Меня охватил ужас, я отшатнулся и чуть было не сорвался с лестницы, но собрался с духом и вслух сказал себе: «Все это игра воображения, обман лунного света, не более!»
Мои слова эхом отдались под куполом, однако, насколько мне помнится, прозвучали насмешливо, и как будто произнес их не мой голос. Я снова подошел к мраморной красавице и убедился, что она и в самом деле с божественной грацией протягивает мне руку, на пальце которой поблескивает золотой ободок. Я снова попытался отобрать у нее подарок моей невесты, и снова она согнула пальцы, а попробовав было вернуть кольцо силой, я почувствовал, что она сжала их в кулак. Меня объял ужас.
Сам себя не помня, я ринулся прочь из зала, прочь из замка. Сознание вернулось ко мне, лишь когда я ощутил на лице своем пронзительный холод утреннего ветра, но призрак красавицы, казалось, преследовал меня: я замечал его то на облачке над замерзшим прудом, чуть тронутый нежной розовой зарей, то неподалеку от своего имения, где проблеск ее прекрасного белоснежного тела сквозил во тьме еловых ветвей. С тех пор я зрю ее и во сне, и наяву; открыв глаза, я вижу, как, подобно лунному лучу, она проскальзывает ко мне в комнату и, улыбаясь, взирает на меня белоснежными мертвыми глазами.
Во время этого рассказа в комнату проскользнул господин Конопка, быть может, и не во всем подобно лунному лучу, но почти неслышно, и воззрился на прекрасную Анелю. Внезапно та пронзительно вскрикнула, а мы все одновременно увидели достойного молодого человека и одновременно вздрогнули.
– Неужели, – негодующе начала госпожа Бардозоская, – вы не в силах обойтись без этих драматических эффектов и не пугать нас?
– Не знаю, – отвечал господин Конопка, дрожа как осиновый лист, – знаю лишь, что мне самому очень и очень не по себе.
– Не по себе? – насмешливо промолвила Кордула. – Отчего же?
– От рассказа господина Вероского у меня волосы встали дыбом, – пролепетал Мауриций.
Старик, отворотившись в сторону, выпустил облако голубого дыма, поплотнее примял табак в трубочной головке, а затем изрек:
– Недурная сказка.
Анеля поднялась и схватила Манведа за руку.
– А где кольцо, мой подарок? – спросила она, и на ее чело, обыкновенно столь безмятежное, словно легла глубокая тень.
– У меня его нет.
– Хорошенькая шутка! – воскликнула Кордула.
– Вот уж точно! – поддержал Кордулу ее поклонник.
– Это не шутка, – возразил Манвед. – Кольцо осталось у мраморной покойницы.
Никто более не промолвил о странном происшествии ни слова, однако после этого разговора все явно пребывали не в духе, и потому Манвед поспешил откланяться. Я проводил его до саней.
– Не полно ли тебе чудить? – спросил я.
– Вот и ты убежден, будто я все выдумываю, – раздраженно ответил Манвед. – Как прикажешь, но если я скажу тебе, что лишился воли, что моею душою овладел демон в образе Венеры и что я как безумец влюблен в хладное, мертвое изваяние, без сердца, без языка, без взора?
С тем он и уехал.
Вернувшись в дом, я застал все общество в неописуемом волнении. Мауриций клялся, что ни за что не поедет домой один, адъюнкт поучительно говорил о власти воображения над человеком, а о чувствах господина Бардозоского позволяла судить лишь его длинная трубка, хныкавшая и нывшая подобно младенцу. Никому не хотелось ужинать, никто не прикасался к картам для игры в тарок. Внезапно хозяйка дома нахмурилась и поглядела в окно.
– Кто это там? – боязливо спросила она.
Теперь и все мы увидели белую фигуру, озаренную таинственным бледным светом луны.
– Это она, – пробормотал Мауриций. – Она пришла за ним.
– Кто? – спросила Анеля, охваченная ревностью; голос ее дрожал.
– Мраморное изваяние, кто же еще, – откликнулся Мауриций.
Он махнул рукой, словно желая сказать: того, кого ты ищешь, здесь нет, он уже далеко. Но белая фигура не двинулась с места.
– Мои пистолеты, – прохрипел господин Бардозоский, – вот сейчас заряжу освященной пулей, и тогда поглядим… – Не договорив, он снял со стены свои «кухенрейтеры» и взвел курок.
– Уговорите же ее уйти, – взмолилась Анеля.
– Мадам, – начал Мауриций дрожащим голоском, производившим самое жалкое впечатление, – его здесь нет, он уехал домой, и, если вы чуть-чуть поспешите, вы его еще догоните, вам понадобится всего минутка. – У него стучали зубы. – Разве вы не видите, – продолжал он, схватив меня за руку, – призрак так и дышит огнем! Неужели это не странно?
– Но еще более странно, – подхватил с добродушной усмешкой хозяин дома, – что призрак наш курит!
Он медленно подошел к окну, распахнул его, и все мы отчетливо и ясно увидели в лунном свете привидение. Со двора донесся взрыв хохота. Привидением был снеговик с большой головой и круглым дурацким лицом; он стоял подбоченясь и расставив толстые ноги, ни дать ни взять матрос. Его слепили кучер и слуга со всем искусством, на какое только были способны, а казачок сунул ему в широкий рот свою короткую, дымящуюся трубку. Тут уж все громко и не сдерживаясь расхохотались, и в барских покоях, и во дворе, где плуты прятались за телегой. Мы тотчас велели поставить самовар, воздали должное картам для игры в тарок и превосходно повеселились до полуночи.
