ты заболела и уехала. Ты уже выздоровела? Будешь с нами ждать Деда Мороза?
– Он придет ночью, – Делия погладила каштановые кудряшки. – Пока все спят. А я вернусь совсем скоро – может быть, даже послезавтра.
Она встала, чтобы помочь накрыть чайный столик, и удивилась про себя, как быстро все вошло в привычную колею. Снова они расстилают вдвоем скатерть, и Агатины руки, как всегда, поправляют углы, чтобы было ровно; снова расставляют чашки, тарелки для пирога – будто бы не было трех месяцев разлуки. Это ли не подарок на Рождество – долгожданный мир?
Пудинг с изюмом, приготовленный к празднику, Агата подавать не стала, но Делия была рада и рисовому пирогу с кусочками ананаса.
«На что ты жила все это время? Работала?»
«Телефонисткой, – сказала Делия, радуясь, что может наконец-то развеять ужасные картины, которые, вероятно, напридумывала сестра. – Снимаем с подругами квартиру, очень хорошую. Ты не волнуйся за меня».
Хотелось прибавить: «Я скоро выйду замуж», – но она решила не вываливать сразу всё. Да и времени оставалось не так много: через полчаса ей нужно было возвращаться в Сити.
Агата начала рассказывать про ателье – сперва сдержанно: да, они работают, и не без успеха; но постепенно желание поделиться с кем-то близким взяло верх. Делия узнала о том, как трудно конкурировать с большими магазинами, у которых есть деньги на газетную рекламу в несколько колонок; как мало на поверку оказалось модниц, не боящихся носить новое, смелое парижское платье. Большинство местных дам покупают привычное, чуть сдобренное парой свежих штрихов. А такое в «Колизее»[48] состряпают быстрей и дешевле, чем у них в ателье. Приходится крутиться: снизили цены, убрали из витрины все необычное. Сейчас обшивают в основном своих: любому приятно, когда в магазине к тебе обращаются на твоем языке.
Ей так нескрываемо хотелось выговориться, что Делия не смела перебивать, хотя стрелки часов подползали уже к опасной точке. В конце концов Агата заметила ее беспокойство и спохватилась сама: еще ведь ничего не сделано! Готовка, уборка…
Распрощались торопливо и чуть сконфуженно. Агата, кажется, хотела обнять ее, но в последний момент передумала. Уже в дверях вдруг вспомнила о чем-то и взяла с каминной полки письмо: «Это тебе. Я не вскрывала».
Обратный путь до бульвара Делия преодолела быстро, но трамвая, как назло, видно не было. Облака к этому времени разошлись, и низкое солнце светило прямо в глаза. Какую погоду обещали на праздники? Хорошую, вроде бы. Можно поехать за город или прокатиться по заливу на пароходе… Она начала уже нервничать не на шутку, когда вдалеке показался трамвай. Как медленно он ползет! Теперь уж точно не добраться вовремя. Чтобы отвлечься, она стала смотреть по сторонам. За дорогой, отделенное белой оградой, возвышалось здание Агатиной школы – будто сказочный дворец из темно-серого камня, элегантно отделанный желтым кирпичом; а слева угадывался полускрытый деревьями методистский колледж, где учился Эдвин. Сегодня они увидятся впервые за долгое время. Эта мысль почему-то не радовала, но Делия не успела толком разобраться, в чем дело: подошел трамвай.
Она нашла свободное местечко на скользкой деревянной лавке, тянувшейся вдоль стены: встреча с Агатой вытащила на свет внушенные ею предрассудки, и Делия не стала садиться в открытый вагон. Расплачиваясь с кондуктором, нащупала в сумочке письмо. Кто мог его прислать? Почерк был незнакомым, вместо обратного адреса – пустота. Она разорвала конверт, с недоумением пробежала глазами первые строчки: «Вы меня не знаете, но я знаю Вас и хочу предостеречь, пока не поздно, от опасности, которая Вам угрожает…» Делия запнулась, боясь читать дальше; письмо было написано наспех, а может, в волнении, и ей тут же передалось это волнение. Краешком глаза она зацепила в середине листа имя Джеффри – и повеяло откуда-то смертоносным жаром. Сделав над собой усилие, она стала спускаться все ниже и ниже по строчкам, как по ступенькам веревочной лестницы, ведущей в преисподнюю. Грудь сдавило, стало нечем дышать. Но ведь это не может быть правдой! Это какая-то глупая шутка. Судя по дате, письмо написано два месяца назад, когда у них все только началось… Кто мог тогда об этом знать?
«Не верьте ни одному его слову. Он, как паук, плетет невидимые нити, а когда Вы поймете, что попались, будет уже слишком поздно. Не повторяйте моих ошибок. Моя жизнь разбита, мое имя смешано с грязью».
«Мое имя»… Она вспомнила маленькую комнату над магазином и широкую кровать, на которой хватает места двоим. Ей стало страшно – так страшно, как не было еще никогда.
