Да, действительно, в Москве надежных, верных войск в ту пору было мало. Они ушли на фронт, на какое-то время стабилизировавшийся в районе Курска. Главной военной силой ВЧК были дислоцированные в Кремле пулеметные курсы, сформированные из бывших унтер-офицеров.
Опорные пункты контрреволюции — военные школы «Выстрел» (пехотная), «Маскировка» и артиллерийская. В одной только «Маскировке» окопалось несколько десятков контрреволюционно настроенных офицеров.
Перед ВЧК встала нелегкая задача — обезвредить белогвардейских офицеров, не допустить их выступления в поддержку Деникина. Для этого по замыслу Дзержинского необходимо было в первую очередь выявить руководящее ядро белогвардейцев и нанести по нему удар.
Перед чекистами — непосредственными исполнителями плана председателя ВЧК — встал вопрос: с чего начать? В создавшейся обстановке промедление смерти подобно. Офицеры могли выступить со дня на день. Срочно были приняты некоторые меры для их нейтрализации. Руководители операции, конечно, понимали, что этим офицерского мятежа не предотвратишь, в лучшем случае — можно лишь ослабить. Их неотступно преследовала мысль: «Надо найти честных людей и опереться на них. Только так можно добраться до белогвардейской верхушки».
С ликвидацией подпольного руководящего штаба Ф. Э. Дзержинский справедливо связывал успех всей операции.
И действительно, такие люди, конечно, были. ВЧК всегда держала курс на поддержку своей деятельности народом, всеми честными людьми, в том числе и лояльно настроенными военными специалистами, бывшими офицерами старой русской армии. И на этот раз руководство ВЧК не мыслило проведение операции без помощи преданных Советской власти людей. У ВЧК уже обозначились кое-какие подходы к офицерской среде. Но пока они только обозначились, достаточным оперативным материалом чекисты еще не располагали. И все же в их руках вскоре оказалась важнейшая нить, которая привела к одному из главных руководителей белогвардейского заговора.
…Артузову позвонили из комендатуры:
— Военный, наймется, доктор, хочет непременно увидеть товарища Дзержинского. Приходит второй раз. Пускать или не пускать?
Сердце екнуло от предчувствия…
— Я выйду, разберусь. Задержите доктора до моего прихода.
Через несколько минут Артузов уже беседовал в своем кабинете с молодым еще человеком в хорошо подогнанной военной форме, с отличной выправкой кадрового офицера.
Артузов представился и спросил:
— Что вас, уважаемый доктор, привело к нам? — он уже знал, что неожиданный посетитель действительно военврач, в настоящее время — начальник медсанслужбы окружной артиллерийской школы.
Вздохнув, доктор просто ответил:
— Совесть…
— Слушаю вас…
— Мне бы хотелось встретиться с товарищем Дзержинским.
— Это вполне возможно. Но мне нужно знать, по какому делу вы добиваетесь такой встречи? Феликс Эдмундович чрезвычайно занятой человек, хотя и старается никому не отказать в разговоре. Может быть, я смогу быть вам полезным?
— Видите ли, я оказался в двусмысленном положении… С одной стороны, я врач окружной артиллерийской школы и должен в интересах этого учреждения не выносить, как говорится, сор из избы… С другой стороны… Словом, дело в том, что по слабости характера я позволил втянуть себя в сомнительную офицерскую организацию, выступающую против Советов.
— Вот как? — удивленно вскинул брови Артур Христианович. — И что же это за организация, каково ее политическое кредо?
Видимо, признание нелегко давалось сидящему перед Артузовым военному.
— Организация офицерская… — с усилием выдавил он наконец, — действует в нашей артиллерийской и других школах… Совесть не позволяет мне молчать. Я не раз слушал Ленина и во многом с ним солидарен…
Артузов усмехнулся по поводу такой искренней политической наивности, заметил мягко:
— Раз вы с Лениным солидарны, значит, и с нами должны быть солидарны. ВЧК-то создан Лениным и является орудием диктатуры пролетариата. И вы должны нам помочь ликвидировать эту организацию, раз она выступает против Советской власти. Кто ее возглавляет?
Доктор замялся:
— Я пришел к вам, как на исповедь, а вы толкаете меня на это самое… на фискальство.
Артузов понимал собеседника: подобные взгляды были типичны для определенной части интеллигентов в то тревожное время, и, конечно, столкнуть с них доктора будет нелегко. Утешало одно: он, Артузов, имеет дело с безусловно честным человеком, хотя и склонным к идейным шатаниям и разделяющим предрассудки своего окружения, но искренне симпатизирующим Советской власти. В конце концов, сообщение об организации в артиллерийской школе — уже конкретный факт, опираясь на который можно работать.
— Так я пойду, — неожиданно заторопился доктор.
Артузову необходимо было задержать его хотя бы на несколько минут. Может, он еще скажет что-нибудь важное?
— Вы же хотели встретиться с товарищем Дзержинским?
— Я предвижу, что он мне посоветует. Я так и поступлю, выйду из организации.
«Господи, — подумал Артузов, — святая простота! Он полагает, что его благородные коллеги-офицеры так и позволят ему добровольно уйти от них. Его же убьют!»
