Наступило мертвое молчание.
– Интересно, сколько же народа носится по горам в нынешние времена, – заметил Чак Финк, разглядывая дальние лучи фар, – и это в такое позднее время. Тем более что в горах.
– Если мы не заплатим, у нас отберут дом. Банк, который давал залог, – проговорила миссис Джереми Слайни.
– Трудные времена настали, – проговорила миссис Юстас Хеннесси. – У каждого из нас свои беды.
– Если… жаль будет потерять этот старый дом, – усмехнулся Джереми. Выцветшие голубые глаза его моргнули под влажной, чуть беловатой пленкой. На благородном старом лице его появилась неуверенная улыбка.
– Каждый из нас должен нести свой крест, – вздохнула миссис Юстас Хеннесси. – Времена теперь не такие, как прежде. Вот если взять нас, к примеру. Надо подумать о будущем Мелиссы. В наши дни девушка должна кое-чем располагать, чтобы выйти замуж. Мужчины теперь привередливы. Другое дело люди, у которых есть собственное дело.
– У Чака-младшего коклюш, – заторопилась миссис Чак Финк, – и доктор выставляет нам жуткие счета. Мы никак не можем вылезти из долгов. Но, может быть, что-то скажут люди, так и не познавшие родительских радостей.
Она с возмущением посмотрела на Анжелину Слайни. Та передернула плечами, серьги ее звякнули.
– Хорошо, что некоторым людям не приходится щениться каждые девять месяцев, – мрачным тоном проговорил Улисс С. Грант Слайни. – Человек имеет возможность подумать о своем будущем. Каким, скажите, образом я сумею купить собственную мясную лавку? Или вы думаете, что я намереваюсь весь остаток своей жизни кроить гамбургеры на чужого дядю?
– Мы прожили в этом доме пятьдесят лет, – проговорила миссис Джереми Слайни и тихо вздохнула. – О боже! Что теперь с нами будет?
– При том, как несутся куры, – вздохнул Джереми Слайни, – и том, что осталось от цены за последнюю корову, которую нам пришлось продать… нам не хватает денег, чтобы внести залог. – Он усмехнулся. Он всегда усмехался, когда говорил, производя неуверенный какой-то смешок, скорее похожий на стон.
– О боже! – снова вздохнула миссис Джереми Слайни. – Значит, нас тогда ждет богадельня.
– Трудные сейчас времена, – еще раз пожаловалась миссис Юстас Хеннесси.
Снова настало молчание.
– Ну что ж, – проговорил Чак Финк, с шумом вставая, – смотрю, а уже одиннадцатый час, да еще до дома придется ехать двадцать миль. Так что пора ехать, Флобель. Пора и в постельку. Завтра надо рано вставать. Только ранняя пташка склевывает старые добрые пятачки.
– И нам тоже пора, – сказала миссис Юстас Хеннесси, поднимаясь. – Мелисса! Куда подевалась эта девица? Мелисса!
Та вышла на зов из кухни, несколько раскрасневшись под прыщами.
У дверей начались поцелуи и рукопожатия.
– А теперь, Ма, ложись спать, – проговорила миссис Чак Финк. – И не засиживайся допоздна со своими тревогами.
– Ну ладно, люди, пока, – проговорил Чак Финк, забираясь в свою машину. – Радуйтесь и улыбайтесь. Самый темный час сменяется серебряной зарей.
Миссис Юстас Хеннесси несколько удивилась тому, что Мелисса как-то неуверенно садилась в машину и как будто бы не сразу нащупала дверь.
Мистер и миссис Джереми Слайни, стоя на дороге, проводили взглядом три подпрыгивавших на ухабах небольших красных огонька, растворявшихся в повисшем над землей облачке пыли.
А потом они вернулись в дом, и Джереми Слайни запер дверь.
– О боже! – вздохнула миссис Слайни. – Па, нас с тобой ждет богадельня.
Погасив свет, они задернули шторы на окнах, и миссис Слайни уже была готова в своей мягкой фланелевой ночной рубашке забраться в постель, как вдруг остановилась, повернулась и прислушалась.
– Па, – прошептала она в тревоге.
Джереми Слайни откинул с головы одеяло:
– Что такое?
– Па, ты слышишь?
– Нет. Что я должен слышать?
– Звуки… звуки… похоже, что к нам кто-то идет.
– Не ерунди, Ма. Кролик, наверно, скачет…
В дверь постучали.
– Отец небесный! – прошептала миссис Слайни.
Джереми Слайни нащупал ногами шлепанцы, набросил на плечи старое пальто и решительным шагом прошелся до двери.
– Кто там? – спросил он.
– Прошу вас, откройте, пожалуйста, дверь, – произнес негромкий женский голос.
Джереми Слайни отпер дверь.
– Чем я могу помочь вам… O Боже! – Он невольно охнул, увидев перед собой под черной шляпой настолько знакомое ему бледное лицо.
– Я – Кей Гонда, мистер Слайни, – произнесла женщина в черном.
– Вот это да, чтоб я так жил! – вырвалось у Джереми Слайни.
– Вы можете впустить меня?
– Могу ли я впустить вас? Могу ли я впустить вас? Ну, я немного того… но входите, входите, мэм, входите… Ма! Oх, Ma! Иди сюда! O Боже!
Он распахнул дверь настежь. Кей Гонда вошла и аккуратно притворила ее за собой. Миссис Слайни с трудом добралась до двери и замерла на пороге, всплеснув руками, с широко раскрытым ртом.
– Ма! – заохал Джереми Слайни. – Ма, ты можешь поверить своим глазам? Это вот Кей Гонда, кинозвезда, собственной персоной!
