Дмитрий Егорович Жаров родился предположительно в 1845 году. Из всех авторов «Рассвета» меньше всего сведений сохранилось именно о нем. Известно, что по происхождению он был из крестьян деревни Мневники Московского уезда. Жил в Москве, занимался мелочной торговлей, а также, по свидетельству М. А. Козырева, был «сидельцем питейного дома». [1] Отличался необщительным характером, очень редко появлялся на сходках «поэтов-самоучек». В последние годы жизни у него был свой дом около Пресненской заставы. Умер Жаров в конце июля 1874 года, [2] 29 лет от роду (по воспоминаниям его дочери, сообщенным А. И. Яцимирскому, создателю «Музея русских самоучек»).
Жаров начал печататься, очевидно, в 1869 году, выступал со стихами в «Воскресном досуге», «Иллюстрированной газете». В самом начале своей литературной деятельности выпустил книжку «Стихотворения крестьянина Д. Жарова» (М., 1869). [3]
189. «Четыре года пролетело...»
Четыре года пролетело
С тех пор, как, преданный мечте,
Живу без средств, живу без дела
И в совершенной нищете.
При свете бледном вечерами
Из струн трепещущих перстами
Я извлекаю бедный звук.
Душа полна тяжелых мук.
В квартире тихо, лишь порою
Больные, старые часы
(Предмет уж ветхий для красы)
Плачевно вдруг над головою
Ударят, смолкнут, и потом
Всё тихо; только за окном,
Среди природы мертвой, сонной,
Бушует град неугомонный.
<1868>
190. «Ой вы, жители кабацкие...»
Ой вы, жители кабацкие,
Люди темные, безвестные,
Бросьте помыслы дурацкие,
За труды примитесь честные.
Вы не пашете, не косите,
Только водкой угощаетесь —
В кабаки копейки носите
И до смерти упиваетесь.
Эх, пора вам, люди бедные,
Прекратить беседы шумные,
Все попойки ваши вредные,
Песни дикие, безумные.
Для себя и для отечества
За труды примитесь с рвением,
Чтоб про Русь всё человечество
Говорило с уважением.
<1870>
191. На кладбище
Холм могильный травою зарос,
Возвышается ель над могилой;
На траве тень лежит от берез,
И вокруг вид печальный, унылый.
Ветра гулкий, порывистый шум,
Пташек звонкое, нежное пенье
Поселили во мне много дум,
И невольно я впал в размышленье.
Я из прошлого стал вспоминать
Погребенного вес и значенье
И не мог совершенно понять,
Почему стал он жертвой забвенья.
Он приличный имел капитал,
Все знакомством его дорожили,
Из тщеславья он денег давал,
Но ему их назад не платили.
Каждый друг к нему в дом приезжал
Аккуратно к началу обеда,
Он равно всех к себе принимал:
Опивалу, глупца, дармоеда.
Все друзья нагло льстили ему,
Доброту до небес возносили,
А меж тем ему шили суму
И злословить его не щадили.
И недолго большой его дом
Был приютом гуляк и нахалов:
Вдруг богач стал бедняк-бедняком —
Отшатнулась толпа опивалов.
Им на смену явилась нужда
С непосильной борьбой и мученьем;
Ему стоило много труда
Сжиться с ней и привыкнуть к лишеньям.
Как окончил суровый он путь,
Не доживши до полного века,
Добрым словом его помянуть
Не нашлося нигде человека.
Ломовой на кладбище отвез
Бедняка, и его хоронили
Два могильщика только, без слез
Гроб убогий в могилу спустили.
И немало промчалось годов,
Как в могилу его схоронили,
А к могиле же нет и следов,
Хлеб и соль его все позабыли.
Все пиры, что друзьям он давал, —
Слава их навсегда потемнела;
Вот что значит убить капитал
Для пустого и глупого дела!
<1872>
192. Разговор
— «Ты куда это сына ведешь?»
— «Да хочу, сват, пристроить в ученье.
Был мальчишка мой прежде хорош,
А теперь с ним, поверишь, мученье,
Всё бы только ему баловать.
Хоть в селе есть учитель-то, к счастью».
— «Знать, к тому его хочешь отдать,
Что морочит здесь лекарской частью?
Не подумавши делаешь, сват,
Ты об нем расспросил бы вначале.
И отдашь, да воротишь назад,
Его все хорошо разузнали.