— В таком случае я вас не задерживаю и лишь хочу от имени ВЧК поблагодарить за то, что вы пришли к нам. Ваш приход я рассматриваю как доверие к ВЧК со стороны интеллигентного человека. И еще вот что… От себя лично позволю дать совет: не стоит рассказывать сослуживцам о визите к нам и распространяться о своем выходе из организации.
В глазах доктора мелькнула растерянность, похоже, он понял обоснованность предупреждения. Артузов не был назойлив. Уговаривать доктора не стал, понимая, что тот больше ничего не расскажет. И все же Артур Христианович надеялся, что разбуженная совесть доктора, возникший в душе внутренний конфликт заставят его сделать последующий, более решительный шаг к установлению истины. А пока спасибо ему и за то, что сообщил о конкретной контрреволюционной организации.
Доктор какое-то время нерешительно топтался на месте, потом надел фуражку и было собрался выйти из кабинета. Но не вышел, остановился в задумчивости. «Терзается, — подумал Артузов, — что-то еще хочет сказать».
— Я вам все-таки советую встретиться с товарищем Дзержинским, — сказал он, рассчитывая, что с председателем ВЧК посетитель будет говорить более откровенно.
Феликс Эдмундович принял доктора. В его кабинете военврач действительно разговорился, ругал некую личность:
— Играет в будущего диктатора Москвы, белая кость!
…Вроде бы невзначай и вне связи с контрреволюционной организацией военврач упомянул фамилии начальников двух окружных военных школ: артиллерийской — Миллера и «Маскировки» — Сучкова. Дзержинский сделал вид, что он так и не понял, проговорился доктор случайно или назвал фамилии намеренно, но в такой форме, чтобы не выглядеть перед ним доносчиком.
Дзержинский перевел разговор на какие-то пустяки, но при этом дал понять посетителю, что ценит его искренность и деликатность.
Доктор ушел удовлетворенный и обещал, что он еще как-нибудь зайдет, если это принесет пользу Советской власти.
В руках чекистов оказались уже вполне реальные данные: Миллер и Сучков. Начинать надо с Миллера. Как-никак в распоряжении начальника артиллерийской школы были не маскировочные средства, пускай и с многочисленной обслугой, а самые настоящие орудия с основательным запасом снарядов.
Не теряя времени, чекисты установили наблюдение за предателем. Они узнали, в частности, что недавно Миллер просил заместителя председателя Реввоенсовета республики Склянского выделить для школы еще одну батарею скорострельных орудий, а ему лично — мотоцикл с коляской. РВС его просьбу пока не рассматривал. Узнав об этом, Дзержинский подумал: «А что, если дать ему этот мотоцикл, разумеется с нашим водителем в придачу?»
Связались со Склянским, и тот отдал необходимое распоряжение. Вскоре перед начальником артиллерийской школы предстал красноармеец, облаченный в кожаные галифе, куртку и шлем с огромными очками. Такими же были и сверкающие, словно начищенные ваксой, перчатки с раструбами. Все это хромовое великолепие странно контрастировало с простецким, явно рязанского происхождения обликом водителя.
— По распоряжению Реввоенсовета красноармеец Кудеяр прибыл в ваше распоряжение! — отрапортовал он Миллеру.
Настоящая фамилия Кудеяра была Горячев, а должность — оперработник ВЧК.
Артузов уже знал, что Миллер — человек не очень большого ума, но непомерного честолюбия. Персональный мотоцикл — тогда большая редкость — для такого, как Миллер, — прежде всего дело престижа. А когда речь идет о личном престиже, тут уж не до бдительности. Все было настолько естественно, что не вызвало никаких подозрений у Миллера.
Горячев стал возить Миллера ж быстро вошел к нему в доверие. Ездил начальник артиллерийской школы много — по всей Москве и пригородам. А водитель был безотказен, не жаловался на усталость и переработку, был в меру услужлив. Он аккуратно возил своего пассажира и запоминал адреса, где ему приходилось бывать вместе с начальником школы, фамилии и лица людей, с которыми тот встречался. В предельно короткий срок у ВЧК накопилось множество данных о связях Миллера. Так, в частности, были определены кое-какие тайники с оружием, установлены личности отдельных командиров боевых групп.
Некоторые из ответственных работников ВЧК склонны были немедленно начать аресты наиболее активных офицеров, но Дзержинский утверждал иное: аресты одиночек мало что дадут, надо разгромить белогвардейцев одним мощным ударом, нанесенным в благоприятный момент.
К этому времени военврач артиллерийской школы активно и сознательно включился в чекистскую операцию, помог установить главных руководителей белогвардейской организации Ходынского, Замоскворецкого и других районов, а также и центрального штаба, находившегося в квартире Ступина.
Теперь Артузову нужно было выяснить, каковы конкретные планы и намерения штаба. Чтобы получить обстоятельные ответы на эти вопросы, необходимо было ознакомиться с содержанием штабных документов. Конечно, можно было найти пути для проникновения чекистов в сам штаб, но для этого требовалось время. И Артузов с разрешения Павлуновского решил «заглянуть» на квартиру Ступина сам.