В стихах М. Леонова стилистическая система, шедшая от Кольцова и оказавшаяся в условиях несколько искусственного отрыва от исторического движения, по сути дела окончательно лишается всякой внутренней основы, переходит, за редким исключением, в более или менее искусную «словесность», словесное ремесло. Она как бы выходит из берегов, становится почти неразличимой, допуская любые единства, смеси, переходы, любые стилистические языковые сочетания. Оттого на страницах стихотворных сборников Леонова Кольцов оттесняется Фофановым, Суриков — Миррой Лохвицкой, а крестьянская песня отступает перед эстрадным романсом:
Я пришел к вам, и вновь почему-то
Мне припомнилось счастье былое,
И опять непонятной тревогой
Встрепенулось мое ретивое.
Понял я теперь, голубка,
Что с тобою мы не пара:
Ты — прекраснейшая скрипка,
Я — разбитая гитара!..
В эту ночь ароматного мая,
Коль случится с тобою недуг,
Ты, желанием страстным сгорая,
Приходи ко мне, милый мой друг.
Зачем меня ты разлюбила,
Зачем покинула меня,
Мой идеал зачем разбила?
Скажи, жду я.
История горемычной суриковской рябины, мечтающей «к дубу перебраться», до неузнаваемости трансформируется под пером М. Леонова в такой сюжет:
Тихо дремлет сад зеленый;
Ночь спустилась голубая,
И склонилась-задремала
Незабудка полевая.
Снится ей красавец ландыш —
Он о ней грустит, страдает
И тайком, под шепот леса,
Тихо слезы проливает...
Все приведенные строки не требуют долгих комментариев, они слишком явно свидетельствуют об утрате поэзией «суриковцев» именно внутренней цельности, внутренней основы, дававшей, бывало, возможность различать за несамостоятельностью и несовершенством выражения определенный мир души, рёальную человеческую судьбу. Потому на страницах серьезных журналов конца прошлого века стихи Леонова не получили одобрения. [1]
Стилистика поэзии «суриковцев» расходилась с подлинным их существованием. Так и у Леонова. Жизнь, дела, мысли, чувства его самого были мало похожи на то, что рисовалось в основной части его стихотворений. Быть может, именно ощущение такого несоответствия и заставило Леонова еще в молодости отойти от активной работы в области стихотворства?
Из всего сказанного, естественно, ничуть не следует, что Леонов, как и некоторые другие поздние «суриковцы», не был человеком, искренне любящим песню и слово, бескорыстно болеющим за народную долю. Однако, по логике истории, кто не идет вперед, тот непременно отстает. Так вышло и с «суриковцами».
Оригинальная глава истории родной поэзии была, по существу, дописана. Однако в жизни все выходило не так ясно и прямо. «Суриковцы», как уже говорилось, не ослабляют, напротив, усиливают, укрепляют и расширяют всевозможную деятельность. Возникают различные ветви, линии, направления, иногда они находятся между собой в яростной борьбе. [1] «Суриковцы» увлекаются разнообразными видами самоутверждения. Проводятся чредой юбилеи, чествования. Стихи, проза, декларации «сурнковцев» приобретают оттенок некоей социальной многозначительности. Входит в употребление слово «самородок», звучащее нередко — в ряду других дел и слов — апологией кустарничества и дилетантизма в искусстве. Наблюдается и увлечение тактическими предприятиями и ходами, внутрикружковыми размежеваниями и борьбой.
Поэты, так или иначе связавшие себя с «суриковцами», очевидно, делятся на три группы.
Во-первых, это, так сказать, «чистые суриковцы»: М. Леонов, С. Кошкаров, И. Морозов, И. Назаров, М. Савин и другие. Некоторые из них делали немало полезного, нужного. Стихи же их в основ ном завершали традицию, изредка отдалялись от нее, уводя к поиску на иных, новых путях.
Другие «суриковцы» (например, Ф. Шкулев, Е. Нечаев) становились у колыбели пролетарской поэзии. И это новое высокое призвание поэта, а не власть традиций было главным, определяющим, наиболее плодотворным в их творческой судьбе.
Наконец, третьи, чья связь с кружком «суриковцев» была особенно недолгой, начинали новую полосу в истории крестьянской поэзии. Поэты крестьянского происхождения начала XX века Н. Клюев, С. Клычков, П. Орешин, А. Ширяевец, так же как и бывший некоторое время в числе «суриковцев» С. Есенин, уже не могут изучаться в непосредственной связи с нашей темой как ее исторический эпилог (хотя определенные соответствия здесь несомненны).
Таким образом, история вызвала к жизни новые пути творчества в области поэзии, непосредственно связанной с демократическими кругами, с народной жизнью, вызвала новые идеи и формы. Все истинно ценное, что было создано «поэтами-самоучками» последней трети прошлого века — начала нынешнего, не пропало, а влилось в мощную реку русской культуры, по-своему отозвалось в художественном творчестве новых поколений.
