Откуда он знает? Хилари сердито уставилась на Коннера, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Неужели Марлин?.. Господи, не могла же она делиться с ним семейными тайнами!
Но глаза Коннера подтвердили худшие ее опасения. Кузина рассказала ему все.
— Марлин очень дружила с вашей сестрой, верно?
Хилари осторожно кивнула. Она ожидала немедленной атаки, и неожиданный заход с другой стороны застал ее врасплох.
— Да, — согласилась она. — Они были не только родственницами, но и подругами. Вообще у Марлин было много подруг, но Терри она любила особенно.
— Они много времени проводили вместе?
— Да.
В памяти всплыли те давние дни… Хилари всегда беспокоилась за кузину. Марлин с детства была фантазеркой: рано осознав свою красоту, она мечтала о всеобщем восхищении, толпе поклонников, о «сладкой жизни» и, конечно, о том, что рано или поздно встретит своего единственного… Мечты ее были чисты и по-детски наивны, но Хилари понимала всю опасность подобных фантазий для неопытной молоденькой девушки.
— На самом деле у нее не было никого, кроме нас с Терри: мать ее давно умерла, а с отцом она не ладила.
— А вы любите Марлин?
Хилари нахмурилась. К чему он клонит?
— Конечно! — горячо ответила она. — Я же говорила, она мне как родная сестра!
— И она вас любит. — Коннер откинулся в кресле и закинул ногу на ногу. — А теперь скажите, не могло ли случиться так, что Марлин заговорила о самоубийстве, вдохновившись, так сказать, примером вашей сестры?
Хилари охнула, словно от удара в солнечное сплетение. Сперва она не могла поверить своим ушам; затем медленно, как вода сквозь толстую ткань, в мозг просочилось осознание того, что эти ужасные слова ей не почудились. Как смеет он перекидывать вину на Терри? Она пыталась покончить с собой почти год назад, но с тех пор успела образумиться и теперь стыдится своего поступка.
— Разумеется, нет! — резко ответила Хилари. — А вы серьезно так думаете?
— Не знаю, — спокойно ответил он, и Хилари вдруг захотелось его ударить. Почему он не раздражается, черт возьми? Почему не боится? Где его чувства? Неужели не понимает, что речь идет о жизни и смерти? — Но, думаю, это возможно.
— С чего вы взяли? — нервно облизнув губы, спросила она.
— Как вам сказать… — задумчиво ответил Коннер. — Она часто рассказывает о вас и Терри. Мне кажется, она завидует Терри, ее близости к вам. Ей хотелось бы, чтобы и о ней заботились так же. — Он устало вздохнул. — В конце концов, не она одна готова на все, чтобы привлечь к себе внимание.
Этого Хилари отрицать не могла. За год, прошедший со дня трагедии, она почти не жила своей жизнью, уделяя все время и силы Терри. Кузина, несомненно, заметила это и почувствовала ревность.
Именно тогда она сбежала из дому в последний раз. Звонила, писала письма, но во Флориду больше не вернулась. Поэтому Хилари и не пришлось познакомиться с ее мужем и деверем.
Да, пожалуй, это все объясняет. Вот почему Марлин выбрала для своих угроз именно это время. С Терри все в порядке, она уезжает в колледж, и кузина ждет своей порции любви и поддержки. Бедная девочка всегда оказывалась на заднем плане: ей приходилось ждать и просить того, что другим полагалось без всяких домогательств…
Но не упустил ли Коннер одного еще более очевидного соображения? Поскольку он выложил свое обвинение, не заботясь о ее чувствах, Хилари тоже не видела оснований подслащивать пилюлю. Любит бросаться обвинениями — пусть попробует, каково это, на собственной шкуре!
— А вы уверены, — вкрадчиво начала она, — что Марлин пытается привлечь мое внимание?
— А чье же? — нахмурился он.
— Быть может, ваше? Согласитесь, в данных обстоятельствах это было бы вполне естественно.
Коннер покачал головой.
— Нет, — сухо ответил он. — Мое внимание ей и так обеспечено. Если помните, она беременна от моего брата.
— Может быть, вашего интереса к ребенку ей недостаточно? — предположила Хилари. — Сейчас для нее очень важны отношения с вами. Возможно, вы даже напоминаете ей Томми.
Коннер беспокойно заерзал.
— Ерунда! Я ничем не похож на брата!
Хилари насторожило волнение, прозвучавшее в его голосе. Почему он так болезненно реагирует на невинную фразу? Жаль, что ей так и не довелось познакомиться, с Томми и его семьей, это помогло бы разобраться в нынешней ситуации.
— Можно даже предположить, что Марлин надеется…
— Не надеется, — резко, почти грубо перебил ее Коннер. — Она знает, как я к ней отношусь. И знает, что я не одобрял этого брака.
— Вы полагали, что Томми слишком молод?
Томми Сент-Джорджу было двадцать два. Достаточно, чтобы очаровать восемнадцатилетнюю Марлин, но слишком мало, чтобы брать на себя ответственность за жену и ребенка. Ему бы еще жить и жить…
— Слишком молод, слишком избалован, слишком незрел, слишком упрям… все «слишком», — сухо ответил Коннер, глядя куда-то вдаль, словно перед ним вновь ожили образы недавнего прошлого. — Да, мне не нравилось, что Томми решил жениться. Но еще больше не нравилось, что он женится на такой девушке. Ему нужна была жена с твердым характером, способная держать его в узде. А Марлин ничем не лучше его. Пожалуй, даже хуже. Парочка избалованных младенцев. — Он поднял глаза и твердо встретил ее недоуменный взгляд. — Этот брак был обречен с самого начала.
