– Кажется, ты забыла согласовать свой вариант определения с Кощеем, – вскинула подбородок Василиса.
– Не хами, – отрезала Марья, на мгновение теряя всю напускную любезность, – а то я рискую не сдержаться.
Цепочка на шее Василисы дрогнула, затягиваясь до ключиц, и Марья вышла из темноты в светлое пятно.
Василиса сжала зубы, боясь, что не сдержится и выругается. Что ж, теперь она точно знала, что нашел в Моревне Кощей. Такую можно было взять в жены, даже если бы она была беспросветно глупа. А Моревна отнюдь не была глупа. Она была умна и сильна. Нечто темное шевельнулось в груди. Но Марья уже вернула себе самообладание и теперь улыбалась едва ли не приветливо. И только тут Василиса заметила, что в руке она держит белый, свежий, словно едва сорванный цветок.
Кощей оказался прав.
– Впрочем, совсем скоро ты умрешь, – продолжила Марья все с той же улыбкой, – поэтому я не стану сердиться на тебя за неуважение. Да и потом, если бы я сердилась на каждую женщину, что была у него после меня, покрылась бы морщинами. А тебе, я вижу, часто приходится хмуриться. И все же как тебе удалось удерживать его при себе так долго?
– Боюсь, мой способ тебе недоступен. Тебе остается надеяться исключительно на кандалы, – хмыкнула Василиса.
Эта игра ей не нравилась, она подстегивала в ней злобу. Но она не могла позволить Марье занять роль единственного нападающего.
– Глупая, глупая девочка, – ласково пожурила ее Моревна. – Будь ты ему хоть чуть-чуть дорога, он бы уже провел обряд, оставил бы тебя себе навечно. Но ведь он даже не заикнулся об этом, правда? Что ему, бессмертному, жалкая сотня лет рядом с тобой? Пыль. А ты, наверное, уже возомнила о себе невесть что. Нет, милая. Лишенный души не способен любить. Поцелуй сработал, потому что его так глупо любишь ты. И я понятия не имею, зачем ты ему нужна, но это никак не связано с…
– Лишенный души? – переспросила Василиса, почувствовав, что за этой фразой скрывается не просто метафора.
– О! – Марья сверкнула глазами. – Так он тебе и об этом не рассказал? Это ведь тоже говорит само за себя, разве нет? Но не переживай, в таком случае я сама открою тебе правду. Не могу же я позволить тебе умереть, не узнав, кого ты столько лет звала своим мужем!
Она заходила по тесной комнате, и в ее движениях было что-то лихорадочное, судорожное.
– В бессмертии нет ничего сложного, – вещала Марья. – Это очень легкая загадка. Все дело в душе. Она устает. Тоскует. Страдает. Мучается совестью. Болит. И в конце концов она не выдерживает. Рано или поздно начинает тяготиться бренной плотью и решает покинуть ее. Разорвать узы, привязывающие ее к этой жизни, наполненной страданиями и сомнениями. Она стремится к покою. И она принимается истощать тело, в котором заточена, наполнять его болезнями, старить… Чем больше силы, тем дольше можно сдерживать этот процесс, но, увы, не бесконечно. Не бесконечно… – повторила она и замерла, глядя на цветок.
Потом опомнилась, повернулась к Василисе и уставилась на нее не мигая.
– Душа будет терзать тело, пока то не умрет, подарив ей желанную свободу, – едва ли не с испугом пояснила она. И тут же снова заметалась по каморке. – Какой напрашивается вывод? Правильно! Нужно избавиться от души до того, как она избавится от тебя!
Она бросилась к Василисе, опустилась рядом с ней на колени, и та вжалась в стул, пытаясь отодвинуться.
– Что же ты молчишь? – спросила Марья, пытливо вглядываясь в ее лицо. – Ну же, неужели совсем нечего сказать? Что с тобой, Василиса, ты побледнела? Каково узнать, что ты замужем за живым трупом?! Я говорила ему, что ты никогда не примешь его. В отличие от меня. Впрочем, я не закончила.
Она поднялась и снова отошла на границу света, погладила длинными изящными пальцами цветок.
– Остается главный вопрос, – едва слышно прошептала она. – Как извлечь душу, не убив тело, и как не отпустить ее в эфир. Я ломала над этим голову, пока не поняла: такая задачка не под силу ни одному колдуну, ни одной ведьме. Это может сделать только бог. Я проводила ритуалы. Я пыталась призвать его. Но он не откликнулся. Но ведь у Кощея получилось… Возможно, будь у меня больше времени, я бы смогла найти ответ самостоятельно, но мое время подходит к концу. Ответ нужен мне здесь и сейчас.
– Кощей никогда не даст его тебе, – прошептала Василиса.
Она пыталась осознать услышанное. Ей не хотелось верить. Но она уже знала, что Марья сказала правду.
– Еще как даст, – спокойно ответила Марья, поворачиваясь к ней. – Иначе я убью тебя. Впрочем, я все равно это сделаю. Ты мешаешь ему вернуться, снова стать таким, каков он есть на самом деле. Я не знаю, как ты это делаешь, да мне это и не интересно. Но как только ты умрешь, я вновь займу причитающееся мне место.
– Его жены? Или царицы Нави?
– И то и другое, – торжественно объявила Марья.
Василиса усмехнулась. Потом засмеялась. Сначала тихо, потом в голос.
Лицо Моревны скривилось.
– Что смешного? – взвизгнула она.