Миссис Слайни только смотрела на него круглыми глазами, и не в силах вымолвить даже слово, только кивнула.
– Я в бегах, – объявила Гонда. – Скрываюсь. Скрываюсь от полиции. И мне некуда идти.
– О Господи! O Господи Боже мой!
– Наверно, вы уже слышали обо мне?
– Слышала ли я? Ну, а кто не слышал? Что ж, в газетах было написано…
– Там было написано… убийство! – поперхнулась последним словом миссис Слайни.
– Можно я переночую у вас?
– У нас?
– Да.
– То есть вот здесь?
– Да.
– Великий Боже! Но… но, конечно же, мэм. Ну а как же! Вы оказываете нам такую честь и… и…
– Большую честь, мэм, – проговорила миссис Слайни и сделала реверанс.
– Спасибо, – проговорила Кей Гонда.
– Только, – пробормотал Джереми Слайни, – только как это получилось… я хочу спросить, как вышло так, что вы пришли именно к нам на всем белом свете… то есть, как вы могли узнать о нас?
– Я получила ваше письмо. Никто не станет искать меня здесь.
– Мое письмо?
– Да. Письмо, которое вы написали мне.
– О Боже, это? Значит, вы получили его?
– Да.
– И вы прочли его?
– Да.
– И вы… вы пришли сюда? Чтобы спрятаться?
– Да.
– Ну и чудеса! А что, чувствуйте себя как дома, мэм. Снимайте свою шляпку. Садитесь. И не волнуйтесь. Никто вас здесь не найдет, это точно. А если к нам сюда завалятся разнюхивать копы, так у меня на них и ружье есть, вот оно как! Устраивайтесь, значит…
– Подожди-ка минуточку, – заметила миссис Слайни, – не то ты говоришь. Мисс Гонда устала. Ей нужна комната, место для сна в такое-то позднее время.
– Дак проходите сюда, мэм… сюда… здесь у нас свободная комната. Хорошая такая свободная комната. В ней никто вас не потревожит.
Джереми Слайни с поклоном открыл дверь. Они впустили в комнату свою гостью и поспешно юркнули внутрь следом за нею. В комнате пахло сухим сеном и маринадом. Миссис Слайни торопливым движением смахнула с подоконника паутину.
– Вот вам и кровать, – объявила миссис Слайни, торопливо взбивая подушку и разворачивая лоскутное хлопковое одеяло. – Отличная мягкая постелька, мэм. Устраивайтесь поудобнее и уснете, как киска.
– Простите меня, мэм, мисс Гонда. Комнатушка эта не годится такой большой леди, как вы, но она сегодня ваша, как и весь наш дом… Боже, вы, конечно же, живали в таких роскошных местах, где положено жить вашему брату, киношникам!
– Ну что вы, здесь совсем неплохо.
– Только поосторожней садитесь в это кресло, мэм. Оно у нас не слишком прочно на ногах стоит. А наверное, это страшно, когда на вас смотрят эти камеры, которыми снимают фильмы?
– Я принесу вам еще одно одеяло, мэм. Ночами-то здесь у нас холодновато… Ой, а какой же у вас симпатичный костюм, мисс Гонда! Наверно, стоит аж двадцать долларов, никак не меньше.
– Я принесу вам, мэм, воды в этом кувшине. И пару чистых полотенец… Боже мой, вы совсем такая, как в кино на экране! Я сразу это заметила!
– А вам было больно, мисс Гонда, когда этот тип ткнул вас большим ножом… то есть в прошлом году в фильме это было?
Старики нервными и тревожными шагами расхаживали по комнате, не отводя глаз от странной гостьи. Тонкая тень ее обрисовывалась на беленой стене, прическа огромным черным цветком распускалась на потолке, широко раскинув по нему свои путаные лепестки.
– Спасибо, – проговорила она. – Мне будет здесь очень уютно… И, пожалуйста, не беспокойтесь ни о чем. Я не хочу причинять вам какие-то неудобства. Хочу лишь напомнить вам об одном: принимать меня в своем доме, как известно, опасно.
Джереми Слайни горделиво расправил согбенные плечи.
– Об этом, мисс Гонда, не беспокойтесь. В мире не найдется такого копа, который сумел бы выковырять вас из дома Джереми Слайни. Не позволю, пока жив, то есть!
Кей Гонда смотрела на них с улыбкой – глазами круглыми, чистыми и невинными, как у маленькой девочки, очень маленькой девочки, одетой в платье, слишком жесткое для ее нежного тела. Она стояла, прислоняясь к комоду, и ладонь ее казалась изваянной из матового хрусталя, врезанной в старые, местами облупившиеся от лака доски.
– Очень приятно это слышать, – проговорила она неторопливо. – Но почему вы хотите пойти на риск? Вы же не знаете меня.
– Это вы… вы, мисс Гонда, не знаете, – ответил Джереми Слайни, – что значите для нас. Мы старые люди, мисс Гонда, старые бедные старики. В нашей жизни никогда не было ничего такого, как ваш вот приход к нам. Какие тут копы, ей-богу! Мы же не думаем о них в церкви, мисс Гонда, не думаем и здесь, в этой комнате. И если… Тьфу! Простите болтливого старика! Устраивайтесь поудобнее и ни о чем не беспокойтесь. Если вам что-то понадобится, позовите, мы тут же придем. Спокойной ночи, мисс Гонда.
Во всем доме не было слышно ни звука, не видно и огонька. За окнами в высокой траве трещали сверчки, пронзительные, неумолкающие голоса которых напоминали равномерные взвизги пилы. Задушенным голосом несколько раз коротко вскрикнула птица, умолкла и вскрикнула снова. Ночная бабочка забила шелестящими крыльями в оконное стекло.