Глава 23
Как и ожидалось, этап прибыл на следующий день. В Рязань Тимофея везли в автозаке – одного, под усиленной охраной. И это навевало утешительные ассоциации. Не все ладно в ментовском королевстве, если ему делают такое одолжение.
Но радости все же было меньше, чем печали. Тюрьмы Тимофей не боялся. Это не Марс и не Луна, там и воздух есть, и люди, ну и, конечно, жизнь... Угнетало другое – ощущение собственной неполноценности. Он давно привык к мысли, что ведет преступный образ жизни. И как ни пытался он легализовать свою деятельность, мысль эта время от времени начинала свербеть в его сознании. А сейчас она раскаленным прутом распирала душу, жгла ее, не давала покоя. Если везут в тюрьму, под охраной и в наручниках – значит, ты не просто преступник, но и отброс общества. Он пытался доказать себе, что это не так, но стереотип, с детства вбитый в голову, завывал в душе протяжной сиреной.
Настоящая сирена взвыла, когда машина подъехала к тюремным воротам. То ли что-то произошло в следственном изоляторе, то ли кто-то случайно привел механизм в действие, но не Тимофея это встречали. А может, и его – как прибывающий корабль холостым пушечным залпом. Если так, то не приветственный был это сигнал, а предупреждающий. Может, сам начальник СИЗО включил сирену. Ведь майор Головатый, если ему верить, лучший друг тюремного «барина». Если так, то Тимофею придется здесь несладко.
Машина въезжала во двор следственного изолятора. Скребнул по нервам лязг железных ворот. Открылась дверь автозака.
– Выходим! – крикнул конвоир, открывая решетчатую дверь специального «стакана».
Тимофей неторопливо подошел к открытой двери, закинув сумку за спину, высунул голову наружу – глянул на небо. Мрачные небеса, темные тучи, как вороньи крылья, кружат над головой. Промозглый осенний ветер завывает в проводах.
– Пошел! – толкнул его в спину второй конвоир.
Тимофей успел сгруппироваться, поэтому спрыгнул на землю по правилам, встав на ноги, а не на все четыре точки опоры. И еще успел увернуться от удара, которым решил облагодетельствовать его вояка из приемной смены. Тот рассек дубинкой воздух, осерчал, решил взять реванш, но встретился взглядом с глазами Тимофея. Столько в них было угрозы, что парень обескураженно вздрогнул, рука с дубинкой сама по себе опустилась к бедру. Но тут же снова поднялась, правда, не было уже той, прежней решимости.
– Пошел, падла! Бегом, бегом! – заорал он на заключенного.
Тимофей повернулся к тюремщику спиной, склонил голову, чуть вжав ее в плечи, ускоренным шагом направился в помещение для приемки этапа. Тюрьма не любит своевольных. Выдернуться можно раз-другой, но если распушать хвост постоянно, то можно нарваться на большие неприятности...
Его заперли в крохотную камеру с узкой скамейкой. Здесь можно было сидеть на копчике, больно упираясь коленками в шершавую стенку. Или стоять, сгибая голову под тяжестью грязного потолка. Холодина жуткая, сырость пронизывающая. Отсюда его должны были выдернуть на обыск, затем на фотографирование, медосмотр и прочая, прочая.
Но прошел час, второй, потянулся третий... И только к исходу дня, после того как в изолятор пришел новый этап, Тимофей дождался своего. Вместе с толпой вновь прибывших арестантов он прошел через все круги приемно-распределительного беспредела, предваряющего собой тюремный ад.
Преисподняя начиналась с большой шумной камеры «сборки». Тимофей выгодно отличался от большинства ждущих распределения арестантов. Алекс передал ему спортивный костюм – скромный по тону, но кричащий по цене и качеству. И кроссовки, как назло, очень дорогие. Настоящий «Найк» – и не на шнурках, а на липучках, что для тюрьмы особо ценно. Поэтому он и не удивился, когда к нему подошли двое. Один здоровый по комплекции, лысый, с крупным носом-рубильником. Второй – маленький, но шустрый, с двумя злобными буравчиками в хищных глазках. Они явно косили под блатных, при том, что были дешевыми «бакланами».
– Здорово, фраерок! – подсаживаясь к нему, здоровяк нарочно толкнул его бедром, как будто пытаясь сдвинуть с места.
– «Мальборо» курим, да? – спросил второй, подсаживаясь к нему с другой стороны.
– Ага, окурок, – кивнул Тимофей.
За ним не было крутых парней, которые в два счета могли бы скрутить головы этим индюкам. Но ведь не с пустого же места он стал крутым бандитским авторитетом. Он сам по себе сила, поэтому ему не пристало бояться.
– Кто окурок? – взвился мелкий.
– Вот окурок, – сказал Тимофей, пальцем затушив бычок от выкуренной сигареты.
– Ты это, за базаром следи!
– Короче, чего надо?
– За жизнь пришли поговорить, – дыхнул на него перегаром здоровяк.
– Говори.
– По какому разу на кичу заехал?
– По второму.
– Срок мотал?
– Нет, отмазали.
– Кто?
– Адвокат.
– Знать, хороший был адвокат.
– Хороший.
– Дорого, наверное, взял.
– Да нет. Всего десять тысяч...
– Долларов?!
– Ну не тугриков. Десять тысяч американских долларов. А что?
– То есть десять тысяч – для тебя немного?
– Ну, смотря где. На свободе – так себе, а здесь – целое состояние.
