Иван Егорович Тарусин родился в 1834 году в селе Дединове Зарайского уезда Рязанской губернии. Грамоте выучился самоучкой.
В конце 50-х годов приехал в Москву, служил половым в трактирах, одно время содержал собственный трактир в Коломне. Несколько лет прожил в Петербурге (очевидно, с 1860 года). При отъезде его из Москвы А. Н. Плещеев, сочувственно относившийся к самому Тарусину и его первым поэтическим опытам, дал ему рекомендательное письмо к поэту Л. А. Мею. Мей сыграл значительную роль в образовании Тарусина, они стали друзьями.
В начале 70-х годов, а может быть и раньше, Тарусин вернулся в Москву. В 1874 году он перенес удар паралича, сделавший его калекой. Некоторое время Тарусин продолжал писать левой рукой. Последние годы жизни он провел в родном селе. Умер 22 июня 1885 года.
Тарусин писал стихи и прозу. Печатался с середины 60-х годов очень редко — в «Воскресном досуге», «Иллюстрированной газете».
215. Зима
Ну-ка, зимка-зима,
Наступай поскорей:
Мы убрались с полей —
Ожидаем тебя,
И соломой избу
Уютили кругом,
И дровец-хворосту
Навозили на двор,
И телега давно
Убрана под навес,
И лошадушки корм
Поедают в клетях,
И лишь только бы путь
Позакрылся снежком,
Мы по снегу в санях
Встретим тройкой тебя.
А по тройке ямщик
Только свистнет кнутом, —
У красавиц девиц
Щеки вспыхнут огнем,
Алым вешним цветком:
Знать, румян да белил
Дед-мороз надарил.
14 ноября 1860
216. Невзгода
У стола пустого
Праздничной порою
Думает крестьянин
Думу сам с собою.
Думает он думу
Про лихую долю,
Что нужды и горя
Натерпелся вволю.
Поедом заела
Мужика невзгода,
И бедняк не видит
Из нее исхода.
Первое — с женою
Доля не клеится;
Делает, что хочет,
Мужа не боится.
Не рачит о доме,
Бросила трудиться;
На уме лишь только
Как бы нарядиться.
Как бы в хороводе
Павою пройтися,
А изба, хозяйство —
Всё хоть провалися.
А второе — в лето
Хлеб не уродился,
Хоть не хуже прочих
В поле он трудился...
Третье ж — срок подушным,
Староста тревожит;
Просто отовсюду
Злое горе гложет.
Занял у соседа
Хлеб в зерне к посевам,
А отдать не в силах;
Тот стращает гневом.
Уведет, вишь, лошадь,
Сам хоть в воз впрягайся;
За неверность слову
На себя и кайся...
У стола пустого
Долго сам с собою
Думал горемыка,
Как тут быть с бедою.
<1872>
IIIМ. Леонов, С. Дрожжин
М. Леонов
Максим Леонович Леонов родился в августе 1872 года в деревне Полухино Тарусского уезда Калужской губернии. Проучился он в сельской школе всего полтора года. Десяти лет приехал с отцом в Москву, помогал ему в торговле. С детских лет увлекался чтением, чем вызывал постоянный гнев отца; приходилось читать тайком, по ночам. В своей автобиографии [1] Леонов рассказывает, что он решил сам писать стихи после того, как подростком прочитал стихотворения Сурикова.
Леонов был человеком исключительно деятельным. С конца 80-х —начала 90-х годов вокруг него создается кружок «писателей-самоучек». Впоследствии Леонов собирал разнообразные материалы о своих товарищах, задумал издание обширного сборника, отражающего их литературные труды. Он был издателем и редактором нескольких коллективных сборников произведений «самоучек», в которых и сам участвовал. Проявлял инициативу в разнообразных направлениях: от создания в начале XX века кружка «Друзья мира» (после ноты русского правительства, призывавшей другие европейские правительства к разоружению) до открытия бесплатной библиотеки-читальни в родном селе.
К началу XX века Леонов оставляет торговлю, становится литератором-профессионалом, выступает в печати с публицистическими произведениями, рассказами, очерками. По временам занимается различными книгоиздательскими и книготорговыми предприятиями.