Вагон загрохотал, пересекая рельсы. Делия оглянулась на окно – они уже въехали в Сити. Как во сне, поднялась, ища руками опоры, и вышла в предрождественские сумерки. Многие магазины были еще открыты, и поздние покупатели спешили от дверей к дверям с коробками и свертками в руках. Горели фонари, освещая празднично украшенные витрины, но для нее все было подернуто каким-то горячечным туманом.
В ювелирном был только Фредди. Увидев Делию, он засуетился, откинул крышку прилавка, пропуская ее внутрь, и сказал:
– Наверх, пожалуйста, поднимитесь. Третий этаж. Найдете дорогу?
Господи, да как же это… Тесная маленькая гардеробная, двор с пристройками – давно ли она была здесь впервые? Ступив на широкую лестницу, которая вела в бывшую квартиру, Делия чуть не расплакалась. Зачем она поехала к Агате? Зачем открыла это письмо?
– Это ты? – резкий, нетерпеливый окрик скатился к ней сверху. – У тебя что, нет часов? Мы же договорились!
– Прости, – машинально сказала Делия. Глаза вновь были сухи. Перед глазами темнел аккуратный галстучный узел. – Я… мне надо с тобой поговорить.
– Ты что, шутишь? Ну хватит уже, пойдем, не то опоздаем на поезд.
Он был так раздражен, что ей почудилось, будто это совсем другой человек. Темный близнец. Разве с ним она стояла здесь, на лестнице, теплым весенним вечером?
– Я никуда не пойду, пока мы не поговорим.
Джеффри недовольно щелкнул языком – точно так же делала Ванесса, если что-то ее злило.
– Хорошо. Говори.
– Это правда, что ты однажды… погубил девушку? – Она по-прежнему была не в силах поднять голову, боясь увидеть совершенно чужое лицо. – Опозорил ее и бросил. Правда это?
В тишине было слышно, как на улице тарахтят автомобили и басовито, гулко лает собака где-то во дворе.
– Какую девушку?
– Ты ее обманул. Она из богатой семьи, но ей никогда теперь не выйти замуж.
Она вскинула глаза – резко, как в ледяную воду бросилась. В его лице не было раздражения, только тревога.
– Кто тебе такое сказал?
Неужели это всё? Больше не нужно вопросов: он даже не пытается ничего отрицать. Единственное, чего он хочет, – это узнать имена. Как всегда. Всё сошлось. Всё решилось.
Положив ладонь на гладкое дерево перил, Делия начала спускаться.
– Подожди! Это чья-то злая выдумка.
Сознание откликнулось усталым, обреченным: «Ложь». Десять секунд на то, чтобы оправиться от неожиданности – и можно снова лгать.
– Да стой же ты!
Застонала лестница, прогнувшись под ним, – и железной хваткой сдавило запястье, вырвало из пальцев опору; боль пронзила руку, выкрученную грубо и сильно.
– Кто тебе это сказал?!
Делия вскрикнула. Его пальцы немедленно разжались, но уже закипели слезы. Злость, горечь, обида хлынули наружу: никто никогда не делал ей так больно! Никто, кроме Генри.
– Не смей меня трогать! – выкрикнула она и, оттолкнув его, бросилась вниз.
Это было так глупо, что даже не верилось; но пустота лестницы и далекий стук шагов не оставляли шанса обмануться. Сколько раз он проклинал свой предательский страх! И ведь знал, что с ней так нельзя… Чего теперь стоит это знание? все знания на свете?
Но ведь всё еще можно исправить. Она вернется. Она всегда возвращается к тем, от кого убегает.
На втором этаже скрипнула дверь мастерской, и у подножия лестницы появилась Ванесса.
– Так мы идем или нет?
Он вспомнил про поезд и заторопился вниз.
– Да, идем.
– А где Делия?
– Её сегодня не будет, – бросил Джеффри, не останавливаясь.
Спешка была ему на руку: пока они бежали к вокзалу, он не видел лица Ванессы и не слышал ничего, кроме ее частого дыхания. Но, едва войдя в вагон, она спросила:
– Вы что, поссорились?
Поезд медленно тронулся, покидая притихший, готовый к празднику город. Проплыла темная, нежилая громада универмага «Болл и Уэлш» – ни одно окно не светилось там, но смотреть в эти мертвые окна было легче, чем в глаза Ванессы.
– С чего ты взяла? Может, она решила встретить Рождество с сестрой.
– И ей понадобилось кричать, чтобы сообщить тебе об этом?
– Хватит, – отрезал Джеффри. – Не придет, и всё.
Он еле сдержался, чтобы не сказать: «Это не твое дело». Опять заворочалась внутри тяжелая, неуправляемая ярость. Черт возьми, как некстати, что это случилось именно сегодня! Все планы полетели к чертями из-за ерунды. Кто мог это подстроить? Кому выгодна их ссора? Разве что подружкам Делии – своим знакомым, а уж тем более недругам, он ничего не говорил о ней. Фредди? Нет, на него можно положиться.