– Надюша крепко стоит на ногах, – усмехнулся и остановился у ближайшей дежурной аптеки по нашей общей надобности.
Лиля попросила еще захватить ей воду без газа в стеклянной бутылке. Такие девушки пьют только из стеклянной тары, никакого пластика.
Интересно, а предохранители ей какие? Всю мелочь из карманов выгреб (карточку дома оставил), взял самые дешманские, впотьмах все равно не разберешь. Если что, через Прокыша пожалуюсь министру китайской промышленности на их латексные изделия. Была у меня знакомая, с которой однажды порвался… Я такого ужаса в глазах женщины никогда не видел. И так как штопать было некогда и незачем, она вызвонила среди ночи свою подружку, выясняя название срочной таблетки. Но название та спросонья не вспомнила. И мы наперегонки стали гуглить. И, тоже кто быстрее, побежали в круглосуточную аптеку. Вот такой я заботливый.
На воду без газа в стеклянной бутылке не хватило. Как нарочно, перед зарплатой такая интимная пруха, а расплатиться нечем. Глупо возвращаться и просить взаймы. Весь мой обольстительный образ смоет отсутствующая негазированная вода в стеклянной бутылке. Обмирая со стыда, пряча взгляд, достал ксиву и показал фармацевту на кассе. Эта аптека знает Прокыша и весь наш отдел. Собирая дань, он утверждал свою власть, демонстрируя ее истинный смысл – отобрать, вернее, заставить отдать без серьезных последствий заведомо преувеличенную сумму.
Чувствовал, как меня обдают ледяным презрением. На «трахаться», сударь, деньги нужны. Все так же не поднимая глаз, почти выбежал с бутылкой из аптеки.
А дева моя без присмотра совсем остыла в салоне:
– Гоша, мне домой. Мама проснется. Я же не предупредила и записку не оставила, – и посмотрела на меня какими-то блуждающими, плавающими от безысходности и отчаяния глазами.
Что и следовало ожидать. Соскочила с темы, и все закончилось обломом. И ведь не пристыдишь, пальцем не погрозишь. Вообще не надо было с ними связываться. Я определенно что-то нарушил, когда пришел поглядеть, как живут люди из кино и как продолжается Гриша в своей дочери. А они живут своей обычной жизнью. Но для меня они все равно как из кино, и для меня здесь нет места. Но я же, тщеславная тварь, решил дотронуться до Гришиной дочки, и теперь сам Гриша перестал казаться вечным и недоступным. И теперь буду грустить по развенчанному идеалу, а надо было пронести свою мечту через всю жизнь. Они светили бы мне издали, и я согревался бы их светом.
Что тебе сказать, Лилечка? «Ничего, прорвемся, будет и на нашей улице море»… А будет ли море? Я свою родную улицу не видел дольше, чем море. У моей сестры уже второй подрастает, уже третьего ждут, а я все никак не доеду до дома и никак не дождусь отпуска с морем. Я видел море лишь на картинах Айвазовского и в кино с Гришиным участием, где он спасает советское судно от филиппинских пиратов.
И я ведь не нанимался в няньки чужой взрослой дочери, которая до сих пор думает, что отцовский мир по-прежнему принадлежит ей. Но того мира больше нет. Отцы уходят. Кумиры умирают. По одному раз в полгода. Вроде бы незаметно. Но чем мы старше, тем чаще. Исчезают, как тени. Будто и не было никогда. В тихих квартирах и больничных палатах, в теплых постелях и на казенных койках, не выдерживая того шума и мишуры, что творится за пределами.
Когда включил в прихожей свет, вспомнил эту хату. Уже бывал здесь. Прокыш много погани сюда водит. И ни одна за собой не помоет. Им за это не платят.
Не разуваясь, сразу прошли в спальню. Приблизил к себе и обхватил ее. Снял с нее длинную расклешенную юбку, с шеи платок, кофточку с длинными рукавами, и оказалось, что она не так уж и ладно сложена: шея длинная, руки худые, грудь маленькая, талия узкая. Но мне все равно. Те ее горно-цветочные духи уже истончились, а сама она чудно пахла женской плотью. Но опять все не слава богу: не откидывала голову, не давалась в губы, выставляя вперед руку, сдерживала напор. Однако после полуночи у меня второе дыхание. Чем ближе к цели, тем сильнее развивался дар убеждения, смекалка. У Прокыша в холодильнике припасена водка на случай кого «оглушить» или самому душу отвести.
Плеснул нам обоим. Рука дрожала, и горлышко звякнуло о край стакана. Свой стакан хлопнул сразу. Мне всегда помогает. Для нее же это не лекарство. Отводила от себя, куксилась. Взял за подбородок, насильно влил в рот, отчего скорчилась вся, попыталась вырваться и, как результат, расплескала половину. Спаивать и принуждать не собирался. Так, для настроения, чтобы расслабиться и спустить все на тормозах. Я ведь не хотел оказаться, как она, героем передач великого и ужасного прайм-тайма, дожидающегося своего обывателя после его скучной работы. Днями ранее это была красивая злая самостоятельная роза. Теперь увядший лепесток на чужой постели. Сердце кровью обливалось при виде ее бескровного лица с ввалившимися глазами, впалыми щеками и примятыми завитушками.
