Катерина, не отвечая, ушла. Легко вообразить ужас, который я почувствовал, услышав этот разговор. Я понял всю опасность моего положения, зная, что легко убить неизвестного человека в таком глухом месте. Достаточно было, чтобы вооружить жителей против меня, сказав, что я сборщик податей. Каким образом их в этом разуверить, я не мог и придумать.
Глава LXIV
Катерина пришла зажечь огонь и, бросив на меня сердитый взгляд, начала топить печь. Она была очень хорошенькая девушка, с черными глазами, высокого роста, притом хорошо сложенная.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Катерина, сэр, к вашим услугам.
— Выслушай меня, Катерина, — сказал я тихо. — Ты женщина, а все женщины добры. Я все слышал, что ты говорила с хозяйкой. Знаю, что Мак-Дермот выдает меня за сборщика, но я никогда не принадлежал к числу этих людей. Я джентльмен, желающий говорить с сэром Генри де Клер об одном деле, и, чтобы доказать тебе справедливость моих слов, скажу, что я хлопочу о дочери старшего брата, убитого на охоте, которую все считали умершей. Я один только знаю этот секрет, и потому он с Мак-Дермотом распространили этот слух, чтобы меня удалить отсюда.
— Разве она жива? — спросила Катерина с удивлением.
— Да, и я не хочу сказать сэру Генри, где она, и за что он на меня сердится.
— Но я видела тело, — продолжала Катерина, приближаясь ко мне.
— Это была не она, — сказал я, не зная, что ответить.
— Однако платье было ее, но тело долго не могли найти, нельзя было различить черты липа. Я знала ее, бедняжку; моя мать была ее кормилицей, и сама жила в замке до смерти сэра Вильяма, а после этого несчастья нас всех отослали.
— Катерина! Катерина! — закричала хозяйка.
— Зовите меня почаще, — шепнула мне Катерина, выходя из комнаты.
— Огонь не разгорается, — сказала она, — и этот барин спрашивает водки.
— Возьми сухого торфу, да поскорее. У нас не один сборщик податей, все Отули пришли, и твой Корни также с ними.
— Мой Корни! Он еще не должен быть уверен, что он мой.
Вскоре Катерина воротилась и принесла сухого торфу и водки.
— Все, что вы говорите, правда, и я не сомневаюсь, потому что, кажется, вы не ирландец, и слишком молоды, чтобы быть сборщиком, которые обыкновенно состарятся, пока не сделаются такими негодяями. Теперь Отули здесь, и мне кажется, что эти люди не за добром пришли. Они сидят все вместе и шепчут что-то, держа ножи свои подле себя.
— Скажи мне, пожалуйста, Катерина, у дочери сэра Вильяма были светлые волосы и голубые глаза?
— Да, по наружности она была похожа на какую-нибудь волшебницу наших гор.
— Не помнишь ли, носила ли она цепочку из золота и кораллов?
— Да, сударь, у нее была на шее цепочка, когда несчастная пропала, а когда нашли ее тело, то уже не было этой цепочки. Мать моя говорила, что, верно, за это ее и убили.
— Ты мне сказала все, что нужно, Катерина. Девочка и теперь жива; я могу доставить эту цепочку, потерянную вместе с ней. Сэр Генри сам был причиной потери племянницы.
— Боже мой! — ответила Катерина. — Бедняжка, а о ней уже перестали и плакать.
— Все это я тебе сказала. Катерина, чтобы доказать ложь Мак-Дермота, которому хочется меня убить.
— И это непременно случится, если вы как-нибудь не убежите.
— Да как мне бежать, не поможешь ли ты мне, Катерина? — Я вынул десять гиней из кошелька.
— Возьми эти деньги, они пригодятся тебе с Корни.
— Корни-то первый вас и убьет, если я как-нибудь не слажу дела. Теперь надобно мне уйти и распорядиться этим.
Тут Катерина вышла из комнаты.
«Хорошо, — думал я про себя, — все-таки я не ошибся на этот раз; Катерина удостоверила меня, что Флита — дочь покойного сэра Вильяма. Если я спасусь, то заставлю Мельхиора быть справедливым». Довольный, что таким образом узнал, кто Мельхиор, я предался этим мыслям, забыв совершенно опасность своего положения, но я был вскоре пробужден от дум моих голосом Катерины.
— Нет-нет, Корни, ни ты, и никто из вас… Теперь не время, я и матушка моя не должны этого видеть… Этому не бывать, Корни. Слушай меня: если его кровь прольется, то будь уверен, что ты никогда не получишь моей руки.
Все опять замолкло, и только слышно было, что кто-то шепчет. Потом затих и шепот.
Я развязал чемодан, вынул заряженые пистолеты и взвел курки, решившись продать жизнь как можно дороже.
Не прежде получаса возвратилась Катерина. Она была бледна и дрожала от страха.
— Сидите, как можно тише, — сказала она, — не думайте о защите, это невозможно. Я сказала матери, и она хочет пожертвовать всем, чтобы защитить того, кто спас вскормленного ею ребенка; но смотрите, не шумите, они скоро все уйдут. Корни не смеет ослушаться меня, он уговорит и других. — Она опять вышла и не возвращалась уже долго, но потом пришла вместе с матерью.
— Катерина рассказала мне все, — говорила ее мать, — и я сделаю, что только могу, но, право, не знаю, за что взяться. Идти в замок было бы сумасшествие.
— Да, — ответил я, — но не дадите ли вы мне лошадь воротиться назад?
— Это мы и хотели сделать, но Отули взяли всех лошадей и около дома поставили часовых. Они придут опять в полночь, и, право, я не могу придумать, как спасти вас.
— Мы скажем, что он убежал, — ответила Катерина. — Они уйдут из дому, и останется еще надежда на спасение.
— Да, остается одно средство, — ответила мать. Она отвела Катерину в сторону, что-то шепнула ей на ухо; девушка покраснела и не ответила ни слова.
— Если мать твоя просит это сделать, то, верно, нет ничего дурного.
— Да, но если Корни…
— Он не посмеет, — ответила мать. — Загасите эту свечку, сэр, и ложитесь спать не раздеваясь.
Они свели меня в маленькую, очень дурную комнату, но которая, по тамошнему краю, была прекрасна.
— Ложитесь сюда и ждите, пока мы вас не позовем,
Они унесли свечу, оставив меня одного с моими неприятными мыслями.
Я не спал и через два часа услышал шум под окошком и вскоре стук у дверей, которые пытались сломать.
Всякую минуту я ожидал, что дверь моя разлетится. Ко мне вбежала мать, полураздетая, со свечкой в руке, и велела за ней идти. Она ввела меня по какой-то ужасной лестнице в другую маленькую комнату, где сидела Катерина на постели, также полураздетая.
— О! Матушка, матушка! — вскричала она.
— Я приказываю тебе это, — ответила мать и велела мне лечь в постель дочери и прижаться к стене.
— Дайте, я надену что-нибудь, матушка.
— В таком случае, они будут сомневаться. Бедная девушка покраснела.
— Нет, — ответил я, — если Катерина не хочет, то и я не хочу покупать жизнь этой ценой.
— О, нет, ничего! — сказала Катерина. — Теперь я и не думаю об этом. Слова ваши совершенно меня успокоили. Ступайте сюда поскорее.
Глава LXV
Некогда было извиняться. Я закутался в одеяло и лег подле Катерины. Мать побежала вниз к двери и пришла туда, когда ее только что выломали. Двенадцать вооруженных людей с черными страшными лицами вошли в комнату.
— Боже мой, да чего вы хотите? — закричала хозяйка.
— Крови сборщика! — ответили Отули.
— Но не в моем доме только, не в моем доме… Отведите его, по крайней мере, отсюда, обещайте мне увести его.
— Да, мы это и хотели сделать, уведем его, и вы не только не увидите, но и не услышите его голоса.
— Он здесь спит, — сказала женщина, показывая на дверь комнаты, где я прежде был.
Они отправились туда и нашли пустую постель и отворенное окошко.
— Черт возьми, да здесь никого нет. Окошко отворено. Верно, он убежал. Поскорее, ребята, за ним, он далеко не мог уйти.
— А мне кажется, хозяйка, — сказал старший Отуль, — что он где-нибудь поближе. С вашего позволения, мы немного посмотрим здесь.
— О, сделайте одолжение, Отуль; если вы думаете, что я скрыла сборщика, то ищите, где вам угодно.
Шайка, предводительствуемая Джери Отулем, который взял свечку из руки хозяйки, Мак-Шен, шли по лестнице наверх. Я лежал возле Катерины и чувствовал, как бедная дрожала.
Обыскав все углы, они пошли в комнату Мак-Шен.
— Войдите, пожалуйста, сюда, Отуль. Очень может быть, что я спрятала его к себе в комнату; ищите, если хотите.
Все было обыскано, исключая маленькую комнату Катерины, и шайка остановилась у дверей.
— Нам надобно и туг обыскать, — сказал Отуль зверским голосом.
— Обыскивать мою дочь!.. Это прелестно! Двенадцать человек вытащат бедную девочку из постели, чтобы осмотреть, не лежит ли с нею сборщик податей. Вы сделаете себе прекрасную репутацию. А ты, Корни Отуль. как будешь глядеть на нее, когда при тебе двенадцать человек вытащат ее из постели? Что ты скажешь ей? Что думал найти сборщика в ее постели? Надейся когда-нибудь после этого получить благословение матери!
— Никто не войдет в комнату Катерины! — вскричал Корни Отуль, встревоженный насмешкой Мак-Шен.
— Но, Корни, я не хочу, чтобы меня подозревали, а потому ты один войдешь туда. Довольны ли вы этим, Джери Отуль?
Катерина привстала, опираясь локтем и подняв одеяло до шеи, посмотрела на них, когда они вошли, и сказала:
— О, Корни, Корни! Что ты делаешь со мною? Корни и не думал уже кого-нибудь искать; глаза его разбежались, глядя на возлюбленную.
— Что ж я могу поделать? Они ищут сборщика, хотят убить. Мордер требует этого, — ответил он.
— Уверился ли ты, Корни? — сказала Мак-Шен.
— И входя в комнату был уверен, что у Катерины никого нет! — ответил Корни.
— Прощай, завтра поговорим с тобою.
Мак-Шен вышла, думая, что Корни пойдет за нею, но он не мог удержаться, подошел к постели, и Катерина, боясь, чтобы он, обняв ее, не увидел меня, привстала и позволила себя поцеловать. Отвернув одеяло этим движением, она раскрыла мою голову, но, к счастью, ее мать унесла уже свечку; потом она оттолкнула Корни, и он ушел из комнаты, затворив за собою дверь. Все они спустились с лестницы, а Катерина тотчас же побежала в комнату матери. Скоро я услышал, как толпа совсем ушла из дому. Мак-Шен заперла дверь и пошла наверх в свою комнату, где Катерина горько плакала. Я встал уже, когда хозяйка пришла взять платье девушки, и через пять минут они обе возвратились. Я сидел на краю постели. Бедная девушка покраснела, когда глаза наши встретились.