Мой Гришутка, сынок, у него
Год три месяца ровно учился —
И не знает сейчас ничего,
И не то чтобы очень ленился.
Этот фельдшер — дурной человек.
И откуда он к нам появился?
Нынче сына я крепко посек,
Ну да кой-чего я и добился.
Он мне всё дочиста рассказал:
Сын мой только всё время проказил,
Для учителя рожь воровал
Да в карман мой за деньгами лазил.
Вот чему он мальчишку учил,
Он всё наше село обесславил.
Кто не нес ему денег — тех бил,
На колена на целый день ставил.
Если школу построят у нас,
Будет можно и сына пристроить.
Деньги собраны, только тот час,
Знать, далек — и не думали строить!»
— «Ну, спасибо, родимый, тебе,
Лучше брошу я эти затеи, —
Неугодно, должно быть, судьбе,
Чтобы сын мой попал в грамотеи.
Может, люди и дело твердят,
Что не в пользу нам эти науки,
Только жалко, любезный мой сват,
Если будут безграмотны внуки!»
<1872>
193. Сумасшедшая
По зиме жил в столице Панфил, —
Он в деревню свою возвратился
Изнуренный, с потерею сил,
Хорошо, что хоть дома свалился.
Это было в начале весны,
День лежал, два лежал, а на третий
Он не мог узнавать и жены.
Марья плакала, плакали дети...
Пашню некому стало пахать,
Приготовить для топки дровишек,
Заморенную лошадь прибрать,
Приласкать и одеть ребятишек.
Чтоб в трудах за другими поспеть,
Шли крестьяне в поля спозаранок.
Как отрадно, приятно смотреть
На работу крестьян и крестьянок!
Лишь один был не в силах Панфил
Для работы подняться с постели;
Он был плох и вполне походил
На скелет, к концу третьей недели.
А когда же с постели он встал,
Скучно дома сидеть ему стало,
Через силу он пашню пахал,
Не хотел, чтоб семья голодала.
Тихо двигалось дело вперед:
Не хотели служить ему ноги,
Борозды две, не больше, пройдет,
Да и ляжет у самой дороги...
Раз над ним, как он пашню пахал,
Туча крупным дождем разразилась;
Он работу свою не прервал,
Хотя дело и плохо спорилось.
От дождя он дрожал, леденел,
Побледнел весь, сознанья лишился,
И, когда же совсем ослабел,
В борозду, словно сноп, повалился.
До двора сам дойти он не мог,
Под ним ноги, как трости, сгибались,
И опять бедный труженик слег,
И за жизнь его все опасались...
Очень мало Панфил пролежал
И на горе семейству скончался,
Для которого всем рисковал,
Даже смерти самой не боялся.
И когда Марья стала вдовой,
Не о пашне ей думать уж было,
На могиле под липой густой
Она целые дни проводила.
А домой по приходе вдова
Всё-то мужа к себе призывала
По деревне ходила молва,
Что рассудок она потеряла.
И недаром, как на поле все
Поселяне рожь спелую жали,
То с серпом на пустой полосе
Ее с ранней зарею встречали.
<1872>
М. Козырев
Матвей Алексеевич Козырев родился 6 августа 1852 года в сельце Крюкове Московского уезда в семье крепостного крестьянина.
В 1859 году Крюково сгорело, и крестьян против их желания, с помощью казацких плетей перегнали в имение того же помещика в Смоленской губернии. Но на другой год Матвей Козырев с матерью вернулись ближе к родному дому — на железнодорожную станцию Крюково. Отец же уехал на заработки в Москву, стал легковым извозчиком. В 1862 году он привез в Москву и сына, которого отдал в услужение в маленькую табачную лавочку. К тому времени Козырев уже научился «от людей» читать и скоро горячо полюбил книги. Двенадцати-тринадцати лет он начал «сочинять».