Нескрываемый гнев, звучащий в его голосе, поразил Хилари. Она невольно вжалась в кресло, словно стремясь избежать удара. А ведь кузина права, думала она. Коннер даже не старается скрыть, что терпеть ее не может… В следующий миг, гордо выпрямившись под его тяжелым взглядом, Хилари поняла, что ничто на свете не удержит ее от поездки в Северную Каролину.
— Хорошо, я еду, — быстро сказала она, опасаясь, что передумает, если позволит себе замешкаться. — Похоже, Марлин и вправду нуждается в поддержке!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Коннер возвращался домой, в загородный особняк на Драконовом Ручье, штат Северная Каролина. И даже мысль о капризах невестки не портила радости от возвращения в родные места.
Всякий раз, покидая шумные города и поднимаясь в горы, Коннер испытывал что-то вроде просветления. Вот и теперь, когда над головой сомкнулся знакомый зелено-золотистый шатер с серебристыми прожилками ясеней и темной хвоей сосен, он впервые за несколько дней вздохнул полной грудью.
Возвращение было нелегким. Коннер много часов без отдыха вел машину. Ломило спину, и болели глаза. Свернув наконец на узкую аллею, ведущую к дому, он сбавил ход. На западе садилось солнце, окрашивая мир в оранжевый цвет и еще сильнее подчеркивая яркие краски осени. На востоке уже ласкали глаз мирные тона сумеречного неба.
Дымные горы — точнее, округ «Драконов Ручей» в Дымных горах — не он один считал красивейшим местом в мире. В любое время года, стоило лишь выйти за порог, перед глазами развертывалась многоцветная панорама гор и лесов. Красота природы никогда не надоедала Коннеру. Он с нетерпением ждал того дня, когда наконец сможет выкупить Драконов Ручей и получит возможность по-хозяйски любоваться прелестью окрестных мест.
Он нажал на кнопку, открывающую боковое окно, и в машину хлынул чистый и терпкий горный воздух. Затормозив, Коннер выключил мотор, откинул голову и несколько минут сидел неподвижно, глядя на далекие горы, тонущие в сгущающейся тьме, наслаждаясь их первозданной чистотой, чувствуя, как растворяются и уходят во тьму все его горести и заботы.
Господи, как же он устал! Проехал на машине пол-Америки, боясь оставить Марлин без присмотра хотя бы еще на день. «Боясь»? Это чуждое слово неприятно резануло его душу. Коннер не привык применять его к себе.
Вот почему он так устал. Страх иссушает душу.
Коннер не мог припомнить, чтобы страх когда-либо влиял на его поступки. До тех пор, пока дядя не продал Драконов Ручей, поставив под угрозу само существование компании, жизнь Коннера беспечно катилась по накатанной дороге, и впереди, казалось, ждали его только безоблачное счастье и неспешный подъем по бесконечной лестнице успеха.
Даже после неудачного вмешательства дяди в семейный бизнес Коннер не испытывал страха. Гнев, досаду, твердую решимость исправить положение — но не страх. Он не сомневался, что вернет «Американскому досугу» прежнее положение в мире туристического бизнеса. Борьба с конкурентами увлекала и захватывала его, словно бейсбол в студенческие годы. Даже в самых отчаянных ситуациях он был уверен, что выиграет, — и до сих пор всегда выигрывал!
Коннер заворочался, стараясь усмирить боль в спине. Но боль не уходила.
Ничего, с болью он справится. Это нетрудно. Трудно сладить со страхом и с проклятыми ночными кошмарами.
Коннер резко сел и распахнул дверцу. Почему, черт возьми, жизнь утеряла для него прелесть азартной игры? Что за выбоина обнаружилась в наезженной колее? Может быть, когда он выкупит Драконов Ручей… когда родится ребенок Томми…
Может быть, тогда прекратятся кошмары?
Порой Коннера тревожили надежды, возлагаемые им на рождение ребенка. Слишком он был практичен, чтобы верить в чудесное исцеление от жизненных горестей. Кроме того, упование на чудо неизбежно ставило его в зависимость от Марлин, от ее ребячливых, эгоистичных капризов и перепадов настроения.
Пора идти в дом. У Джейни, его экономки, сегодня выходной, а Марлин ненавидит одиночество. Будем надеяться, сказал себе Коннер, что она хотя бы не хнычет. Или — Боже упаси! — не дуется. Обидевшись на что-нибудь, невестка могла молчать несколько дней кряду, да с такими красноречивыми взглядами и вздохами, что, право, лучше бы скандалила во все горло!
Коннер вышел из машины и, подхватив портфель, зашагал к дому. От дыхания изо рта вырывались облачка пара, похожие на маленькие вопросительные знаки. Что ж, не все ли равно, хнычет она или дуется? Коннер привез хорошие вести.
Когда Хилари добралась до Драконова Ручья, солнце уже перевалило за полдень.
В субботу она отвезла Терри в студенческий городок в Гейнсвилле, где, вволю нацеловавшись, насмеявшись и наплакавшись, они наконец распрощались. Хилари нелегко было расставаться с сестренкой; обратный путь в Уинтер-Парк она проделала в угрюмом молчании.