Е. Калмановский
IИ. Суриков
Иван Захарович Суриков родился 25 марта 1841 года в деревне Новоселово Угличского уезда Ярославской губернии. В год его рождения по переписи в Новоселове было «11 дворов и 55 душ мужеска пола». Родители Сурикова относились к числу оброчных крестьян графов Шереметьевых. Отец его, Захар Адрианович, ко времени рождения сына находился на заработках в Москве, служил приказчиком в овощной лавке. Семья Суриковых жила в деревне в относительном достатке.
Весной 1849 года отец Сурикова перевез жену и сына в Москву, где он уже был владельцем собственной овощной лавки (в ней продавались разные продукты, не только овощи). Очевидно, отец начал занимать сына Ивана по лавке, когда тому исполнилось 11—12 лет, и требовал от него коммерческого рвения.
В школе Суриков не учился, с грамотой его познакомили соседи. Вскоре он пристрастился к чтению, а затем и к стихотворству. С детских лет приходилось ему испытывать чувство одиночества, быть замкнутым, поскольку он жил и рос в среде, отличавшейся жестокостью, корыстолюбием, душевной грубостью. Особенно мучительно сложились отношения с отцом. Его деспотические требования, длительные запои, дикие выходки, всевозможные противодействия литературным занятиям доставляли сыну тяжкие страдания. Только в последние годы жизни сына-поэта Захар Адрианович переменился в отношении к нему. Суриков считал отца одним из главных виновников своего нездоровья; в то же время в семье сохранялись внешне добропорядочные патриархальные отношения.
Ко второй половине 50-х годов торговые дела Сурикова-отца расстроились настолько, что ему пришлось закрыть лавку. В поисках спасения от надвигающейся нищеты он уезжает в родную деревню, а сына и жену оставляет в Москве у своего брата, также занимавшегося торговлей. Дядя держал у себя родственников «из милости», попрекал каждым куском, хотя Суриков с матерью беспрестанно на него работали.
В 1859 году, по возвращении из деревни, отец Сурикова берется за скупку и перепродажу металлического старья и тряпья, что дает семье небольшой доход. Позднее к названным занятиям прибавилась торговля углем.
В мае 1860 года Суриков женился. Его женой стала сирота Мария Николаевна Ермакова, верная, заботливая подруга поэта до конца его дней. Она намного пережила Сурикова (из сообщения газеты «Новости дня» известно, что она присутствовала на панихиде в день 25-летия со дня его смерти).
В начале 60-х годов к стихам Сурикова проявляют интерес разные лица, узнавшие о необычной жизни юноши. Наконец, знакомые устраивают ему встречу с. А. Н. Плещеевым, который может по праву считаться первым учителем Сурикова-поэта. Он давал ему конкретные советы по работе над стихотворениями и помог дебютировать в печати. [1] Некоторые ранние стихотворения публиковались, очевидно, безвозмездно, Суриков не получал за них гонорара.
Между тем домашний быт его складывался крайне неблагоприятно. В октябре 1864 года умерла мать; отец вскоре женился вторично. Жизнь с мачехой оказалась невыносимой. Суриков с женой уходят из родительского дома. Они скитаются, доходят до крайней бедности. Сурикову лишь изредка удается раздобыть случайную работу в типографии или переписку бумаг. Измученный лишениями и обидами, он помышляет о самоубийстве, ищет утешения в пьянстве.
Только после того, как мачеха бросила отца, Суриков возвращается домой: Он много пишет, печатается в различных периодических изданиях. Настоящих условий для поэтической работы у него по-прежнему нет, В письме И. Г. Воронину от 30 октября 1873 года Суриков рассказывал, объясняя причину перерывов в своих творческих занятиях: «Писать что-либо не выберешь времени, чернила в лавке у меня замерзли (ибо контора моя находилась там), а на квартире писать тоже негде, днем нельзя уйти из лавки, потому что я там нахожусь один, отец лежит нездоров, женин брат весь день в развозке угля. Вечером придешь домой измученный, как собака, бегавшая весь день, ища какой-нибудь пищи, до письма ли тут? Да если б и вздумалось что написать, придя вечером домой, где же? Если я примусь писать, то должен сидеть с огнем, а это помешает другим, они не должны будут спать, так как помещение мое, где я живу, заключается в одной комнате». [2]
Несмотря на такие условия, Суриков урывает время для сочинения стихов. В 1871 году вышел в свет первый сборник его стихотворений. На стихи и жизнь Сурикова начинают обращать сочувственное внимание, появляются первые печатные отклики, публикуются портреты. 22 декабря 1875 года его избирают действительным членом Общества любителей российской словесности, тем самым он входит в круг признанных литераторов.