В 1866 году отец открыл для сына табачную лавочку близ Тверской заставы. Здесь Козырев познакомился и подружился с одним из своих покупателей — Иваном Захаровичем Суриковым. В автобиографическом рассказе «На пути-дороге к свету» (вошел в книгу «Из народного житья-бытья») Козырев позднее рассказал об этом знакомстве. «В Иване Захаровиче он встретил все: брата, друга и учителя»,— так говорится в рассказе про его юного героя. Козырев и Суриков долгое время были ближайшими друзьями. Лишь в последние годы жизни Сурикова между ними возникла известная отчужденность, хотя дружеские отношения по внешности сохранялись. Суриков, видимо, считал некоторые поступки и мнения Козырева, ставшие ему известными, нетоварищескими, предающими их дружбу. Козырев, по свидетельству одного современника, объяснял изменение отношений так: «когда тот предпочел-ему поэта И. К Кондратьева, то он охладел к Сурикову». [1]
Очевидно, в 90-е годы Козырев довольно близко познакомился со Львом Толстым, посещал его в Ясной Поляне, писал ему письма. [1]
Рослый, красивый, похожий на картинного купца, Козырев был заметной, яркой московской фигурой. В деловом отношении он преуспел много больше своих товарищей. Со временем он стал вести более или менее значительные дела: занимался извозом, очисткой мусора со дворов, имея для того рабочих; был владельцем костоваренного завода. В 1900 году приобрел свою землю в Бронницком уезде, недалеко от Москвы, поселился там с семьей и лишь зимы проводил в Москве.
Умер Козырев 10 октября 1912 года.
Дебютировал он в печати стихотворением «Раздумье старика» («Грамотей», 1871, № 9). Позднее в основном писал прозу: рассказы, очерки. Печатался в журналах и газетах: «Развлечение», «Воскресный досуг», «Иллюстрированная газета», «Пчела», «Будильник», «Московский листок», «Русский листок», «Новости дня», «Юная Россия», «Детское чтение» и других. Стихи Козырева включены в коллективные сборники «писателей-самоучек»: «Родные звуки» (вып. 1—М., 1889; вып. 2 — М., 1891), «Думы» (М., 1895), «Нужды» (М., 1896—1897). Отдельным изданием его стихотворения вышли в составе «Библиотеки ,,Крошка“» под названием «Думы и грезы — нужды и слезы» (Киев, 1893). [2] Рассказы Козырева собраны в двух книгах: «Из народного житья-бытья» (М., 1878) и «Типы Замоскворечья. Очерки и рассказы из купеческого быта» (М., 1879; второе издание — под названием «Днем и ночью», М., 1896).
Основные псевдонимы Козырева: М. Крюков, Матвей Прутков (для юмористических произведений на «мелкие случаи»), Рыжая борода, Философ из Ямской и другие.
194. Нищий
Летней жаркою порою
Солнце жгучее печет,
По селу с большой сумою
Старичок седой идет.
От окна к окну подходит
С обнаженной головой,
И во имя бога просит
Он с протянутой рукой.
И, крестяся, принимает
Подаянье из окна
Да печально вспоминает.
Жизнь былую старина.
Было время, что когда-то
Сам он нищим помогал;
Жил исправно он, богато,
Злой нужды в глаза не знал.
Что ж такое разорило,
Кто обидел старика? —
Чарка хмельного сгубила,
Разорила бедняка.
И пришлось ему с сумою
Хлеб насущный собирать
Да в тяжелый час порою
Свою долю проклинать.
<1872>
195. Жатва
Точно море, рожь высокая
Стоит тихо, не колышется,
За межой, чу... песня звонкая
Чья-то стройно льется, слышится.
Полосою ржи широкою
Идут жницы загорелые
И серпами рожь высокую
Жнут, снопами вяжут спелую.
И кладут копнами, кучами
Рожь-надежду, свое золото,
Что их силами могучими
Да кровавым потом добыто.
Бог на помочь, люди добрые,
Дай вам силу да терпение,
Чтобы в пору вам, во времечко
Убрать золото — имение.
<7872>
196. Рассвет
Темнота весенней ночи
В поле разределась;
Смеркли звезды, ночи очи,
Зорька загорелась.
Осветился лес дремучий,
Зеленью одетый;
Щелкнул, чу! певец могучий
Соловейко где-то.
И далеко лесом трели
Звонко покатились,
А верхушки стройных елей
Зорькой золотились.
В небе, следом за зарею,
Солнце появилось,
И, омытая росою,
Травка оживилась.
Сторона моя родная,
Ты, как утро это,
Рассветай, преград не зная,
Просвещеньем света!
<7872>
197. Из Т. Шевченко
Что не вольный ветер в поле
Тополем качает,
То девица свою долю,
Плача, проклинает:
«Пусть бы долю мою злую
Море потопило,
Что девицу молодую
Счастьем обделила.
Наделила красотою,
Как она хотела;
Да, бедняжке, мне с любовью
Разойтись велела.
Век девичий доживаю
С горем да тоскою,
Горемычная, не знаю,
Что зовут любовью».
<1872>