им в судебной системе Советского Союза, ставшее пробным камнем для людей, так или иначе причастных к нему; дело, требовавшее от всех участников внимательности, ответственности, компетентности, человечности. Трудной и долгой была борьба, но окончилась победой тех, кто обладал поистине высшей мерой перечисленных качеств. Это – в который раз уже! – доказывает: добро побеждает зло, но конечно в том случае, если добро не пасует раньше времени, если оно упорно и активно».
Уверен: любой беспристрастный суд подтвердит, что ВСЕ СОДЕРЖАНИЕ повести СООТВЕТСТВУЕТ этому «авторскому заключению». И как писатель, как гражданин своей страны я глубочайшим образом убежден: воспитывать нужно только на правдивых, не облегченных примерах. Смягчая ситуацию, хоть в какой-то степени допуская в свои сочинения ложь, мы оказываем плохую услугу читателям. Эта повесть, кстати, читалась в Верховном Суде СССР: с ней ознакомился бывший тогда Заместителем Председателя Верховного Суда Н.Банников, а также член Военной Коллегии Верховного Суда В.Треплин. Оба они внесли свои замечания, которые я учел в окончательном варианте, и оба дали в целом положительную оценку повести.
Как же оценил и «квалифицировал» эту повесть рецензент Г.Айдинов?
Пересказав «фабулу» на полутора страницах, он подытоживает:
«Может такое быть? Всякое случается. Но надо ли во всей неблаговидности показывать подобную «взаимовыручку» национальных судебно-следственных работников, их аморальный облик и профессиональную несостоятельность? Нужно ли подвергать сомнению незыблемые принципы, свойственные советскому законодательству, советскому праву, советскому суду?» (стр. 7).
Таков «приговор» рецензента повести «Высшая мера».
К слову: одним из самых ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ героев повести является как раз представитель «национальных судебно-следственных работников» – туркмен Гылыч Атдаков, – а еще одним положительным – тоже туркмен Сапаргельды Аннасахатов… Еще положительные – судебный заседатель в Туркмении В.Касыев, следователь В.Багдасаров, зампред Верховного суда Н.Банников, член Военной Коллегии В.Треплин, адвокат Р.Беднорц и т.д.
Да и вся история – повторяю – закончилась победой справедливости. Так где же рецензент нашел сомнения в «незыблемых принципах»? Сам я так и не понял, а рецензент именно этого – главного! – не пояснил.
Так неужели приведенные слова рецензента Г.Айдинова – это и есть «подкрепление самым тщательным образом»?
Редакторское заключение Е.Скандовой занимает 5 с половиной страниц на машинке. Почти 5 из них – это тоже пересказ (на этот раз «сюжета»), подобный тому, какой я уже процитировал («Подкидыш», «Переполох»). Заканчивается Редакторское заключение так:
«У меня создалось впечатление, что Ю.Аракчеев, представляя сборник, вовсе не рассчитывал на его прочтение другими людьми: так пишут только для себя» (стр. 6).
Что это значит? Я долго ломал голову, но так и не понял. Что значит «только для себя»? И «Подкидыш», «Переполох», «Праздник», «Сверкающая гора окуней» и другие ОПУБЛИКОВАННЫЕ в сотнях тысяч, миллионах экземпляров – это что «только для себя»? Ничего не понятно.
И еще по одному поводу мне пришлось ломать голову. Уделив в этом письме столь пристальное внимание Г.Айдинову и Е.Скандовой, я совсем ничего не сказал о второй рецензии, написанной членом Правления издательства «Советский писатель» В.Сытиным. Как я уже упоминал, В.Сытин, хотя и с оговорками, но все же РЕКОМЕНДОВАЛ сборник издательству, что, правда, никак не повлияло на отрицательное редакторское заключение Е.Скандовой. Вот как заканчивается рецензия В.Сытина:
«Остальные основные произведения при условии, конечно, если автор еще приложит к ним руку, проведет над ними известную работу, чтобы прояснить высказанные выше сомнения по содержанию, я думаю, можно публиковать и я рекомендую их издательству».
Хотя в целом рецензия В.Сытина все же не совсем удовлетворила меня (разбор «Подкидыша», «Праздника», повести «Переполох» и некоторых других, уже упомянутых рассказов не слишком отличается от разбора Г.Айдинова и Е.Скандовой), однако написана она с позиций доброжелательных:
«Я надеюсь, что Юрий Аракчеев не примет мои замечания «в штыки» и тем более не воспримет их, как директивы. Они лишь советы, данные на основе полного доброжелательства автору, но и требовательности к нему» (стр. 12).
Хотя, повторяю, не во всем я могу согласиться с рецензентом В.Сытиным, однако его советы и пожелания я, конечно же, принимаю к сведению с благодарностью и, разумеется, их учту, но все же и в связи с этой рецензией мне пришлось поломать голову.
И вот по какому поводу. На странице 6-й я прочитал: «После «Высшей меры» в сборнике автор поставил рассказ «Праздник». Он был опубликован в сборнике «Листья» в Одессе».