– Твое самомнение, – ответила Василиса. – Меня веселят его размеры. Ты правда думаешь, что это место все еще твое? Это ведь ты пыталась перейти Смородину. Хотела доказать, что Навь все еще считает тебя царицей. Ну что ж, Навь явно дала тебе понять, что это не так. А насчет того, что когда-то Кощей звал тебя женой… Он давно забыл про тебя. Не упоминал ни разу, если честно. И поверь, твой портрет не висит в его спальне. Уж я-то точно знаю. И вряд ли он захочет его туда повесить.
Марья сжала пальцы. Василиса ощутила, как дернулась цепочка, сжимаясь вокруг шеи. Нужно было сбавить обороты, если она не хотела, чтобы Марья убила ее до прихода Кощея. Но Моревна вдруг расслабилась.
– Это мы еще посмотрим, – улыбнулась она, и эта перемена испугала Василису сильнее, чем все, что было до этого. – О, как забавно блестят твои глаза! Ты все еще злишься на меня за мою шутку? Разве яблочко было невкусным? Светлые, вы так лицемерны. Впрочем…
Она рывком приблизилась к Василисе, наклонилась ближе и всмотрелась куда-то между ребер, туда, где, по поверьям, живет душа. Василиса снова подалась назад, ей была противна близость Марьи и не нравился ее взгляд, но та вцепилась острыми ногтями ей в плечи, удерживая.
Василиса знала, на что она смотрит. Многие маги при должной концентрации умели видеть ауры. Кое-кто неплохо их трактовал. Некоторые умели смотреть глубже – в душу. Считалось, что для того, чтобы открыть в себе истинное зрение, нужны недюжие силы и десятилетия практики. Единицы рождались с этим даром. Одним из таких исключений была Божена, видевшая людей насквозь и потому предпочитавшая больше смотреть под ноги или в небо, нежели вокруг.
– О, какая красота! – с восхищением прошептала Марья, и глаза ее расширились, словно она и впрямь увидела нечто дивное. – Какое изумительное черное семя. Мне даже лестно, что оно появилось благодаря мне. Как жаль, что я убью тебя раньше, чем оно успеет прорасти и распуститься. Этот цветок был бы великолепен…
– Отойди… – выдохнула Василиса, но ногти Марьи лишь сильнее впились ей в кожу.
– Ты не в том положении, чтобы мне указывать, – улыбнулась она.
– Кощей убьет тебя.
– Это вряд ли.
– Ты безумна.
– Это бич всех, кто живет слишком долго, – с внезапной тоской произнесла Марья. – Казаться безумным тем, кто не способен тебя понять. Что-то наш благоверный задерживается, не находишь?
И в этот момент над потолком послышался шум, словно кто-то большой приземлился сверху. Марья отпрянула, восторженно улыбнулась и кинулась во мрак. По звуку Василиса поняла, что она распахнула дверь. Повеяло свежестью, и только сейчас она осознала, каким же спертым был воздух здесь и как тяжело им было дышать. А потом уловила знакомый запах. Они были в лесу. «Землянка», – поняла Василиса. Марья пряталась в землянке в лесу и наверняка использовала какой-то артефакт, чтобы скрыть себя от чужих взоров, поэтому они не могли найти ее. И скорее всего, поэтому Василиса не чувствовала своих сил.
– Здравствуй, милый, – звонко проворковала Марья где-то снаружи, и в этот момент кто-то лизнул Василису в щеку.
Она медленно повернула голову. На уровне ее лица висело два огромных, горящих алым шара. Василиса проглотила зародившийся в груди крик, постаралась вернуть себе способность трезво мыслить и почти тут же поняла, что видит. Это был пес из Кощеева огнива. Кощей пришел за ней. Однако пес почему-то не спешил ее спасать. Он снова лизнул ее в щеку и остался сидеть рядом. В его взгляде Василисе почудилось извинение.
– Веревки, – прошептала она, – перегрызи веревки.
Пес моргнул и пропал за ее спиной. Его черная шкура сливалась с темнотой в землянке, и стоило ему закрыть глаза, как он становился неразличим в ней. Однако уже спустя мгновение Василиса ощутила, как веревки соскользнули с рук.
– Пошли отсюда, – прошептала она псу и зашипела, дотронувшись до одного из запястий. Кожа на нем воспалилась, покраснела и опухла, но сейчас было явно не до этого.
Пес опустился на передние лапы, предлагая сесть на себя. Василиса перевела взгляд с него на дверь. Она слышала долетающий из-за нее шум: узнала голос Сокола, но не поняла, что он сказал, потом кто-то вскрикнул, и что-то упало. Забыв про пса и возможное спасение, Василиса вскочила со стула и вслепую ринулась на звук, на ощупь нашла низенькую дверь и выбежала из землянки.
Как она и предположила, вокруг был лес. Стояла ночь. С неба смотрела полная луна. Марьи и Кощея здесь уже не было. Но Сокола Василиса увидела сразу. Он подпоясывался белым заговоренным кушаком, расшитым защитной вышивкой, – такие шила ему Настя. Кушак слабо светился в темноте там, где не был перепачкан кровью. Василиса бросилась к нему и упала рядом на колени.
– Не смей, – прошептала она. – Настя не переживет. У тебя же четверо детей. Внуки. У тебя дочка маленькая! Не смей!
Пульс был, но совсем слабый. Будто сердце билось через силу, каждый раз заново решая, толкнуть кровь еще разок напоследок или уже хватит. Где-то в отдалении послышались звуки борьбы. Кощей сражался с Марьей, и вряд ли она чем-то могла помочь ему – только помешать. Но ей все равно нужно было к нему, и в то же время… Василиса представила Настю. Вспомнила ее такой, какой видела последний раз: с полуторагодовалой дочерью на руках, то и дело бросающую взгляд на телефон. Сокол должен был написать, вернется он вечером домой или же ночью планируется рейд и ждать его не стоит.