Поэты «Рассвета»
А. Бакулин
Александр Яковлевич Бакулин, дед В. Я. Брюсова с материнской стороны, родился в 1813 году в городе Ельце в довольно богатой купеческой семье. В 40-х годах состояние семьи стало приходить в упадок. Во время сильнейшего пожара в Ельце сгорело все ее имущество.
Бакулину пришлось вести суровую борьбу за существование. Со временем дела его несколько поправились. С 50-х годов он становится на разные сроки владельцем мельниц или арендует имения в Тамбовской, во Владимирской губерниях, работает в них вместе с сыновьями. Умер Бакулин в Москве в январе 1894 года.
Писал Бакулин очень много (очевидно, начиная с 40-х годов до конца жизни). Он является автором множества басен, а также стихотворных сказок на русские фольклорные сюжеты, поэм, прозаических повестей, пьес, бытовых очерков и т. д. [1] Печатался Бакулин мало: при его жизни была издана одна маленькая книжечка — «Басни провинциала» (М., 1864 — без имени автора. В 1903 году В. Я. Брюсов опубликовал несколько стихотворений деда со своим предисловием. [2]
172. Кошка И Щегол
Глядела Кошка на Щегла, —
Не то чтобы она его хотела слушать,
А ей хотелося его бы скушать,
Да высоко висел, достать всё не могла.
Вдруг клетка сорвалась, на низ слетела,
А Кошка тут как и была:
Схватила бедного Щегла
И съела.
Как высоко ни стой,
А помни, милый мой:
Что можно вдруг упасть
И Кошке в рот попасть.
<1872>
173. Осел и Лисица
Раз встретилась с ослом лисица,
Ему поклон пренизкий отдала.
«Откуда ты бредешь, сестрица?»
— «Да вот у льва была».
— «Ну, что, о чем там толковали?»
— «Да всё о том мы рассуждали,
Кого б начальником поставить над скотами...
Была там речь и о тебе,
Да, говорит, нельзя: не нравишься ушами,
Тут я подумала в себе
(Уж это пусть останется меж нами):
Нельзя ль урезать их тебе вершка хоть два,
А я уж, так и быть, замолвила б у льва
За друга милого словечко,
Подумай-ка: почет и теплое местечко».
— «Да что ж, пожалуй, я готов».
А сколько есть не только что скотов, —
Людей,
Которые для выгоды своей,
Когда в виду ее имеют,
Не только что ушей —
Души не пожалеют.
<1872>
174. Лука и Фома
Лука Фому, соседа своего, спросил:
«Корову продал?» — «Да».
— «На что?» — «Нужда».
— «Ты у меня бы попросил,
Я дал бы на нужду».
— «Да ты же видел всю голду,
Как старшина и староста меня <бранили>,
Чуть-чуть не засадили;
Ты подле ведь стоял,
Что ж ты тогда мне не сказал?»
— «Чай, ребятишки выли?»
— «Все выли, выл и я
И вся семья».
— «Жаль, жаль... А я бы дал...»
Жалетелей на свете много,
А помощь только жди от бога.
12 декабря 1891
С. Григорьев
Степан Алексеевич Григорьев родился в 1839 году в Перми. Ко времени издания «Рассвета» он вел торговлю галантерейным товаром. В начале 70-х годов пережил семейную драму, привлекшую внимание товарищей Григорьева. Еще раньше началась скитальческая полоса его жизни.
В начале 70-х годов Григорьев, очевидно, не раз бывал в Москве. Последние годы жизни он служил артельщиком на железной дороге» проживая сначала в Брест-Литовске, а затем на одной из маленьких станций неподалеку от него. На его долю выпадали новые беды и обиды, все они поведаны в его письмах, письмах Сурикова к товарищам и т. д. Изредка Григорьеву удавалось вырваться на короткий срок в Москву.
Умер он 3 ноября 1874 года в возрасте тридцати пяти лет, в Москве, в Мариинской больнице, от чахотки. [1] Гибель его была ускорена пристрастием к вину.
Печатался Григорьев, очевидно, с начала 70-х годов, преимущественно в «Иллюстрированной газете». Единственный сборник — «Стихотворения» (М., 1872) — посвящен автором Ивану Захаровичу Сурикову. [2]
175. «Ах, люби меня, да не сказывай...»
Ах, люби меня, да не сказывай,
Про тоску мою не расспрашивай.
Не разведывай моей думушки,
Не ходи гадать к сватье-кумушке.
Откажися знать мое прошлое,
Детство горькое, детство пошлое!
Только будь ко мне ты внимательна
И на жизнь гляди обстоятельно.
Будь хозяйкою работящею,
Понимай нужду настоящую,
С делом справишься — рук не складывай,
Делать что тебе — предугадывай.
Помогай в нужде — не рассказывай,
Своих дум другим не навязывай.
И легко тогда наша жизнь пойдет,
И тоску мою, как крылом, смахнет.
Ах, взаимно жить нам охотнее,
Да и труд вдвоем повольготнее.
<1871>
176. «Жаркое солнце над нивой гуляет...»
Жаркое солнце над нивой гуляет,
Вольная пташка в лесу распевает,
Лоснится нива волной золотою,
Колос целуется с пыльной землею.
Песня за пашней вдали раздается —
По сердцу ядом страдание льется:
То завывает, то дико застонет,
Грубый напев оборвется, потонет...
Русская песня! зачем ты уныла?
Иль тебе жизнь одну грусть подарила?..
1871
177. Владимирка
Звук цепей и скрип шагов
По степи морозной,
Гул суровых голосов,
Крик команды грозной.
Коней ржанье, волков вой,
Пустыри, проселки,
Вдоль дороги столбовой
Сосенки да елки.
По сугробам зайца след,
Песни вьюги, стоны,
Серебристый снега цвет,
Карканье вороны.
Небо звездное, луна
В радужном сиянье;
Впереди лишь даль видна,
А за ней — страданье...
<1871>
178. Утром
Друг, проснись! давно зарею
Ночка темная сменилась,
И, умывшися росою,
Зелень снова оживилась.
Встало солнце. С солнцем этим
Пахарь ниву удобряет,
Хлеб насущный малым детям
Потом, кровью добывает.
За межою пашни дальней
Даже женщина боронит,
Горе песнею печальной
От себя бедняжка гонит!
Сердцу близки песни звуки.
День к труду нас призывает,
У нас разум есть и руки,
Труд нам счастье обещает.
<1872>
179. «Ночь давно, и кругом...»
Ночь давно, и кругом
Мирный сон, тишина,
Серебристым серпом
Смотрит с неба луна.
Воздух влажен, душист,
Даль прозрачна, ясна,
Не шелохнется лист,
Полный неги и сна.
Дремлют нивы в тиши,
Колос тучный склоня;
В этот час у души
Много дум и огня...
<1872>
180. Сон бедняка
Ночь и тишь над землей...
Лунным светом облит,
Храма крест золотой
В небе блещет, горит.
Спит село. Горе, труд —
Всё забыто пока,
В мир счастливый несут
Грезы сна бедняка.
Видит он,новый дом,
В нем простор, чистота,
Крытый двор, много в нем~
Птиц домашних, скота.
Полон хлеба амбар,
Сторожит его пес
(Если везть на базар,
Будет целый обоз).
Пахнет щами в избе,
На шестке ветчина.
Паном-пан сам себе,
Он сидит у окна.
Односельцы к нему
Занять денег идут,
Даже власти ему
Все почет отдают.
Но ребенка вдруг крик
Сон отрадный прервал,
И, проснувшись, мужик
В голове почесал.
Весь день думал бедняк,
Вея рожь на гумне:
Хорошо бы жить так,
Как он видел во сне.
Но, знать, доли такой
Бедняку не видать
И весь век свой с нуждой
Суждено коротать.
<1872>
181. «Ветер воет за горой...»
Ветер воет за горой,
Вихри степью вьются,
Тучи черною грядой
По небу несутся.
Молнья брызнула, и гром
Глухо прокатился,
И мгновенно мрак кругом
Светом озарился.
Застонал дремучий лес,
Дико зашатался,
Как вторично гром с небес
С молнией прорвался.
Раздробите ж до корней,
Громовые тучи,
По лесам остатки пней
Пламенем летучим!
Пусть развеется, что прах,
Рухлядь вековая
И взрастет на тех местах
Сила молодая.
<1872>
182. Морозный день
Сильный холод, туман над землей,
Дым по крышам из труб расстилается;
Точно огненный шар без лучей,
Сквозь туман солнца свет пробивается.
И стоит в сжатом воздухе гул,
Звуки кованых санок визгливые,
Едет плотный купец, завернул
В воротник свои щеки красивые.
Нарумяненный нищий бежит
И свой нос прикрывает лохмотьями,
И лицо его ветер знобит;
Сыплет снег, обрывая с крыш хлопьями.
Дров два воза везет мужичок,
На базар не спешит, не торопится;
На пути встретил он кабачок,
Привернул обогреться, как водится
Обморозивши руки, в кабак
Обогреться спешит горький пьяница;
Угостившись з.а медный пятак,
Пьян и весел и жизнию хвалится.
А уж жизнь его — слезы глядеть:
Холод, голод, позор и ничтожество;
Но теперь он готов всем бы петь
Богачам про их бедность-убожество.
И идет он панелью — нейдет,
Громким смехом в слезах заливается,
То прохожий его подтолкнет,
То он сам, как былинка, шатается.
А панель так чиста и гладка,
Совершенно катку подобляется, —
Поскользнулась бедняги нога,
И он носом в панель ударяется.
Кровь и брань... Полицейский на грех
Подоспел, подхватил он сердечного
И повел... а вослед ему смех
Раздавался народа беспечного.
В лавку девочка, ежась, спешит,
В куцавейке, с ручонками голыми;
А мороз всё крепчает, трещит,
Стеклы окон рисуя узорами.
<1872>