– В общем, ты хорошо осведомлен, – заключил Данил, – пусть и стыдишься признаться. Я бы тоже стыдился в красках расписывать родителям, как мужчина втыкает член в женщину и стреляет в нее белой жижей. Не самое аппетитное зрелище, надо заметить.
Витя стойко смотрел на тарелку. Лена насторожилась, но мужа не прервала.
– Впрочем, мы ушли в сторону, – сказал Данил. – Мы обсуждаем отношения. Как ты считаешь, Виктор, заводить их могут только мужчины с женщинами? Не бывает ли так, что друг в друга влюбляются два дяденьки?
Не отрывая взгляда от каши, сын едва заметно пожал плечами.
– Не случается ли так, что мальчику понравился другой мальчик?
Витя молчал.
– Может, тебе тоже кто-то из одноклассников нравится? Тимур, например. Не стесняйся, скажи.
– Мне никто из мальчиков не нравится, – выдавил сын.
– Если кто-то понравится, скажи нам с мамой. Мы не осудим.
– Так и есть, сыночек, – поддакнула Лена. – Если ты откроешь нам сердце, мы всегда тебя поддержим.
Данил чуть не хохотнул: так тепло прозвучали слова жены. Кажется, у них складывается полное согласие насчет эксперимента.
– В молодости я залипал на одного парня, – доверительным тоном сообщил он. – Его звали Руслан, мы учились вместе. Между нами, фантасмагорический ушлепок. Терял телефоны, засыпал на занятиях. И при этом дикий красавец, глаз не оторвать. Мы с ним даже переспали разок.
– Заставляешь ревновать.
С игривостью Лена пересластила.
– Руслан уже в прошлом. Я встретил тебя и забыл обо всем на свете.
– Ты ж мой хороший!
Лена погладила супруга по волосам.
– Мур! – отозвался Данил.
Витя из последних сил пытался сохранять невозмутимый вид. Не получалось, но Данил мысленно похвалил ребенка за старания.
– Сынок, чего ты раскраснелся, как кирпич? Мы обсуждаем приличные вещи. Ты ж не старушка в церкви, чтобы воротить нос от крепкой гейской дружбы.
– Папа, хватит, – робко попросил Витя.
– Нет уж, мы закончим этот взрослый разговор. Тебе кажется, что крепкая гейская дружба противна Богу?
В семье они никогда не поминали Бога и не говорили о религии.
– Бог вообще странный тип. Всеобъемлющий и неуловимый. Жил на свете немецкий философ Ницше – со страшными усами и не менее страшными идеями. Он страдал шизофренией и получал пенсию по инвалидности. Однажды усатый шизофреник изрек: «Бог умер». Ницше ошибался. Бог не умер – Бог спятил. Этому неуловимому старику по барабану, с кем мы спим: с девочками, с мальчиками, с собаками… Любишь собак, Виктор?
– Папа, давай поедим?
– Не любишь? А кошек? Сладеньких таких кисок?
– Пожалуйста…
– Потом, Витюш, – вмешалась Лена. – Сначала закроем гештальт.
– Слушай маму, – согласился Данил. – Она мудрейший человек. Ну как, любишь кошек?
– Нет.
– А мальчиков?
– Нет.
– Если любишь, это не зазорно. Приводи сюда дружков и целуйся с ними сколько влезет. Здоровая связь с экологически чистым мужчиной – это абсолютно нормально. Мы с мамой прогрессивные родители. Поможем тебе определиться с достойным кандидатом. Или, по крайней мере, подскажем правильный лубрикант.
– Хватит! – завизжал Витя и зажал ладонями уши.
– Знаешь, что такое лубрикант?
– Хватит!
– Знаешь?
– Нет!
– Лубрикант – это смазка. Намажешь на член и скользишь ручками – без страха и сомнений. Можно с партнером использовать.
– Хватит, пожалуйста!
– Дарю оригинальную рифму: лубрикант – фабрикант. Пригодится. Вдруг тебя на творческую терапию потянет, если парень бросит. Стихи начнешь строчить.
– Папа, хватит надо мной издеваться!
– Прекращай истерить, – спокойно приказал Данил. – Смирись с суровой реальностью и прими свою природу. Ты же Виктор – победитель по призванию. Вот и научись ставить раком других мальчиков и обладать ими. Крушить их анусы без всякого стеснения, а затем удалять из друзей. Будь самцом и господином. Будь решительным и ответственным…
Витя сорвался с места и, опрокинув табурет, умчался в спальню. Дверь, конечно же, хлопнула как надо.
А ведь шестнадцать лет пареньку.
Когда установилась тишина, Данил произнес:
– Эх, не дал эксперимент закончить.
– Боюсь представить, что ты еще затевал, – откликнулась Лена.
Она сидела за столом и протирала салфеткой чайную ложку. Данил не заметил, как она начала это делать. Наверное, Лена и сама не заметила.
– Я планировал снять с тебя сарафан и показать тебя голой.
– Чтобы проверить, хватит ли его инфаркт?
– Не совсем. Хотел узнать, как он отреагирует на слова, что ему незачем спать с женщинами, так как в конечном счете все они похожи на его мать. Меня волнует теория, будто гомосексуалистам отвратительна связь с женщинами, потому что они мысленно подставляют на их место мать. Ими движет страх инцеста. Как думаешь, это правда?
– По-моему, глупая теория.
Данил пожал плечами. Надо же упустить такую возможность. Перегнул палку.
Он придвинулся к жене и запустил пальцы ей в трусы. Лена вздрогнула.
– Разрешите вас поиметь?
Лена отставила руку супруга.
– Назначаю вам сеанс интенсивной сексотерапии. Ровно в полночь жду вас в постели. Наденьте ваше лучшее белье.
– И вы покажете мне путь к оргазму?
– Если только вы готовы пройти его вместе…
Данил с нежностью посмотрел на Лену. Он любил ее и желал ей добра. Если и существовала в мире такая хрупкая вещь, как счастье, это было оно.
– Будем считать, что мой эксперимент закончен. Завтра твоя очередь. Не намекнешь, какой ты там сюжет заготовила?
Лена хитро улыбнулась и покачала головой.
Дороти
– Дороти!
Мусатов не расшнуровал ботинки и поставил их друг к дружке ровно, как по линейке. Между зубчиками молнии вновь затесался кусочек шарфа, поэтому замок на куртке заело. Пальцы соскользнули с собачки, упрямо застрявшей на месте.
– Дороти! – пропел Мусатов. – Доротея!
Наконец застежка поддалась. Соблюдая принципы симметрии, Мусатов повесил куртку на крючок справа. Слева красовался итальянский плащ, а два крючка посерединке пустовали.
На кухне Мусатов выложил на стол акционную поживу: багет с чесноком, пять пачек холостяцких рожков, подсолнечное масло, пряники с джемом, гватемальский кофе, фермерское молоко, настойку на оленьих рогах, набор губок для раковины, гель для душа, настенный календарь с собаками. На дне пакета обнаружились наклейки, вовлекающие азартных потребителей в розыгрыш ножей из нержавеющей стали.
Случайно увидев свое отражение в микроволновке, Мусатов застыл от ужаса. Субъект в микроволновке позорил человеческий род.
Спина выпрямилась сама собой, а пальцы потянулись к встопорщенным волосам.
– Дороти! Что же ты молчишь?
Стараясь не издавать ни звука, Мусатов подкрался к спальне дочери и с жутким «У-у-у!» распахнул дверь.
Мерно гудел процессор. Доротея следила за хитроумными графиками на мониторе. Тонкое запястье украшал заказанный по почте на отцовское имя белый браслет с древнегреческим изречением.
– Папа! – с укором воскликнула девочка. – Все время пытаешься ворваться ко мне через страх.
– И вовсе не хочу я к тебе ворваться!
Доротея слезла со стула и обняла папу. Ее теплый лоб уперся Мусатову в солнечное сплетение. Он погладил дочь по голове.
– Главное, что ты здесь, Дороти. Радость ты моя!
– Строго говоря, онтологически я самый далекий от тебя субъект, – сказала девочка. – А в бытовом плане ты прав: я здесь.
Мусатов умиленно прижал дочь к себе.
– Какая ты у меня умница! У-тю-тю!
– Папа, ну ты чего! Как будто я маленькая совсем.
Пока Мусатов готовил ужин, Доротея провернула на бирже выгодную сделку. Эта удачная ставка обеспечивала им как минимум два месяца безбедной жизни. На радостях Мусатов достал из кладовой бутылку детского шампанского, которую берег на день рождения дочери. Дороти выпила чашку и твердо отказалась от добавки.
– Слишком отчетливо выражен вкус, – объяснила девочка. – До того сладкий, что неразличимый.
– Дети любят сладкое. И для мозгов полезно.
– Когда вкус излишне резкий, мы как бы растворяемся в нем. А растворение в чем-либо подрывает нашу самость и закрывает доступ к осмысленному присутствию в озаботившем нас мире. В том числе и поэтому я выступаю против алкоголя.
При упоминании алкоголя Мусатов устыдился. Хорошо еще, что настойку на оленьих рогах спрятал подальше.
– Дороти, я же не каждый день!
– Все равно алкоголь – это подручное средство, чтобы сбежать от себя самого. Впрочем, ты зрелый субъект и свободен решать.
Мусатов уставился в свою тарелку. Вскоре, не выдержав молчания, он воскликнул:
– Я не согласен насчет побега! Наоборот, когда я пью, я гляжу в лицо страху.
– Я бы с тобой не согласилась.
– И зря! Благодаря алкоголю мне открывается смысл вещей, которых я раньше не понимал. Сразу проясняется, кто я и что мне делать. Главное – это умеренность.
– Папа, – рассудительно сказала Дороти, – ты путаешь осмысленность и мнимую повседневную понятливость. Пьянея, ты лишь замыкаешься во внутримирно сущем и уклоняешься от бытия. Опираясь на экзистентность, ты лишаешь себя возможности экзистенциального прорыва.
– Неправда! Ничего я себя не лишаю!
Мусатов застучал ложкой о стол.
– Легко это докажу, – продолжила дочь. – Ты замечал, что вся та якобы ясность, которая сопутствует опьянению, исчезает при отрезвлении? Наблюдал ли ты, как во время похмелья любая, даже самая заурядная мысль причиняет тебе боль?
– Есть такое, – признал Мусатов.
– Это все по той причине, что откровения, снизошедшие на тебя под градусом, ненастоящие. Говоря концептуально, при отрезвлении ты чувствуешь себя виновным, потому что заглушал зов бытия.
– Виновным – это уж точно, – сказал Мусатов. – Не по себе становится, если лишку хватану.
– Не по себе – это наиболее исходный феномен.
– Все так, доча, все так. Еще макарошек?