В 1905—1910 годах в произведениях Леонова начинают сильнее звучать мотивы борьбы и гнева, активизируются связи с освободительным движением. Основанное им издательство «Искры» выпустило в свет книги «Пауки и мухи» К. Либкнехта, «За что борются люди, ходящие с красным знаменем» и другие. Есть сведения о том, что Леонов произнес речь на похоронах Н. Э. Баумана. Он неоднократно подвергался арестам и другим наказаниям за издание и распространение «недозволенной» литературы. [1]
После резких выступлений конкретно-обличительного характера в газете «Раннее утро» (они содержали критику тюремных порядков, а также намеки на видного чиновника) Леонову было предложено покинуть Москву. В конце 1910 года он переезжает в Архангельск, где организует издание газеты «Северное утро» (Леонов — ее фактический, а с октября 1916 года и официальный редактор). После установления советской власти в Архангельске работал в местном Губоно, в отделении РОСТА, газете «Трудовой Север», в середине 20-х годов — продавцом отдела детских игрушек. Умер в 1929 году.
Поэзии Леонов отдал дань в основном в молодые годы. Дебютировал он в московской газете «Вестник» 28 февраля 1887 года. Его стихотворения входят во многие сборники: «Родные звуки» (вып. 1 — М., 1889; вып. 2 — М., 1891), «Звезды» (М., 1891), «Думы» (М., 1895), «Грезы» (М., 1896), «Нужды» (М., 1896—1897), «Блестки» (вып. 1—2, М., 1890). Произведения разных жанров печатались им в «Родине», «Задушевном слове», «Народном благе», «Свете», «Русском курьере», «Новостях дня», многих провинциальных изданиях. Отдельными сборниками стихотворения публиковались трижды: «Первые звуки. Стихотворения Максима Леонова» (М., 1889), «Стихотворения. Издание второе, дополненное» (М., 1898), «Стихотворения и рассказы. Издание третье, дополненное» (М., 1905). Основные псевдонимы Леонова: Максим Горемыка, М. Дунин.
217. Дядя Сидор
«Здравствуй, дядя Сидор,
Долго не видались!»
— «Да, долгонько, барин,
Правда, не встречались!..
А беда-то, слышал,
У меня какая?
В гроб меня загонит
Женка молодая!..»
— «Как жена? да что Iы!
Разве повенчался?..»
— «Вот уж год, сударик,
И второй начался...»
— «Кто ж тебя сосватал?»
— «Сам, родной, женился;
Видно, враг попутал,
Вот и окрутился!
Взял ее, сиротку,
Разодел богато,
Для нее поставил
Новенькую хату.
Всем ей потрафляю,
Да не тут-то было!
Видно, с мужем старым
Ничего не мило:
Ходит молчаливо,
Друга вспоминает,
По ночам частенько,
Слышу я, рыдает.
Стану утешать я —
Взглянет так сурово...
Да, надел я, барин,
На себя оковы!
А не ждал, не чуял
Я беду такую...»
И повесил старый
Голову седую.
<1889>
218. «От тоски-злодейки...»
От тоски-злодейки
Да от злой кручины
Пролегли глубоко
На лице морщины.
От тоски-кручины
Кудри уж не вьются;
Про любовь и счастье
Песни не поются.
Запоешь ли песню,
Песню удалую —
Голос оборвется,
Запоешь другую...
В поле вьюга стонет,
Злобно завывает
И в лесу деревья
Старые качает.
Слыша эту песню,
Сердце больно бьется;
Хочешь петь про радость —
Про тоску поется;
Хочешь ты смеяться,
Хочешь веселиться —
А слеза невольно
По щеке катится...
<1891>
219. Осенью в деревне
Хмурый день осенний,
Дождик моросит,
Ветер злой, сердитый
Ставнями стучит.
Мглою обложились
Рощи и леса;
Смолкли перелетных
Птичек голоса.
Тучи дождевые
По небу плывут,
И с утра до ночи
Всё дожди идут.
Улица безлюдна,
Улица пуста,
Изредка услышишь:
Скрипнут ворота
И к колодцу баба
С ведрами пройдет...
Дождь без перерыва
Всё идет, идет...
<1891>
220. Родная песня
Песня печальная, песня унылая
Слышится где-то в тиши;
Звуки, как ветер осенний, тоскливые
Льются из скорбной души.
Доля суровая, доля жестокая
В песне слагается той,
Жизнь горемычная, жизнь одинокая,
Жизнь с бесконечной тоской!..
<1898>
221. Родина
Тихий шум дубравы,
Песня соловья,
Робкое журчанье
Горного ручья;
Темный лес дремучий,
Пестрые луга...
Родина! о, как ты
Сердцу дорога!..
<1898>
222. «Под зеленым навесом березы...»
Под зеленым навесом березы
Мы стояли обнявшись с тобою,
Ты роняла горячие слезы
И смотрела мне в очи с мольбою.
А до нас доносилися звуки
Соловьиной чарующей трели.
Мы хотели все высказать муки,
Но невольно друг друга робели.
Мы молчали, но этим молчаньем
Говорили мы много с тобою,
Хорошо ты меня понимала,
Да и ты была понята мною.
Мы пришли сюда, чтобы проститься,
Но «прости» с наших уст не срывалось,
И безумная мысль о разлуке
Позабытою так и осталась.
Ты шептала мне нежное слово,
Я твоей красотой восхищался;
А сквозь листья нависшей березы
Месяц ласково нам улыбался.
<1898>
223. Песня кузнеца
Не взирай на мрак и голод,
Поднимай-ка выше молот,
Опускай и не робей
И по стали крепче бей.
Пусть огонь летит и свищет,
Пусть себе исхода ищет,
Ты на искры не взирай —
Сталь сильнее накаляй!
Пусть на твой удар, со стоном,
Сталь ответит гулким звоном,
Ты героем будь, кузнец,
И из стали скуй венец.
Наряди в венец свободу
И пошли ее к народу,
Что в неволе злой живет -
И к себе свободу ждет.
Не взирай на мрак и голод,
Подымай ты выше молот,
Опускай и не робей
И по стали крепче бей.
Скуй, кузнец, из крепкой стали
Цепи, чтоб они сковали
Тех, кто много-много лет
Омрачал науки свет.
Пусть они в цепях узнают,
Как томятся и страдают,
Как с цепями любо жить,
Как отрадно их носить.
Не взирай на мрак и голод,
Поднимай-ка выше молот,
Опускай и не робей
И по стали крепче бей!
<1906>
224. Песня крестьянская
Я песню крестьянскую вам пропою,
Послушайте, братья, вы песню мою:
Та песня в крестьянской избе рождена,
В ней только лишь правда и правда одна.
Мы света не знаем, во тьме мы живем,
Работаем много, но с голода мрем,
А с нами скотина от голода мрет —
Не знаем, кто лучше на свете живет.
И землю мы пашем, и косим, и жнем,
Одна лишь забота и ночью и днем —
О хлебе, чтоб только себя прокормить,
Да подать исправно казне заплатить.
О, подать! Зачем это всё и на что?
Мы платим, но сами не знаем мы то.
Плати! Не заплатишь — корову сведут,
И лошадь и всё у тебя продадут.
Какое им дело, что с голоду мрешь,
Что по миру скоро с сумою пойдешь?
Оброк им скорее давай-подавай,
А сам ты с семьею ложись умирай.
Слыхали мы часто и слышим сейчас,
Что деньги, которые грабят у нас,
Идут на обжорство и пьянство вельмож.
На них не придет никогда вот падёж!
Какое им дело, что голодны мы,
Что мы задохнулись от мрака и тьмы?
Им только оброки давай-подавай,
А сам ты с семьею ложись умирай.
Да где ж справедливость законов твоих,
Мой боже! Ведь создал злодеев ты их,
Ведь дал ты им образ не хищных зверей,
А твой, в доброте бесконечной твоей.
За что же так терпим мы голод, нужду,
Мы трудимся вечно (и слава труду!) —
Они же, как трутни, в довольстве живут
И, словно клопы, кровь крестьянскую пьют.
О боже! Да где же законы твои,
Когда же придут для нас светлые дни?
Им только оброки давай-подавай,
А сам ты с семьею ложись умирай.
<1906>