На следующий день ввечеру Манвед приехал к Бардозоским с твердым намерением помириться с Анелей. Он более не зрел призраков наяву, от его душевного смятения не осталось и следа, он был уравновешен, серьезен и полон раскаяния. Он не стал откладывать объяснение. Едва только бледная Анеля, потупив очи, вошла в комнату, он приблизился к ней и склонился в глубоком поклоне.
– Достойная панна, – просто, но проникновенно начал он, – я оскорбил вас своим столь же загадочным, сколь и ничуть вами не заслуженным поведением, я всецело осознаю свою вину и прошу вас простить меня.
– Браво! – воскликнул господин Бардозоский и захлопал в ладоши, словно аплодируя герою-любовнику в особо удавшейся сцене спектакля.
Анеля попыталась ответить, но не смогла проронить ни слова, лишь побледневшие губы ее беззвучно шевелились.
– Дай же ему руку, – велела ей мать.
Бедная девица протянула жениху обе руки, Манвед схватил их с восторгом влюбленного и хотел было ее поцеловать, но внезапно кровь схлынула с его лица, он застыл как мертвец, в ужасе вперив взор в пустоту, и наконец отшатнулся с криком:
– Что тебе нужно? Почему ты мне грозишь?
– Что с вами? – выдохнула испуганная Анеля.
– Вот она стоит меж нами, мертвая каменная колдунья, у нее на пальце мое кольцо, она манит меня. А сейчас она скользнула к двери, вот же, вот, и зовет меня за собой.
Как всегда вовремя, неслышно явился Мауриций в белом плаще, словно Губернатор в «Дон Жуане». У присутствующих вырвался крик ужаса, Анеля закрыла лицо руками, Манвед без сил опустился в кресло.
– Я вне себя от страха, – пробормотал он, дрожа всем телом.
– Неужели вы не можете входить как все люди! – в гневе загрохотал старик.
– Вы больны, – уверял между тем Манведа адъюнкт. – Возможно, у вас начинается нервная горячка. Попытайтесь пропотеть, ложитесь в постель и выпейте бузинного отвара.
– Я начинаю его бояться, – пролепетала Анеля.
Манвед обвел остекленевшим взором комнату, встал, приложил руку ко лбу и вышел.
Неделю он не показывался. Господин Бардозоский съездил к нему, но не застал дома. Мне тоже не посчастливилось его увидеть, однако ввечеру он сам навестил меня. Словно мертвец, восставший из могилы, с искаженным лицом, бледный, точно сотрясаемый лихорадкой, он вошел, подал мне руку, просидел у меня более часа, безмолвствуя и даже, по-видимому, не слыша моих речей.
– Пойдем, – внезапно прервал он меня, – мне душно, пойдем со мною, не оставляй меня!
Я велел седлать коней, и мы неспешным галопом поскакали по проселочной дороге мимо заснеженных полей и укутанных белым покровом деревьев к его имению. Вдруг он придержал своего гнедого и показал куда-то вдаль:
– Разве ты, – прошептал он пересохшими губами, словно больной горячкой, – разве ты ее не видишь?
– Кого?
– Да белую женщину, вот же, вот она, скачет верхом на вороном коне!
К этому времени уже наступили сумерки, из тех, что кажутся мрачнее глубокой полночи: сколько я ни вглядывался во тьму, никого не в силах был заметить. Наконец Манвед согласился с тем, что увиденное им было всего лишь обманом зрения. Мы прискакали к нему во двор, спешились и вскоре удобно устроились в его маленькой, уютной курительной комнате, у большого камина, веселый алый огонь которого не только согревал, но и освещал ее. Старый слуга засыпал раскаленные угли в самоварную трубу. Ни Манведу, ни мне не хотелось говорить. Под диваном поскуливал во сне, словно терзаясь кошмарами, половый охотничий пес, массивные часы, деревянный резной корпус которых возвышался от пола до потолка, читали монотонно-торжественную нотацию. Из прорехи в обивке моего кресла вылетела моль и принялась беззвучно кружить вокруг самовара.
– Что это было? – встрепенулся Манвед.
– Я ничего не слышал.
– Вот опять…
И в самом деле, раздался тихий стук в оконное стекло, затканное узорами инея, словно огромными брюссельскими кружевами.
– А теперь видишь? – с улыбкой спросил Манвед.
Он встал и подошел к окну. Я долго вглядывался и наконец различил за окном освещенную луной белоснежную фигуру женщины; она обменялась с моим другом знаками, словно требуя подтверждения каких-то прежних соглашений. Напоследок женщина удовлетворенно кивнула и удалилась.
– Что это значит? – изумленно спросил я. – Мы оба лишились рассудка или страдаем зрительными галлюцинациями?
Манвед пожал плечами.
– Я сижу напротив тебя, говорю с тобою, но я уже всецело в когтях сатаны, – прошептал он. – Со мною приключилось нечто неслыханное, и потому я хочу поведать тебе свою историю; только не подумай, будто я обезумел или рассказываю небылицы. Воистину, мне не до шуток. Бедная Анеля!
Мы выпили чаю, он зажег мне трубку, поймал моль, кружившую вокруг самовара, и бросил в алое пламя, которое в одно мгновение ее поглотило. Потом он приступил к рассказу: