Врожденное благородство и ученое превосходство: венский Терезианум как сословный образовательный идеал второй половины XVIII века
Hier in der Pflanzung, welche Theresia
Mit ihrem Strahlennamen verewigt[776]
Терезианум[777] – первое во владениях Австрийского дома привилегированное учебное заведение, в полной мере отвечавшее требованиям рыцарской академии. Во второй половине XVII – начале XVIII века сословия и религиозные ордены не раз пытались открыть подобные школы[778], но всякий раз терпели фиаско: число учеников было невелико, учебные планы далеки от полноты и совершенства, финансирования не хватало, интерес со стороны двора оставался невысок. На их фоне история Терезианума – долгосрочный успешный проект, пример возможностей и границ попыток подкрепить благородство происхождения чувством превосходства, основанного на разносторонних знаниях.
Автор данной статьи в монографии 2006 года «Заслуги отцов и таланты сыновей: венгерские дворяне в учебных заведениях монархии Габсбургов, 1746–1784»[779] подробно рассмотрела, как во второй половине XVIII века доступ к образованию стал инструментом социальной политики австрийского просвещенного абсолютизма. В книге в хронологической перспективе было реконструировано, как параллельно с институциональной эволюцией Терезианума шла трансляция накопленного там положительного опыта (педагогического, административного, финансового) на другие учебные заведения подобного типа в Австрийской монархии[780]. Наконец, анализ образовательных стратегий у различных слоев дворянства позволил определить накопление и наследование заслуг как дискурсивную практику, служившую целям воспроизводства лояльности в новых поколениях элиты и – в более широком контексте – целям социального дисциплинирования.
Австрийский социолог Гернот Штиммер, изучая элиты Австро-Венгрии и их преемственность с Австрией ХХ века, пришел к выводу, что практика подготовки и найма бюрократии разных уровней отличалась известной двойственностью, сохранявшейся до последних дней существования двуединой монархии. Для низшего и среднего звеньев предполагались посещение университетов, где давались необходимые, но общие знания по праву, экономике, статистике (эту дисциплину можно назвать государствоведением), и последующая «внутриведомственная социализация», включавшая строгий экзамен перед начальством. Для узкой прослойки чиновничьей верхушки, в том числе аристократии, претендовавшей на ключевые посты при дворе, создавались специализированные, элитарные учебные заведения, где молодых людей готовили к карьере чиновника или дипломата. Нахождение там само по себе служило гарантией профессиональной пригодности[781]. Первым подобным проектом как раз и стал венский Терезианум.
В данной статье рассматриваются социальная и культурная роль Терезианума для элит Австрийской монархиивторой половины XVIII столетия, особенности и причины привлекательности предлагавшегося там образовательного идеала и возможные исследовательские стратегии для дальнейшего изучения его истории в условиях, когда важнейшие архивные коллекции погибли в ХХ веке.
Дворянство и образование
Современные историки больше не ставят под сомнение стремление элит раннего Нового времени дать своим детям всестороннее образование[782]. Историк педагогики Хельмут Энгельбрехт полагает, что образцом для подражания им мог служить Австрийский дом, придававший особое значение гармоничному, разностороннему воспитанию наследников престола, эрцгерцогов и эрцгерцогинь[783]. Поэтому речь скорее идет об исследовании особых форм и конкретных целей получения аристократами и дворянами знаний, умений и навыков[784].
Все усложнявшиеся задачи в области управления, финансов, судопроизводства, ведения войны требовали от тех, кто готовил себя к публичной карьере, специализированной подготовки. Во второй половине XVI и XVII веке венский двор не только давал понять элитам, что образование наряду с семейными узами и патронатом превращалось в инструмент сохранения и повышения социального статуса, но и – в пику сословиям – активно продвигал на ключевые должности высококвалифицированных простолюдинов[785]. Перед дворянством встала задача: как передать культуру социальных отличий, которые возносили его на недостижимую для людей низкого происхождения высоту[786]. Образование, не ограничивавшееся пребыванием в коллегиуме и не сводившееся к регулярному посещению университета, становилось таким признаком социальной исключительности.
В конфессиональную эпоху (середина XVI – конец XVII века) и католики, и протестанты во владениях Австрийского дома в равной мере стремились привить своим детям профессиональные навыки и передать символы дворянской культуры. Их образовательные программы, по мнению Карин Макхарди, отличались прежде всего нюансами в изучении религиозной догматики и обретении определенной конфессиональной идентичности в сочетании с религиозными практиками и ценностями[787]. Не стоит, впрочем, забывать и о разных областях применения полученных знаний. Если католики учились, чтобы делать карьеру при дворе или верно служить династии в администрации, суде, церкви и армии, то протестанты – чтобы защищать права сословий против усиливавшегося габсбургского абсолютизма в условиях проводившейся то мягкими, то карательными методами Контрреформации.
Не будет преувеличением утверждать, что католическое дворянство стало заложником политического союза Габсбургов с Обществом Иисуса. Получив монополию в сфере образования, иезуиты покрыли владения Австрийского дома сетью своих школ, где и в начале XVIII века основной упор делался на изучение латыни и латинской риторики по Цицерону, философии по Аристотелю, догматики по Фоме Аквинскому. Грете Клингенштайн в книге о социальном возвышении моравского рода Кауницев одной из первых показала, что дворянство в первой половине XVIII века, дабы укрепить свои претензии на ведущие позиции в обществе, гибко приспосабливалось к возраставшим требованиям, в числе которых – обладание разносторонними знаниями по физике, математике, финансам, географии, фортификации, получить которые можно было только в передовых протестантских университетах. Отец будущего государственного канцлера Венцеля Антона Кауница (1711–1794), чтобы подготовить сына к государевой службе, отправил его в протестантские университеты Лейпцига и Лейдена[788]. К сходным выводам пришел Х. Энгельбрехт, отмечавший, что большинство советников Марии Терезии (1740–1780) были иностранцами, посещавшими иностранные университеты, или австрийскими подданными, обучавшимися за границей[789].
Во владениях Австрийского дома остро ощущалась потребность в такой элитарной школе, где религиозно-нравственное воспитание в духе верности католицизму сочеталось бы с передачей разносторонних (пусть и неглубоких) познаний в естественных науках, праве, иностранных языках и скреплялось прочной связью с двором, династией, государством, которым дворянским юношам во взрослой жизни предстояло служить. Терезианум открыл возможность, не выезжая за границу, получать разносторонние знания и обретать манеры придворного. В грамоте 1751 года об основании Батасекского стипендиального фонда[790] о причинах создания Терезианума так и говорилось: «[…] чтобы к знанию и применению тех наук, за которыми ныне едут в чужие земли, неся немалые расходы и претерпевая великие трудности, [дворянские юноши] имели возможность приобщиться в центре наших королевств и провинций без обременительных затрат и неудобств»[791].
Страницы институциональной истории
Это учебное заведение было основано в 1746 году иезуитами при активной организационной и финансовой поддержке венского двора и в момент создания в честь императрицы Марии Терезии получило имя Терезианский дворянский коллегиум Общества Иисуса (Collegium Nobilium Theresianum Societati Jesu). Государыня не только передала школе летнюю резиденцию своего отца Фаворита[792], но и взяла на себя немалые расходы по содержанию коллегиума. Поэтому название «Терезианский» говорило об исключительном статусе школы и о праве монархини вмешиваться в его работу, в том числе корректировать учебные планы.
Первые годы венский двор и Общество Иисуса, образно говоря, мерились силами в борьбе за верховенство – право определять содержание учебного процесса. Компромиссный характер этого альянса символизировала фигура куратора коллегиума – доверенного лица императрицы и друга иезуитов оберст-гофмейстера графа Иоганна Йозефа Кевенхюллера-Метча (1707–1776). В 1755 году равновесие было нарушено императрицей, отделившей «свою собственную» рыцарскую академию от иезуитского коллегиума. Несколько лет два Терезианума существовали друг подле друга, и это оказалось хорошим уроком для обеих сторон. Иезуиты лишились мощной административной поддержки, а венский двор не сумел создать для своего детища ни эффективного механизма управления, ни широкой рекламы (родители путались в похожих названиях двух школ), ни более привлекательных финансовых условий. В результате к концу 1750‐х годов императрица закрыла академию и вернула всех учеников в коллегиум под патронатом иезуитов.
В начале 1760‐х годов орден мобилизовал свои лучшие кадры для выработки учебного плана, максимально удовлетворявшего требованиям двора и запросам дворянства. Даже роспуск Общества Иисуса в 1773 году и приход в коллегиум, переименованный в Терезианскую академию, главных конкурентов иезуитов – ордена пиаристов[793] мало что изменили в целях, задачах, учебных приоритетах, социальном происхождении воспитанников и кадровом составе педагогов[794]. Неизвестно, как бы эволюционировала эта модель рыцарской академии в XIX веке, если бы в 1784 году в рамках давно задуманной Иосифом II коренной реформы образования Терезианум не был закрыт. Впрочем, как выяснилось, лишь на время. В 1797 году академия открылась вновь уже как государственная школа. После революции 1848 года она утеряла сословный характер. В настоящее время ее наследниками являются одноименный элитарный венский лицей и отчасти Дипломатическая академия[795], ведущая начало от основанной в 1754 году Академии восточных языков (Orientalische Akademie) и также расположенная в дворцовом комплексе Фаворита.
Количественное измерение образовательного идеала
Трудности изучения истории Терезианума связаны с тем, что в ХХ веке погибли ценнейшие коллекции источников: архивы как самой академии, так и Чешско-Австрийской придворной канцелярии и Государственного совета. Сегодня в нашем распоряжении нет даже такого источника, как матрикулярные книги[796]. Потери частично восполняют фонды Венгерской придворной канцелярии (после распада Австро-Венгрии переданные властями Первой республики венгерскому правительству). Историки могли бы более активно использовать изданный в начале ХХ века Альбом Терезианской академии, где приведены имена всех воспитанников по 1913 год включительно с указанием периода обучения, а также, где известно, годов жизни и кратких биографических данных[797]. Помимо этого, из случайно сохранившихся немногочисленных буклетов с перечислением всех воспитанников за тот или иной учебный год (такие рассылали родителям) можно узнать, кто в каком классе учился и как определял свою «национальную» принадлежность – «мантуанец», «тиролец», «мораванин» или «трансильванец»[798]. Количественный анализ корпуса воспитанников помогает прояснить тот образовательный идеал, который реализовывал коллегиум.
Согласно Альбому, в период с 1746 по 1784 год из стен Терезианума вышли 1128 дворянских юношей. Поступив в академию, они попадали в подлинный «плавильный котел» элит, ибо там обучались выходцы не только из владений Австрийского дома, но и Священной Римской империи, Речи Посполитой, итальянских княжеств. Например, в 1755 году во всех классах на всех уровнях обучались: 51 выходец из австрийских земель (38 % воспитанников), 25 – из Чехии, Моравии, Силезии (18 %), 24 – из Венгрии (18 %), 16 – из Священной Римской империи (12 %), семеро – из Италии (5 %), трое – из Трансильвании (2 %), девятерых можно отнести к «прочим» (7 %). В 1770 году выходцев из Австрийских земель стало еще больше – 66 (46 %), как, впрочем, и из Венгрии – 20 (14 %), Италии – 18 (13 %) и Трансильвании – шестеро (4 %). Заметно меньше оказалось представителей Чехии, Моравии и Силезии – 17 (12 %) и Священной Римской империи – пятеро (3 %). Доля «прочих» существенно не изменилась: 12 человек (8 % воспитанников).
Об элитарности учебного заведения лучше всего свидетельствуют титулы воспитанников. В их числе с 1746 по 1784 год было восемь князей (0,7 % воспитанников), 588 графов и маркизов (52,3 %), 310 баронов и виконтов (27,4 %) и 222 нетитулованных дворянина (19,6 %). Упомянутые выше буклеты позволяют дифференцировать картину по годам. В 1755 году в коллегиуме обучалось три князя (2,2 % воспитанников), 76 графов и маркизов (57,2 %), 35 баронов (26,3 %), 19 дворян (14,3 %). В 1770 году в Терезиануме находился всего один князь (0,7 %), 82 графа и маркиза (56,6 %), 34 барона и виконта (23,4 %), 28 дворянских юношей (19,3 %). Наряду с титулами пропуском в коллегиум/академию служило личное расположение императрицы. В ряду первых в Терезианум были зачислены сыновья оберст-гофмейстера графа Иоганна Йозефа Кевенхюллера, ее лейб-медика барона Герарда ван Свитена (1700–1772) и кабинет-секретаря Игнаца Коха (ок. 1697–1763).
За почти 40 лет существования учебного заведения пятая часть воспитанников были простыми дворянами, хотя в отдельные годы их доля не превышала 5–6 %. Надежды, возлагавшиеся ими на приобщение к образовательному идеалу Терезианума, были особо велики: не только усвоение полезных знаний, но и приобретение новых патронов и, как следствие, повышение социальной мобильности. Секретарь Венгерской королевской канцелярии и одновременно личный секретарь канцлера Лайоша Баттяни – дворянин Бернат Кончек писал своему начальнику: «На прошлом заседании совета решили представить ее величеству прошения о зачислении в Терезианский фонд от графов Кеглевича и Стараи и господ Фаи и Добаи […] вот и я в своем верноподданном письме смиренно прошу со всей отцовской заботой, чтобы ваша светлость не забыла о ходатайстве за моего сына»[799].
Осмысляя этнонациональное разнообразие…
Схожие пропорции наблюдаются и в случае отдельных «наций». Как и в средневековых университетах, под национальной принадлежностью в учебных заведениях XVIII века понимали подданство. Поэтому, например, «венграми» были все выходцы из Венгерского королевства, будь то аристократы, в чьих жилах текла славянская (словацкая, хорватская, сербская) кровь, или мелкие дворяне, предки которых были немецкими бюргерами. На латыни эта полиэтничная протонациональная общность именовалась Hungari. Т. М. Исламов когда-то предлагал различать «венгров» (мадьяр) и «венгерцев» (выходцев из Венгрии)[800]. Если взять за основу список Геммель-Флишбаха, проанализировать фамилии и реконструировать биографические данные, можно с некоторой долей осторожности утверждать: с 1746 по 1784 год в Терезиануме обучалось около 190 «венгерцев»[801]. Доля графов в их рядах составляла 54 %, баронов – 25 % и нетитулованных дворян – 21 %. На одном полюсе стояли первые семьи королевства (Эстерхази, Баттяни) и новая аристократия, возвысившаяся при Марии Терезии (Орци, Фекете, Шплени, Хадики), на другом – древние, обедневшие дворянские роды (Недецки, Няри, Фаи) и сыновья чиновников центральных ведомств, чьи отцы были иноземцами на венгерской службе и получили за это венгерское дворянство (Херляйн, Гольд).
Общим местом в историографии является утверждение, что Терезианум был питомником лояльных династии кадров. Оно справедливо с одной оговоркой: туда попадали сыновья отцов, уже доказавших свою преданность правящей династии. Примечательно, что в 1755 году особым декретом императрицы в некоторые католические дворянские школы было дозволено принимать сыновей протестантов. Ученые видели в этом и форму мягкой рекатолизации, и желание за счет такого увеличения числа платных воспитанников поправить финансовое положение учебных заведений, имевших колоссальные долги перед казной[802]. Однако в Терезианум не было зачислено ни одного дворянина-протестанта из Трансильвании: все воспитанники из этого региона были католиками или потомками вернувшихся в лоно католицизма протестантов. Желание воспитать единую элиту сложносоставной Австрийской монархии встречало благоприятный отклик. Особой известностью пользуется трактат профессора Зоненфельса О любви к отечеству[803], торжественно представленный на публичном экзамене по политико-камеральным наукам 15 августа 1771 года молодым венгерским графом Анталом Аппони (1751–1815)(кстати, будущим основателем богатой библиотеки). Менее известны строки из стихотворения упомянутого выше Й. Ретцера (1754–1824): «Быть подданным такого государя, как Иосиф, / Вот счастье, которое выше свободы»[804].
Образовательный идеал
Итак, Терезианский коллегиум типологически восходил к рыцарским академиям Германии и Франции XVII века[805], но, будучи создан много позже, когда эта форма учебного заведения в Западной Европе постепенно превращалась в анахронизм, позаимствовал многие содержательные компоненты учебных планов у современных университетов. Модель привилегированной школы второй половины XVIII века, призванная удовлетворить потребности и запросы элит в Австрийской монархии, появилась в результате соперничества иезуитов и венского двора, имевших разные, часто противоположные представления о целях и задачах дворянского образования.
Образовательный идеал, разработанный и опробованный в Терезиануме, включал в себя учебную, воспитательную и социальную компоненту. Иными словами, руководство коллегиума (сначала иезуиты, после 1773 года – пиаристы) и покровительствовавший школе венский двор в диалоге и спорах искали ответы на вопросы: чему, зачем и кого обучать в стенах привилегированной школы.
Учебная компонента понималась в Обществе Иисуса[806] как передача знаний в точном следовании учебному плану «Ratio atque institutio studiorum societatis Jesu» (1599). Его главной целью было религиозно-нравственное воспитание католического юношества. В ходе трехгодичного обучения в классе грамматики и годичного пребывания в классе синтаксиса воспитанники учились в совершенстве говорить и писать на латыни, упражнялись в переводах. Два года в цикле humaniora (классы поэзии и риторики) ученики сочиняли изящные латинские письма, слагали стихи по лучшим античным образцам. «Ratio studiorum» дополнялось разработанным в 1735 году специально для Австрийской провинции методическим руководством, известным как «Typus» (1735). В нем давались детальное описание учебного процесса и рекомендации для преподавателей[807]. Воспитанники учились в совершенстве говорить и писать на латыни, упражнялись в переводах, сочиняли изящные латинские письма, слагали стихи по античным образцам. На все вместе взятые «вспомогательные» дисциплины – арифметику, историю, географию – отводилось ничтожно мало времени. В коллегиумах, позволявших себе философскую ступень, слушателям читали логику, физику и метафизику; юриспруденция преподавалась далеко не везде и обычно в объеме канонического права. Дворянские упражнения (верховая езда, танцы, фехтование) считались «светскими забавами».
Мария Терезия и ее ближайшее окружение, напротив, придавали особое значение насыщению учебной компоненты дисциплинами, которым не нашлось места в Ratio studiorum, – отраслям права, естественным, политико-камеральным и военно-инженерным наукам, широкому использованию в обучении немецкого языка, овладению иностранными языками[808]. В результате сотрудничества-соперничества двора и иезуитов родилась модель, к которой не применимо ни одно из обвинений, традиционно выдвигавшихся оппонентами Общества Иисуса.
Если в подавляющем большинстве иезуитских гимназий преподавание доверялось молодым, малоопытным членам ордена, которые к тому же редко подолгу задерживались на одном месте, то в коллегиуме трудились лучшие педагогические силы иезуитов и авторитетные приглашенные профессора. Хотя орден постоянно упрекали в нежелании выходить за рамки, предписанные Ratio studiorum, именно Терезианум стал учебным заведением, где, согласно учебному плану 1764 года, набор дисциплин по разнообразию и глубине изучения мог сравниться с университетами.
По настоянию двора учебная компонента образовательного идеала пополнилась предметами, необходимыми для поступления на государственную службу. Воспитанникам старших классов преподавались философия, метафизика, история Священной Римской империи, всеобщая история, математика, теоретическая и экспериментальная физика, ботаника и агрикультура, немецкий язык и риторика, изящные искусства, рисунок, гражданская и военная архитектура, нумизматика. Все большее внимание уделялось изучению живых языков, прежде всего французского и итальянского, а также тех, на которых говорили народы монархии, – чешского и венгерского[809]. В ученической речи «О точном использовании латинского и немецкого языка» австриец барон Иоганн Зала укорял соотечественников: «Я не раз, но многократно обращал внимание на господствующее заблуждение многих немцев, которые строго и в точности исполняли все обязанности по отношению к своему Отечеству и все-таки не отдавали должного родному языку». И заключал: «Я полагаю, что изучение латыни – дело величайшей важности, но при условии, что вы всегда направляете свои самые благородные усилия на родную речь»[810]. Немецкий язык уверенно вытеснял латынь, что способствовало интеграции Вены в культурное пространство Германии.
Начиная с 1766 года были дополнительно введены такие предметы, как двойная бухгалтерия, минералогия, основы горного дела, химия и – самое главное – политико-камеральные науки. Этот курс задумывался и в кратчайшие сроки создавался для преподавания во всесословных университетах монархии: сначала в Вене, потом – по мере подготовки достаточного числа профессоров – в университетах отдельных земель и королевств. Данный учебный предмет представлял собой нехитрую компиляцию из работ Иоганна Генриха Готтлиба Юсти (1720–1771)[811], Георга Генриха Цинке (1662–1729)[812], французских физиократов и пр., составленную Йозефом Зонненфельсом (1732–1817), который впоследствии заслужит славу одного из экспонентов австрийского Просвещения[813]. Главным адресатом курса были разночинцы и служилые дворяне, которым предстояло усвоить цели и задачи реформаторской повестки австрийского абсолютизма и подготовиться к служению общему благу.
Пожалуй, именно преподавание естественного права, а с 1766 года – и политико-камеральных наук отражало степень вмешательства двора в учебный процесс и заинтересованности в его конечном результате. В свое время Г. Клингенштайн отмечала, что специфика австрийской реформы образования заключалась в несравнимо более высокой, чем в германских университетах, доле регламентирующего вмешательства государства (которое диктовало учебные планы, вторгалось в организационные вопросы или произвольно перераспределяло финансы)[814]. В полной мере это утверждение справедливо и для привилегированных дворянских школ. Постоянный контроль и ненавязчивое вмешательство самой императрицы позволяли корректировать образовательный идеал иезуитов в нужном двору направлении. Распространение на Терезианум некоторых практик, введенных в реформированных университетах, привлечение к преподаванию светских профессоров, одновременно преподававших на юридическом факультете, говорили о желании создать единую «вертикаль» имперской бюрократии, где подчиненные и их будущие начальники мыслили бы в единой системе координат[815].
Воспитательная компонента образовательного идеала включала в себя в первую очередь воспитание дворянских юношей добрыми католиками. И в этом отношении Общество Иисуса и двор были едины. Однако для последнего не менее важным было обучение юношей столь не любимым иезуитами дворянским упражнениям или ранняя социализация при дворе. Символично, что спустя всего три месяца после начала занятий, 6 января 1747 года, в Шёнбрунне была дана первая аудиенция для юных кавалеров. Каждый из присутствовавших на ней 25 воспитанников (список опубликован в газете Wienerisches Diarium) был допущен к целованию руки[816], что было не столько галантным жестом, сколько символическим актом, скреплявшим узами вассальной верности молодых дворян и государыню. Близость ко двору оттеняла привилегированный статус Терезианума. Мария Терезия, Франц Лотаринский, эрцгерцог Иосиф, его братья и сестры регулярно посещали академию, а молодые люди время от времени приглашались на специальные аудиенции в Хофбург, Шёнбрунн, Аугартен. Исключительное место в ряду этих встреч занимали торжественные публичные экзамены знатнейших воспитанников академии, где присутствовала – лично или через одного из своих официальных представителей – императрица, а также первые лица государства. Как писала газета Wienerisches Diarium, там собиралась как благородная, так и ученая публика[817]. В ходе детально инсценированного экзамена молодые люди не только давали ответы на заранее подготовленные (или спонтанные) вопросы, но и преподносили государыне книги своих учителей, сопровождая акт дарения краткой речью[818]. Рабочими языками были латынь или немецкий, в случае высокородных иностранцев также, в качестве исключения, французский или итальянский. На несколько часов аристократы и профессора символически менялись ролями, что наглядно свидетельствовало о том, какое место отныне ученость занимала в образовательном идеале благородного сословия[819].
Однако Терезианум не только передавал сумму знаний и прививал признаки сословной исключительности, но и воспитывал просвещенного индивида, способного и за стенами alma mater добывать знания, осмыслять прочитанное, стремиться к расширению кругозора. Для этого руководство коллегиума содержало штат высококвалифицированных профессоров и постоянно совершенствовало учебные планы. В коллегиуме была первоклассная библиотека, основу которой составило книжное собрание покойного лейб-медика императора Карла VI (1711–1740) – Пия Николая Гарелли (1675–1739). Минералогию и нумизматику юноши изучали по собраниям минералогического и нумизматического кабинетов. На территории дворцового комплекса Фаворита был разбит учебный ботанический сад[820]. Особую известность приобрел физико-математический музей, оснащенный всевозможными приборами, где силами воспитанников для публики регулярно устраивались демонстрации опытов. Популярностью пользовались эксперименты по извлечению электричества[821]. Воспитанники играли в любительских спектаклях, и в числе зрителей нередко были младшие эрцгерцоги и эрцгерцогини. Учебный процесс был непрерывен и разнообразен по форме, имея целью и следствием социализацию дворянского юноши.
Молодых людей побуждали путешествовать по стране с целью знакомства с населяющими ее народами, их обычаями, с природными ресурсами и богатствами недр. Венгерский барон Янош Непомук Меднянски (1747–1833) при поступлении на службу сообщал, что по окончании Терезианума за свой счет совершил длительную поездку «по комитатам обширного Венгерского королевства и Славонии, а также через все Трансильванское княжество, Банат и вновь присоединенные области Польши», чтобы «с помощью новых, полученных в дороге достоверных знаний […] стать способнее и пригоднее для государевой службы»[822]. Выпускник коллегиума барон Иоганн Митровский (1757–1799) прославился как страстный путешественник, автор трудов по минералогии, один из которых посвящен описанию окрестностей Везувия[823].
Отцы-иезуиты (и впоследствии пиаристы) прививали дворянам уважение к кабинетной науке, книжной учености, искусствам. Не случайно из стен Терезианума вышло много страстных библиофилов и меломанов, коллекционеров и меценатов. Антон Добльхоф (1731–1812) занимал пост президента Академии изящных искусств, граф Иоганн Коронини-Кронберг возглавлял Сельскохозяйственное общество в родной Гориции, Иоганн Лайхардинг (1754–1797) получил кафедру профессора биологии в Инсбруке. Граф Ференц Сечени (1754–1832) прославился как основатель Венгерского национального музея и Венгерской национальной библиотеки. Страсть к собирательству книг разделяли трансильванский епископ граф Игнац Баттяни (1741–1798), венгерский граф Янош Чаки (1741–1810) – владелец поместья с говорящим названием Sans souci[824], австрийский граф Проспер Зинцендорф (1751–1822). Их младший современник князь Миклош Эстерхази (1765–1832) снискал известность как ценитель прекрасного, меценат и покровитель Йозефа Гайдна. Многие пробовали свое перо в изящной словесности – граф Леопольд Клари (1736–1800), граф Каспар Кюнигль (1745–1814), упомянутый выше Йозеф Ретцер, получивший известность как талантливый поэт.
Законченность образовательному идеалу придает его социальная компонента, суть которой была в поощрении лояльности в подданных и прежде всего в элитах монархии. Именно поэтому преимущественным правом при зачислении в коллегиум/академию пользовались дети заслуженных перед династией и двором родителей, сыновья губернаторов провинций, глав центральных и местных ведомств, боевых генералов, но также скромных, своей безупречной работой заслуживших протекцию высокого начальства чиновников среднего звена. Эта практика обеспечивала стабильность, преемственность и предсказуемость процессам формирования и воспроизведения придворного общества, управленческой (в меньшей степени дипломатической или военной) элиты.
Было бы ошибкой идеализировать образовательный стандарт, предлагавшийся в Терезиануме, или оценивать его по меркам современных ему (прежде всего германских протестантских) университетов[825]. Учебный план сознательно не перегружался лишней информацией, но сбалансированно знакомил воспитанников с началами различных наук. Как позднее выскажется российский министр народного просвещения граф Алексей Кириллович Разумовский (1748–1822), талантам надлежит открыть дорогу в университеты, «где науки преподаются во всей обширности»[826]. Терезианум же соединял врожденное благородство с грамотно дозированным ученым превосходством.
1784 год: смена парадигмы
Вступление на престол Иосифа II (1780–1790) в 1780 году означало формальный разрыв со многими практиками предшествующей эпохи. В то же время правы и те, кто указывает на элементы преемственности. Неустанной заботой императрицы была оптимизация затрат на нужды образования. Так, слияние[827] Терезианума с Савойской академией было продиктовано не чем иным, как стремлением путем организационного укрупнения обеспечить бережное расходование имевшихся в наличии средств. Линия на рачительное инвестирование в образование при Иосифе сохранилась, но испытала воздействие неприязненного отношения – самого императора и его ближайшего окружения – к закрытым привилегированным школам. Иосифа тяготили обязательные аудиенции дворянских воспитанников с неизменным целованием руки и выслушиванием заученных речей. С гораздо большим удовольствием он еще в бытность свою эрцгерцогом посещал вместе с отцом физические опыты в музее Терезианума или экзамены по турецкому в Академии восточных языков[828]. Под предлогом траура по императрице Иосиф II в 1781 году поспешил отменить аудиенции для воспитанников венских закрытых школ. На следующий год он повелел юношам в стенах академии носить одежду, купленную родителями, а для появления на публике обзавестись скромным черным сюртуком[829].
Йозефинистский образовательный идеал заключался в создании национальной школьной системы, где на всем пространстве Австрийской монархии действовали бы единые правила зачисления в учебные заведения и равные условия для школьников с одинаковой успеваемостью из разных земель. Его воплощение в жизнь потребовало жесткой экономии и отказа от закрытых привилегированных школ, нарушавших эгалитарные принципы новой образовательной модели. Единомышленниками императора выступали президент Учебной комиссии Готфрид ван Свитен (1733–1803)[830], в прошлом сам питомец венского Терезианума, и куратор академии барон Эммануэль Штильфрид (1725–1794). Первый находился под влиянием филантропических педагогических идей Жан-Жака Руссо (1712–1778), Иоганна Бернхарда Базедова (1704–1790) и Иоганна Генриха Песталоцци (1746–1827), считая, что ребенка необходимо вырвать из гнетущей среды закрытых школ и вернуть в семью, к любящим и заботливым родителям, которым предстояло наилучшим образом организовать его (не обязательно исключительно домашнее) образование[831]. Второй показал себя умелым организатором и грамотным хозяйственным руководителем еще в бытность директором объединенного Ольмюцко-Брюннского конвикта, где с успехом ввел меры жесткой экономии[832].
В канун 1784/85 учебного года, 1 августа, был опубликован декрет, в котором, в частности, говорилось: «В общественных воспитательных домах, где совместно проживает столь большое число юношества различных дарований, настроений и склонностей, нет никакой возможности обращать внимание на способности или слабости, на особенности темперамента отдельных [воспитанников], и со всеми обращаются по единообразному плану». Отныне родителям предлагалось «иметь детей перед глазами и самим определять их образование». В этом властям виделось то преимущество, что «дворянское юношество станет изучать науки в открытых университетах и лицеях, где сможет выделиться на фоне прочих сословий не иначе, как отличной успеваемостью»[833]. Во исполнение декрета все специализированные дворянские академии и конвикты были закрыты, их воспитанники по желанию родителей переведены во всесословные гимназии или университеты. Принадлежавшие венскому Терезиануму обширная библиотека, дорогостоящее оборудование для проведения физических опытов, коллекции минералов, гербарии и пр. были переданы другим учебным заведениям, а здание отошло к Инженерной академии.
По замыслу императора, каждый юноша, достигший соответствующего возраста, имел право учиться в любом учебном заведении монархии Габсбургов по своему выбору, если его успеваемость и прилежание, подтвержденные официальным аттестатом, соответствовали требованиям выбранного им учебного заведения. Основанием получения стипендии единственно мог служить аттестат с отметками за успеваемость и прилежание. Стройная и логичная система, предвосхитившая направление развития народного просвещения, не была введена в полном объеме из‐за непродуманности и поспешности реформы и неготовности чиновников и педагогов реализовать задуманное. Закрытие десятков школ, сложновыполнимые бюрократические формальности с выплатами стипендий (их называли «ручными», потому что они выплачивались строго в руки), растерянность родителей, с трудом ориентировавшихся в новых правилах, – все это привело к сокращению числа учащихся, увольнениям преподавателей, перебоям с финансированием. И, что немаловажно, элиты монархии потеряли пользовавшиеся доброй репутацией школы, где их дети заводили дружбу, делали первые самостоятельные шаги при дворе, совершенствовались в началах наук.
Именно поэтому осенью 1797 года началась вторая жизнь венского Терезианума, и, как прежде, родители прилагали все усилия, чтобы их сын был зачислен в прославленную школу. Венгерский граф Йожеф Фештетич, племянник (к тому времени покойного) барона Штильфрида, не успевший поступить в Терезианум по причине его закрытия, писал матери: «Я не смог добиться поступления детей в Терезианский коллегиум, ибо все стипендиальные места уже заняты, но император обещал мне первую же вакансию. Тем не менее, поскольку не в моих интересах мириться с тем сомнительным образованием, которое они получают в настоящее время, я нашел еще один способ достигнуть цели, о нем я буду иметь честь сообщить Вам подробнее по приезде»[834].
По итогам первых четырех десятилетий своего существования венский Терезианум успешно воплотил в жизнь образовательный идеал эпохи Марии Терезии: сведущий в науках придворный или высокопоставленный государственный чиновник. Что касается реализации этого идеала на практике, то здесь оценить степень успешности сложнее. Ведь 1128 выпускников Терезианской академии рассматриваемого периода представляли собой довольно пеструю группу. Полный курс обучения в коллегиуме/академии был рассчитан на 10 лет (три года начальной школы, затем классы риторики и поэзии, два года философии и для желающих три года юриспруденции). Однако мало кто проходил все ступени обучения в стенах коллегиума/академии. Длительность пребывания определялась рядом обстоятельств: предпочтения родителей, финансовые возможности семьи, наличие дополнительного финансирования. Поэтому чаще в Терезианум попадали на два-три года, в старшем возрасте, чтобы с максимальной пользой углубленно изучить естественные и точные науки, право, языки и завести полезные знакомства среди соучеников или при дворе. Влияние образовательного идеала в каждом отдельном случае требует более детального биографического исследования.
Итогом царствования Марии Терезии стала разветвленная, профилированная система учебных заведений, способная удовлетворять запросам и финансовым возможностям родителей из различных социальных страт. Роль Терезианума как экспериментальной площадки еще только предстоит оценить. Целый ряд дисциплин, которые к началу царствования Иосифа II уже были включены в учебные планы гимназий и лицеев, на рубеже 1740–1750‐х годов преподавались только в Вене. К началу 1780‐х система дворянского воспитания в прежнем виде – когда она исполняла роль эталона и одновременно полигона – сошла с исторической сцены.
В то же время всесословные школы не могли дать социализации в придворном обществе и передачи знаний, навыков и поведенческих практик, отличающих дворянина от простолюдина. Именно этот элемент образовательного идеала XVIII века – где в монархии не было равных Терезиануму – оказался востребован и в следующем столетии: привилегированные учебные заведения прекратили свое существование не раньше, чем дворянство отказалось от сословной исключительности.