Шутка не зашла. И она мне дорого стоила. В этом доме о Грише говорят с придыханием, а я нарушил намоленность вокруг него. Наши доверительные отношения, установившиеся с первых фраз, едва переступил порог, мгновенно стаяли. Меня, как бы это сказать, ментально вышвырнуло за пределы уютной кухни, и включилась обратная перемотка: оказался в темной прихожей, потом на лестничной площадке, затем на прохладной улице и наконец в своей глухой норе на Ивантеевской.
Интеллигентная Лидия Сергеевна не прокомментировала, сделала вид, что не заметила оплошности, но и не смотрела больше в мою сторону, а уставилась в окно, продолжая переживать свой внутренний монолог.
Принялся вытаскивать себя за волосы из лужи, в которую сам же себя и посадил:
– Кажется, Виктор Цой, известный рок-музыкант, в одном интервью говорил, что подсознательно копировал свой образ и с Григория Саныча в том числе.
Лидия Сергеевна не соизволила сменить тихий гнев на милость:
– Я знаю, кто такой Цой, – произнесла насмешливо и в качестве прощания пожелала: – передавайте привет вашей татарской матушке.
Надюша принялась убирать со стола, вместе с хлебными крошками безжалостно смахивая тряпкой остатки вдовьей симпатии ко мне.
– Некому, – все еще пытался выпрямить ситуацию, давил на жалость, – она умерла. Меня старшая сестра досматривала, пока замуж не вышла. У нее теперь своя семья, а я вот… к вам зашел на огонек, – и нехотя поднялся из-за стола.
Как назло, после чая сильно приспичило. Во дворе камера, народ ходит, и Лидия Сергеевна может в окно посмотреть. Потому, помявшись, попросил разрешения воспользоваться их уборной. Так и выразился старорежимно. Лидия Сергеевна сжалилась. Санузел оказался совмещенный. Хозяйка подробно стала рассказывать, каким мылом и каким полотенцем для гостей могу воспользоваться. Я вообще-то не сторонник мытья рук после туалета. Я ведь просто касаюсь половины сантиметра своей кожи, которая и так чистая. Потому отказывался тратить ценные ресурсы (воду, мыло, бумагу, электричество) и наказывать окружающую среду только потому, что коснулся крошечного кусочка моего невероятно важного члена. Люди получают больше микробов при рукопожатии.
Не заходя в ванную (для двоих слишком тесную, не осмелился нарушить личную дистанцию), в широченном коридоре, где можно кататься на велосипеде, я послушно кивал и мельком оглядывал комнаты с чуть приоткрытыми дверцами справа и слева, размышляя, в какой из них спал Гриша, а в какой – его дочь. Лидия Сергеевна заметила мой интерес к комнатам и запросто распахнула дверь в одну из них, удовлетворив праздное любопытство. Я увидел холсты и витражи, с помощью лампы красиво озарявшие комнату.
– Мы с Гришей раньше жили в этой комнате. Теперь здесь мастерская Лили. Я переехала в большую комнату, а Лиля спит напротив, – и быстро потянулась к двери дочкиной комнаты, чтобы притворить ее и скрыть от чужих глаз. Но я успел заметить на разобранной смятой постели черный домашний сарафан, под которым почти физически вообразил в своей руке мягкую прохладную плоть Гришиной дочки.
Старые москвичи не говорят «зал» и «спальня». Они произносят с апломбом: «большая комната» и «малая комната»…
Ох, Гриша! Ты умер, дно твоего корабля обросло ракушками, но ты продолжаешь на экране ловить филиппинских пиратов, вокруг тебя разгораются нешуточные страсти, по тебе продолжают лить настоящие слезы. Где найти такую любовь, неподкупную, всепрощающую, готовую заранее оправдать? Даже сомнений никаких относительно его блядства… Их сознание крепко защищено от всякой крамольной мысли о Гришиной неверности. Они ничего не знали, кроме того, что говорил им сам Гриша. Он заменил им солнце и луну. Он отгородил их от всего. Он выращивал своих декоративных женщин на устричной ферме и кормил теми же устрицами. Теперь от них будто большой кусок отвалили. Незыблемую твердыню. Они выползли на божий свет, и оказалось, что божий свет совсем не белый. Он чернее ночи. Теперь их самих заглатывают живьем, специальным ножом вскрыв ракушку и впрыснув лимонного сока. Нет, они не дуры. Они лучше всех. Мне плевать, было – не было. Я никого не осуждаю. Даже сидельцев. Насмотрелся на них. Тоже разные попадаются. Всех под одну гребенку не причешешь. Просто разные судьбы. Но мне хочется, чтобы Гришиным женщинам жилось спокойнее.
Меня наконец оставили одного. Открыл кран с холодной водой, побрызгал себе на лицо и некоторое время сидел на краю ванны в диком отупении. Да, у них умер Гриша, но зато у них цветная ароматизированная туалетная бумага и унитаз, в котором можно смывать, а не бегать вокруг него с бубном. Я в детстве ходил в компостный туалет в сарае. Летом еще хорошо, через крышу можно за ласточками наблюдать и все такое, а вот зимой, конечно, не посидишь… За шумом воды едва различил рыдания и крики. Я наспех застегнулся и выбежал. В коридоре Надюша над обмякшей и бледной Лидией Сергеевной. Я поднял ее с пола и перенес на диван в зале. Надюша тем временем дрожащей рукой отмеряла в стакане нужные капли. Я попытался разжать Лидии Сергеевне рот. Неожиданно выпала вставная челюсть… Мы кое-как влили ей лекарство. Повернул ее на бок. Для верности не глядя выбросил на ковер цветы из рядом стоящей вазы, набрал в ладонь воды, опрыснул ей лицо и виски. Стал прислушиваться к неровному дыханию. Надюша набирала 112. Лидия Сергеевна застонала, веки задрожали.
– Лидия Сергеевна, слышите меня? – склонился над ней. – Можете говорить? Пальцами пошевелить?
– Ававава…
…Скорая приехала минут через десять. Пока возились с Лидией Сергеевной, мы с Надюшей в коридоре, затаив дыхание, ждали. Из-за двери резко запахло спиртом, зажужжал портативный кардиограф, зашуршала лента…
– Все это даром не пройдет, даже если хорошо закончится, – скорбно шептала Надюша, разглядывая в руках чужую сломанную челюсть, на которую нечаянно наступил грузный фельдшер, – все это дается колоссальной ценой здоровья. Но я больше за девочку переживаю. Психика у Лилечки тончайшая.
Ничего себе тончайшая! На той программе чуть ли не херами всех крыла!
Надюша будто мысли мои прочитала:
– Вы не глядите, какая она сейчас, – оправдывалась передо мной, – да, она болезненный, нервный, но трогательный и честный ребенок. Гриша всю жизнь трясся над ней. Дышать на нее боялся. Все потому, что тяжело им далась эта девочка. Все ее очень ждали. Двадцать с лишним лет. Никаких шансов. Одни риски. В итоге Лида родила ее почти на пятом десятке. Была угроза жизни и матери, и ребенка. Гриша их чуть обеих не потерял. Их, можно сказать, с того света вытащили. Гриша, партийный, впервые пошел в церковь свечку за них ставить. Тогда в чем только ни поклялся перед Богом, только бы от беды отвести. Родилась Лиля слабенькой, недоношенной, с Гришину ладонь, почти дюймовочка. Он положил ее на эту ладонь, так всю жизнь и пронес в сердце. И не мог больше отпустить. Он превратился в одно большое ухо и в один большой глаз. Он всегда хотел девочку, похожую на Полу Раксу, с которой познакомился на Московском кинофестивале. Большеглазое совершенство, дивное создание, глаза «со слезой»…
– Надо бы дочери сообщить, – напомнил я.
– Во время съемок Лиля отключает телефон, я уже пробовала. Вечером ее вызвали на смену. Она еле подняла себя с кровати, натянула одежду, даже не умылась и не поела, как сомнамбула в тумане, поехала спасать чужую дипломную с ночными переработками. Она не поехала бы, но обещали заплатить. Лиля – единственная кормилица в семье. На Лидину пенсию разве проживешь? Гоша, у них в доме шаром покати. Она потчевала вас пирогом, который я принесла. Лида за всю жизнь и не научилась печь, – и потом, подумав, уточнила, – а разве вы на машине?
Я кивнул. Когда устраивался, первый вопрос от Прокыша: «Тачка имеется?» Перевозку задержанных (бомжей и наркоманов, туберкулезников) на личной машине никто не отменял. Теперь вот за дочкой народного артиста поеду.
– Может, съездите за ней? Они за Преображенкой. На Суворовской снимают. Это небольшая улица, сразу увидите съемочную группу. На машине недалеко.
За четверть часа оказался на Преображенском Валу, свернул на Ковылинский переулок, пересек Девятую Роту и выбрался наконец на узкую Суворовскую. Надюша не знала точный адрес, но я сориентировался по генераторной машине с работающим двигателем возле одного из подъездов старого краснокирпичного дома, судя по всему нежилого, потому что окна первого этажа заварены железными листами. По проложенным толстым электрокабелям вошел в мрачный подъезд. В лицо ударил запах сырости и чего-то давно покинутого, прямо как в моей норе. Неужели и в таких местах снимают кино? На свой страх и риск стал подниматься по разбитым ступеням.
На лестничной площадке третьего этажа курили двое в капюшонах. Мимо них из одной двери в другую озабоченно шныряли люди. Я наугад проследовал за ними в одну из двух квартир. Заглянул в первую комнату, видимо бывшую кухню. Среди груды строительного мусора стол с компьютером, за ним парень ковыряет в носу, гоняет на экране отснятые кадры. Я поинтересовался, где можно найти Лилю Кармашик? Он, наверно, подумал, что я про актрису (фамилия сбила с толку):
– Может, в гримерной, – и неуверенно показал на противоположную дверь.
Я тихонько приоткрыл ее (ох уж эти гримерки, кого там только не встретишь). Куча народа, на столах ворох тряпья, накаливают утюг, тут же красят и расчесывают девушку, и седовласый мужик, примеряя халат, орет кому-то:
– Я это не надену! Я в этом себя не ощущаю!
Прошел в зал и попал в святая святых – на съемочную площадку. Под высоким потолком по всему периметру на горизонтальных штангах подвешены осветительные приборы. Ребята, бегавшие туда-сюда, оказались осветителями. С помощью стремянки поднимались наверх, что-то прикручивали, измеряли, меняли… Короче, готовили свет. С улицы через большие окна оборудование на телескопических подъемниках заливало мощным светом комнату, обставленную мебелью шестидесятых. На высвеченных стенах мохнатые тени медленно порхающих за окном снежинок. Я даже не перенесся в другую эпоху, а запутался во временах года. Уюта добавляли новогодняя елка и эркерный камин. Вокруг праздничного стола двумя черными змеями вились рельсы для операторской тележки, а на самой тележке симулятор машины времени – Ее Величество Кинокамера. В энциклопедиях пишут, что кинокамера – устройство, предназначенное для записи движущегося изображения, а по существу это медиатор, проводник в мир иллюзий. Камера, как пылесборник, всасывает в свой тканевый мешочек, то есть на жесткий диск, непосредственное, неуловимое расплывающееся ощущение жизни со всеми случайностями и выдает уже отфильтрованную реальность, помогая проникнуть в тайну жизни, запечатлеть время…