В Одессе? Откуда взялась Одесса? Сборник «Листья» вышел в издательстве «Советская Россия», о чем я честно информировал издательство «Советский писатель» в заявке. В Одессе же, этом прекрасном южном городе, у меня как будто бы ничего не было опубликовано…
И наконец я понял. Рассказ «Праздник» я сопроводил сообщением, что он, в частности, издан в чешском журнале в издательстве «Одеон». Так неужели?… Неужели «Одеон» перепутали с «Одессой»?… Похоже, что именно так.
Да, внимательно же читают рецензенты рукопись…
А ведь они читали рукопись как-никак члена Союза Писателей. Г.Айдинов в начале своей рецензии даже назвал меня «одним из заметных представителей плеяды молодых прозаиков, что явились в нашу литературу в 60-х и 70-х годах». Очевидно, это и «обязывало» рецензента «подкрепить самым тщательным образом» свои выводы.
Остается только гадать, КАК «подкрепляются выводы» и КАК вообще оцениваются рукописи не членов Союза Писателей и не «заметных представителей»…
6
Каков же вывод?
Не буду столь же подробно разбирать остальные три отказа (два из «Советского писателя» и один из «Молодой гвардии»), скажу только, что они по существу мало отличаются от уже разобранных. Как автору посланных и отвергнутых рукописей они не дают мне практически ничего и вовсе не потому только, что рукописи не приняты к публикации. А потому, что нет в них серьезной попытки ПОНЯТЬ автора и если судить его, то судить именно по той шкале, какую сам автор для себя наметил. Пусть суд будет строгим, но он ДОЛЖЕН быть СПРАВЕДЛИВЫМ. Читая же присланные рецензии и редакторские заключения, как правило, испытываешь странное чувство: рецензенты и редакторы пишут как будто бы не о твоих произведениях. Ты пишешь об одном, а они – о другом. Ощущение такое, что у них есть некая «сверхзадача»: во что бы то ни стало рукопись отклонить. А каким образом – это уже не столь и важно.
И вот я задаюсь простым и очень серьезным вопросом: ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?
Конечно, есть, наверное, смысл в том, чтобы собрать в очередной – пятый – раз и опять нести в издательство рукопись. Но где гарантия, что рукописи не попадут в руки рецензентов и редактора, подобных Г.Айдинову и Е.Скандовой? Почему в пятый раз будет не так, как в предыдущие четыре?
Но даже если мне сказочно повезет, и рецензенты и редактор на этот раз окажутся другими, согласными не с Г.Айдиновым и Е.Скандовой, а с В.Гусевым, Б.Можаевым, Ю.Трифоновым, Ф.Кузнецовым – то и тогда В ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ пройдет еще года 3-4 прежде, чем мой второй сборник повестей и рассказов увидит свет.
Сейчас конец 1982-го года. Первая книга вышла в 1974-м… Неужели лучшее, на что можно рассчитывать – это 10-12 лет между книгами, при том, что произведения УЖЕ НАПИСАНЫ?
Я уже не говорю о том, что «жизнь дается человеку всего один раз», речь даже не о жизни, не о непосредственных ее утехах. Речь о другом. О РАБОТЕ. Писателю необходимо видеть свои произведения в печати, необходимо проверять их читателями – и именно таким путем совершенствоваться. Не рецензенты же, подобные Г.Айдинову, и не редакторы, подобные Е.Скандовой, могут помочь писателю в главном – в его работе!
Только видя свои произведения опубликованными ПРИ ЖИЗНИ, может писатель по-настоящему расти. Опубликованное после смерти тоже, конечно, может в конце концов сыграть свою роль, но неужели стоит приветствовать ТАКОЕ положение вещей?
Разве не должна быть литература подлинным ОТРАЖЕНИЕМ ЖИЗНИ? Разве – хотя бы только поэтому! – не должны вызывать тревогу факты, которые я привел в этом письме?
Абсолютно уверен: они не единичны. Я вовсе не считаю их присущими только моей личной судьбе.
7
В том-то и дело. Я именно не считаю, что смешная и печальная история эта, граничащая с анекдотом, есть факт только моей биографии. Убежден: то, что я рассказал, не есть превратности только моей судьбы. Увы, лишь то, что в рукописи, отданной в уважаемое издательство, оказались рассказы и повести, уже оцененные критикой (с которой, очевидно, или не были знакомы уважаемый рецензент и уважаемая редактор, или не согласны с ней принципиально) – лишь этот случайный факт позволил наглядно СОПОСТАВИТЬ уровень компетентности издательских работников с уровнем современной советской критической мысли. Я мог бы исписать очень много страниц, цитируя совершенно невнятные, полуграмотные – БЕЗОТВЕТСТВЕННЫЕ рецензии, которыми полон мой письменный стол – точно так же, как и столы очень многих наших писателей (особенно «молодых»). Некрасивая и – повторяю – БЕЗОТВЕТСТВЕННАЯ эта игра ведется, увы, лишь в одни ворота. Ведь – «путь к сердцу читателя лежит через Издательство»… Но если писатель, вещи которого опубликованы, как и рецензенты в прессе и критики, чьи рецензии тоже опубликованы, ответственны перед читателями, то так называемые «внутренние» рецензенты и сами редакторы, пишущие редакционные заключения, фактически не ответственны ни перед кем – и уж во всяком случае они не отвечают перед читателями. Поэтому я и называю эту «игру» БЕЗОТВЕТСТВЕННОЙ.