Чудо было действительно неуклюжим: шириной в районе двенадцати метров и длиной едва в тридцать оно мало походило на стоящие на соседних стапелях стремительные корабли. К тому же на этом «чуде» половину объема трюма занимали топливные баки, а в другой половине стояли сразу три турбозубчатых агрегата по шесть сотен лошадок и довольно немаленькие котлы. Точнее даже котлы вообще стояли над турбинами — но просто рядом их поставить было невозможно из-за отсутствия места. А так как котлы вообще работали на жидком топливе, в целом было все равно куда их ставить — вот и воткнули их куда смогли.
А у мазутных котлов, кроме того, что их можно было куда угодно ставить так как им не нужны были истопники с лопатами, были и другие преимущества. Например, с ними было очень просто регулировать давление пара. А еще преимуществом было то, что когда мазут в баках заканчивался, в эти же самые баки можно было просто добавит воды. То есть не совсем просто, для воды в этих баках были вставлены резиновые емкости, не позволяющие воде с мазутом перемешиваться — но в любом случае несложно. А наличие балласта было для суденышка весьма важно, причем балласта, который мод легко перемешаться между носовой часть кораблика и кормовой.
Строили этот кораблик почти год, а я в Усть-Луге проводил значительно время только когда в него стали силовые установки впихивать и все внутреннее оборудование устанавливать. И за это время я услышал очень много полезных советом относительно того, что все внутренности на судно правильнее устанавливать после спуска кораблика на воду, а не на стапеле корячиться, занимая ценное место и усложняя спуск корабля на воду. Но я старался на эти реплики особого внимания не обращать и спокойно дожидался «торжественного момента». Ну и дождался: кораблик спустили на воду (в полностью готовом виде, даже мазут в баки был залит) девятнадцатого ноября тридцать восьмого года. То есть когда весь Финский залив уже покрылся льдом…
Судостроители (из допущенных близко к телу «Девы Марии») систему ручного управления на судне поставили самую что ни на есть современную. Понятно, что никакой другой «системы» на судне и не было, но здесь управлять корабликом можно было с единственного пульта управления, находящегося в рубке. То есть пультов-то на самом деле было два и еще три отдельных пультика имелись для управления каждый турбоагрегатом, но они просто дублировали функции центрального пульта. За который встал уже лично и персонально я. Встал, дождался, когда прогреются котлы (ну да, почти полтора часа ждать пришлось) и сообщил «сопровождающим лицам»:
— Ну что, господа, не пора ли нам в столицу возвращаться? — и с этими словами отчалил. Конечно, лед еще был так себе: для буеров тонковат, для обычных судов уже непроходим — однако новенький ледокол на этот лед, казалось, вообще внимания не обращал. Скорость у него была, безусловно, совсем не «девская», хорошо если узлов восемь, а то и семь — но все, на борту находящиеся, пристально разглядывали не лед вокруг нас, а остающийся за ледоколом проход. Я-то знал, что ледоколы благодаря осень своеобразной форме корпуса битый лед заталкивают под небитый по сторонам судна, а вот для «новых современников» пейзаж за кормой выглядел как чудо, им казалось, что ледокол просто лед сжирает. И тем более казалось, что я на носу приказал нарисовать именно зубастую акулью морду, как на каком-то виденном мною по телевизору ледоколу «из будущих времен».
Когда мне надоело стоять у штурвала, я позвал уже подготовленного «штатного» рулевого, приказал наблюдателям лучше «смотреть берега» (шли мы по береговым ориентирам') и спустился к большую кают-компанию, где собрались все остальные пассажиры, решившие, что на ветру они уже достаточно промерзли:
— Ну что, господа, разрешите всех вас поздравить: мы сделали Петербург портом, способным и зимой суда принимать и отправлять. И теперь, надеюсь, вы не будете меня более спрашивать, почему у Усть-Луге суда строятся с бортами из листа в шестнадцать миллиметров, сами видели, что к пробитом канале льдышки все же плавают. А так как «Пионер» может канал пробить во люду толщиной до аршина, то льдышки могут там плавать немалые, способные любой деревянный корабль потопить. А вот стальной… но, сами видите, «Пионер» канал прорубает неширокий, так что вашей задачей будет уже скорейшая достройка «Витязя»…
Второй ледокол, длиной уже в шестьдесят метров и шириной слегка за двадцать только строиться начал — но по лицам собравшихся инженеров я понял, что строительство его надолго не затянется. Конечно, это зависело и от того, как скоро в Калуге изготовят для него четыре турбоагрегата по два с половиной мегаватта, но калужане обещали из уже весной в Усть-Лугу поставить…
Вот за что я очень сильно уважал товарища Шиллинга, так это за напористость. Благодаря этой напористости телеграфная линия из Усть-Луги в Петербург уже работала, так что в столице вошедший около девяти вечера «Пионер» встречала довольно внушительная толпа народа. Среди которой и лично император затесался… то есть присутствовал. Который всех прибывших на «Пионере» инженеров немедленно пригласил в Зимний, где каждому был вручен орден. Совсем каждому, да и не только инженеру: какие-то награды достались и всем членам экипажа (медальки какие-то и деньгами царь всех одарил), а совсем не инженеру мне Николай с ехидной улыбочкой вручил «Владимира» первой степени. И ехидство его было вызвано тем, что он — после краткого приема всех прочих отпустивший — высказал мне свою идею:
— Спасибо, князь, за то, что сделали флот российский от зимы более независимым. И кажется мне, что предложения многочисленные назначить тебя командующим русским моторным флотом мне следует принять.