– Но с адвокатом ты делился?
– Зачем делился? – усмехнулся Тимофей. – Просто заплатил ему.
– Ну так и нам просто заплати.
– С каких это пеньков?
– Ну, люди должны друг с другом делиться. Костюмчик у тебя реальный.
– С этого бы и начинал, а то машешь языком, как баклан крыльями...
– Я не понял, кто баклан? – взвился мелкий.
– Не, ты не баклан, – мотнул головой Тимофей. – Ты – окурок. А вот кент твой – баклан!
Такое оскорбление не могло оставаться без ответа. Но Тимофей держал себя наготове, и стоило только здоровяку дернуться, как он обхватил его шею своей правой рукой. Та же участь постигла и мелкого, но с левой руки.
Тимофей предполагал, что у «бакланов» могут оказаться заточки. И, чтобы не попасть под раздачу, резко поднялся со своего места, преодолевая сопротивление, рванул вперед – сначала уронил на пол потерявшего равновесие здоровяка, затем и мелкого.
Здоровяк попытался подняться, но сильный удар ногой в лицо снова опрокинул его на загаженный пол. И мелкому досталось на орехи.
– Ну чо, бакланы, поговорили? – с высоты своего положения спросил Тимофей.
Мелкий беспомощно кивнул, признавая его силу. Но Тимофей не дал ему спуску, добил его словом.
– Не знаю, как тебя раньше погоняли, но теперь ты – Окурок! Уяснил?
Мелкий снова кивнул, но Тимофей на него уже не смотрел. Все внимание было приковано к здоровяку, который чересчур резво вскочил на ноги, отпрыгнул назад и, пытаясь испепелить его взглядом, вытащил из полусапожка отвертку с острозаточенным жалом.
– А это ты зря, Баклан! – угрожающе насупился Тимофей.
Он ждал атаку, но противник стоял – злобно раздувал ноздри и нерешительно перебрасывал заточку с одной руки на другую.
– Ну чего стоишь? Взял нож – бей!
Это был один из основных законов тюрьмы. И сам он по жизни придерживался этого правила. Прицелился – стреляй...
– Молись, сука! – все-таки решился Баклан.
И, как бык на матадора, бросился на врага. Но слишком тупым был этот «бык» и неповоротлив. Зато Тимофей пребывал в отличной форме. Не зря последние два года он усиленно занимался в спортивном зале, совершенствовал навыки рукопашного боя.
Баклан сначала потерял заточку, а затем, после встречи с кулаком – и сознание.
В чувство его приводил Окурок. Под насмешливо-ехидные взоры примолкшей толпы. Тимофей уже вернулся на свое место. Достал сигарету, но зажигать ее не стал, чтобы никто не подумал, будто он закуривает от волнения...
На «сборке» он провел две ночи. Но ни одна зараза больше не потревожила его. Затем была баня – без парилки, с прохладной водой. Прожарку одежды он успешно миновал, откупившись от «козла» из тюремной обслуги пачкой сигарет. В каптерке пришлось отстегнуть монету, чтобы получить более-менее приличную скатку – матрац с завернутыми в него спальными принадлежностями.
Он не надеялся на щадящий режим. Если его не швырнули в карцер за драку в камере, это еще не значило, что начальник тюрьмы не знает о его существовании. И вряд ли он будет лоялен к нему...
Предчувствия его не обманули. Тимофей попал в большую, но переполненную камеру. В нос ударило тошнотворное амбре – жуткая смесь из запахов немытых тел, человеческих испражнений и недоеденной кислой капусты. Народу несть числа – «пассажир» на «пассажире» и «пассажиром» погоняет. На каждой шконке по два-три арестанта, а на крайних, тех, что поближе к «дальняку» с унитазом, – по четыре. У самой параши на полу, впритирку друг к другу, сидели два несчастных существа человеческого типа. Не трудно было догадаться, к какой касте принадлежали эти изгои. Тимофею стало не по себе. Ведь именно к числу отверженных обещал его причислить Головатый. И если это вдруг случится, то не станет Алекс убивать сподличавшего мента. Уважающие себя пацаны не мстят за «петухов»...
Два яруса угловых шконок были заняты представителям верхних ступеней тюремной иерархии. Тимофея никто не встречал, на него почти не обращали внимания, но сам, по своему разумению, он разместиться в камере не мог. Поэтому, хочешь не хочешь, а надо было идти на поклон к камерным авторитетам.
Их было трое. Одни худой, иссушенный «палочкой Коха», наркотой и долгими годами, проведенными в неволе. Глядя на него издали, трудно было бы понять, в чем душа держится. Но Тимофей видел его вблизи, через глаза чувствовал мощь его внутренней силы. Как чувствовал суровую и в чем-то страшную мудрость прожженного зэка, опасную хитрость и способность к вероломству. Второй был такой же худой, но вид отнюдь не чахоточный. Свежий, можно сказать, вид. Как будто только-только с воли человек сюда заехал. Здоровый цвет лица, насыщенная синева блатных татуировок. Глаза желтоватые, но у кого из зэков нет проблем с печенью?.. Третий был моложе всех, лет тридцать на вид, может, чуть больше. Крепкий на вид мужчина – сильная шея, мощные плечи. Ворот рубахи широко распахнут, но не видать на груди лагерных наколок. Только на пальце синеет какой-то перстенек. Большая голова, огромные залысины, щетинистые козырьки густых черных бровей, взгляд въедливый, алчный.