– Загоняешься много, – как в бреду, нашептывал горячо дрожащим голосом и в изнеможении зарывался носом в ее волосы, – это анестетик. Выпивай. Выдыхай. Отпускай. Боль – яркое проявление работы нервных клеток. И нельзя прожить жизнь и не причинить никому этой боли. Ты еще молодая, в начале пути, и этого не понимаешь. Но ты уже делаешь больно и в первую очередь самой себе…
Испортил ей прическу, разгладив и убрав со лба светлые колечки волос. И только теперь заметил «пик красоты» или «вдовий мыс», какой был и у Лидии Сергеевны. Линия роста волос в форме сердца или треугольника, обращенного вершиной вниз. Будто английский вдовий чепец с углом на лбу. Голливудские красавицы Монро и Хейворт убирали мыс. А мою Лилю даже это красит. Это доминантный генетический признак. От него нелегко избавиться. Преследует, как родовое проклятье. Если верить приметам, быть Лиле вдовой. Как и ее матери. А сами всех переживут.
Вдруг каким-то неучтенным чувством ощутил Гришино присутствие. Поднял голову: на фоне окна померещился знакомый силуэт худой высокой фигуры. Не иначе получил талон на жизнь, вернулся за дочерью, будто ее силком сюда приволокли. Я представил на своем месте злоебучего Прокыша. Он не стал бы с ней церемониться. У него все просто и быстро. И мне стало стыдно перед Гришей за нас обоих с Прокышем.
– Отвезти тебя домой? – спросил в последний раз. Лучше разом обрубить все сомнения и выспаться всласть, пусть и в одиночестве, чем полночи и вполглаза уговаривать неуравновешенную девчонку.
Ответа не последовало. Не стала дальше кривляться. Поняла, что бесполезно и сама всего хочет. Затихла, вытянулась в струнку, боясь пошевелиться, приготовилась со мной к боли ради удовольствия…
«Может, неизвестный собачий принц-инкогнито. Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом. То-то, я смотрю, у меня на морде – белое пятно. Откуда оно, спрашивается?» – крутилось в моей голове.
– С тобой спокойно, – было мне ответом от девушки, все еще мало знакомой, но как никогда близкой, бесстыдно расслабленной, не смыкающей колени, удовлетворенно прикрывающейся ресницами, – будто пришел из папиных фильмов всех нас спасти.
Понял? Ты теперь спокойный и сильный. А я ведь дрожу осиновым листом каждый раз, когда звенит будильник и день начинается. Видимость у меня такая, что ли, равнодушная? Я ведь и вправду равнодушный. Однажды давно-давно проснулся и понял, что мне грустно, сил никаких и чего-то еще не хватает, и так будет всю жизнь. Так чего боюсь? Или привык бояться или думать, что боюсь. Теперь вот пугался безоглядной, безотчетной доверчивости, чего ни разу не заслужил, от некогда самой сдержанной девушки, которую, честно говоря, тоже не заслужил. Женщины любят наделять случайных кавалеров мнимыми достоинствами.
У соседей сверху играла знакомая с детства заунывная «Blue Canary». Мелодия спускалась к нам и вытягивала всю усталую суть спальни. Она озвучивала беспредметную тоску, душевную пустоту, беспричинную жалость к себе, будто все уже закончилось, не успев начаться, и тонко-тонко, ровно-ровно размазывала общее отчаяние по жизни.
Blue canary di ramo in ramo,
Gorgheggi al vento il tuo richiamo.
Blue canary attendo invano
Che torni al nido chi andò lontano.
– Раньше думала, что клоуны поют не о голубых канарейках, а о комариках, – прислушалась чутко Лиля, прижавшись ко мне, – иначе для чего клоуну посередине, который невпопад подпрыгивает на припеве, сачок?
Забавно, я раньше тоже так думал. Кажется, все тогдашние дети так думали, глядя на «Лицедеев». У нас с ней похожее детство и общий Гриша. Она мне сестра по стране.
…Лиля поднялась первой. Нашарила в полутьме раскиданную по полу одежду, вытащила из кармана зеркальце, проверила в отражении свою плаксивую несчастную мордочку, подсвечивая себе телефоном, протяжно вздохнула. Я каждый раз замирал, с какой секунды начнет жалеть о случившемся? Все это очевидно и неизбежно.
И вдруг повернулась ко мне, во взгляде все разом: вопрошание, благодарность, упование на что-то лучшее… Ну куда тебя понесло? На кой ляд я тебе сдался? Ты заслуженная дочь артиста, то есть дочь заслуженного артиста, то есть народного артиста, а я батю своего прибил бы на месте за то, что сам жил и меня за собой в этот мир потащил. Ни кола ни двора, ни рыба ни мясо – нечего дать, кроме слюны, пота и причинного места со всеми «вытекающими». Мой батя, когда свалил из семьи, обходил нас стороной, а завидев меня с сестрой, орал благим матом, чтобы на пушечный выстрел к нему не подбирались. А мы не могли не подбираться, потому что он обретался на рынке, клянча на выпивку и подбирая за другими бычки. Мы же, после того как уезжали торгаши, собирали там остатки резаной картошки. На сэкономленные деньги покупали второсортную муку, которую разводили в воде с солью, и делали постные лепешки, но есть их нужно было теплыми, они быстро высыхали в жесткую подошву.
В лучшие времена делили на всю семью «Баунти» и действительно получали райское наслаждение. А фантики отдавали мне, как самому младшему, я закладывал их в учебники. Но обертки постоянно крали. Я с опозданием об этом узнавал – плохо учился, книги открывал редко. А еще, благодаря отцу, у меня странное отношение к собакам. До сих пор испытываю чувство вины перед ними. В детстве батя подманивал их на меня, и потом тазы с собачатиной мокли в маринаде на кухне, уксусом отбивали отвратный запах псины. До сих пор помню бесконечные хрящи в мясе. Теперь рынка нет, на его месте построили дом. И бати моего нет, пропал без вести. Наверно, сдох от алкашки. Очень хочется, чтобы на его месте росли цветы и травы.