— Вы уж извините, Николай Павлович, но позволено ли мне будет узнать, что за… не самые умные люди вам такого насоветовали?
— Я почему сразу «не умные»? — обиделся Николай. Наверное, он сам себе это и предложил.
— А потому, что флотом командовать должны люди, которые флотом командовать умеют. Которые этому учились и, главное, научились. Я же командовать флотом не умею: не учился я этому и возможности научиться даже не имел.
— И один на всей Земле за месяц и меньше из Петербурга в Монтевидео плавал…
— Вот тут вы ошибаетесь, причем сразу в двух предположениях своих. Во-первых, я далеко не единственный, кто за месяц из Петербурга в Монтевидео проплывал, тот же генерал Соболевский, например, дважды океан пересек…
— Так он же у тебя пассажиром…
— Так и я пассажиром! Я просто просил «Деву Марию» меня доставить из пункта А в пункт Б, и она меня доставляла, единственно спрашивая, желаю ли я проделать это побыстрее или поспокойнее. А я даже не знаю, когда какие паруса поднимать или опускать, куда в открытом море курс держать. Так что назначить меня командующим флотом можно, но вот как скоро весь этот флот потонет или о камни разобьется, я вас сказать не могу. Но в любом случае у меня это много времени не отнимет, я имею в виду потопление флота. Так что могу дать совет уже умный: подыщите на эту работу кого-то, кто в деле морском разбирается. А я этому кому-то помогу, конечно, но не советами глупыми, а кораблями могучими. Ледокол, например, вы уже видели в деле, а новые канонерки еще нет, но если пожелаете… Однако и канонерки создавали морские инженеры, а моя в них работа была исключительно по части пушек изготовления. Зато пушки у меня получились… без ложной скромности скажу, лучшие в мире.
— А поподробнее про канонерки можно?
— Насколько я помню, кораблик получился подлиннее ледокола, но поуже. Я точно его параметры не знаю — просто потому что мне это было неинтересно. А вот что интересно, я могу точно сказать: на одной заправке топливом корабль может пройти три тысячи миль если не спешить особо, и восемьсот миль полным ходом. Но в любом случае он для двух своих пушек…
— То есть у тебя канонерская лодка — Николай выделил голосом слово «канонерская» — всего две пушки несет?
— Ну да, а куда ей больше-то? Так вот, к двум своим пушкам она куда угодно довезет пять тысяч снарядов, и в нужном месте эти снаряды она может во врага посылать с производительностью пятнадцать выстрелов в минуту. Каждая из двух пушек. Причем снаряды… я просто результаты техиспытаний скажу: один снаряд, если попадает в двухэтажный кирпичный дом, превращает дом целиком в груду кирпичей. Если снаряд каким-то чудом попадет в борт британского, скажем, фрегата, то фрегат скорее всего потонет в четырехаршинной дырой в борту, а если снаряд влетит во французский корвет, то корвет просто пополам переломится. Причем пушки эти стреляют на семь верст, но так далеко метко стрелять не получается, однако никто издали стрелять по кораблям и не собирается, это по береговым мишеням издали палить можно, а на море…. На линейный корабль, конечно, может и два снаряда потребоваться, но вряд ли больше: канонерка эта может подойти к вражескому кораблю очень близко, а с сотни шагов канониру, чтобы промахнуться, нужно столько выпить, что он с перепою раньше помрет.
— Ну да, подойдет в упор и потопит ворога лютого, а враги в ответ стрелять, конечно, не будут, — голос Николая просто излучал сарказм.
— Пусть стреляют. Краску они, конечно поцарапают, но вряд ли больший вред нанести сумеют. Потому что борта канонерки делаются из дюймовой стальной брони, на которой ядра вражеские или бомбы навряд ли даже вмятину, глазу заметную, оставить смогут.
— Ты это не врешь? — очень удивился Николай.
— А зачем мне врать? Если хотите, то сами проверить можете, я могу распорядиться, чтобы к Кронштадту одну канонерку для таких испытаний пригнали.
— Одну… а у тебя их уже много, что ли?
— Сейчас пять готовы, весной еще пять со стапеля сойдет. Сойдут и в ту же минуту будут готовы в поход идти.
— Ты, князь, воистину страшный человек… почему мне раньше о канонерках сих не рассказал?
— Так повода не было…
— Повода у него, видите ли, не было, а мне теперь новый указ писать! Значит так, завтра… нет, после завтра в полдень приходи, получишь «Андрея Первозванного».