друг с другом – очень доверительно, разве что не целовались. Было видно, что это не просто одноклассники, встретившиеся, чтобы поболтать о домашнем задании. Он подождал, пока они двинулись вдоль по улице, и поспешил к телефону.
Вольфганг поставил кофр на землю, так он обалдел, увидев Свеню.
– Как ты здесь оказалась?
– Это мой секрет, – ответила Свеня, вызывающе улыбаясь.
– Да ладно, признайся: ты наняла детектива, чтобы следить за мной.
– Размечтался.
– Но как ты узнала, что у меня сегодня урок виолончели? Я сам узнал об этом только за обедом.
– Я просто очень умная. – Было очевидно, что она не собиралась ему ничего выдавать.
Вольфганг вздохнул и сдался.
– Похоже на то, – сказал он, натягивая обратно ремни от виолончели, – в любом случае это очень приятный сюрприз.
Кажется, она обрадовалась.
– Честно?
– Ну конечно. Ведь сегодня утром я так тебя и не…
Он запнулся. Стоило ли признаваться в том, что он высматривал ее весь день? Кроме того, с его стороны это могло прозвучать слишком самонадеянно, так, как будто бы они уже встречались друг с другом. Он закашлялся и продолжил:
– Ну, и как твое сочинение?
– Да так. Сочинение как сочинение. Не мой конек.
Опять не в ту степь. Он лихорадочно придумывал, что сказать. С ума сойти! Весь день он думал только о Свене, придумывал все, что он ей скажет при встрече, а теперь не мог вспомнить ни слова из того, что приготовил заранее. Даже во время занятия музыкой он… Стоп! Идея!
– Ты знаешь, – сказал Вольфганг как можно непринужденнее, – я тут еще раз обдумал хорошенько все, что ты мне тогда сказала.
– Да? Что же я такого сказала?
– Ну, про виолончель. Что мне следует принять участие в конкурсе или спросить кого-то, кто в этом разбирается.
– И? – Она широко распахнула глаза, – большие чудесные глаза цвета морской волны.
Вольфганг подумал, что было не очень хорошо с его стороны стоять и говорить о таких вещах прямо под домом Егелина. Он двинулся в путь, и Свеня пошла рядом с ним, ведя за руль свой велосипед. Жаль, что он у нее с собой, подумал Вольфганг. Если бы они шли сейчас по улице так просто, вдвоем, могло бы случиться, что их руки случайно соприкоснулись бы. Конечно, совсем случайно, но можно было бы немножко помочь им. А можно было бы даже просто взять ее за руку.
– Я спросил своего учителя по виолончели. Он говорит, что действительно есть такой профессор Тессари, в Берлине, в Государственной Опере. Думаю, я уже как-то слышал это имя и до этого. Он и есть патриарх виолончели, по крайней мере у нас, в Германии.
Свеня понимающе кивнула:
– И ты хочешь спросить его, стоит ли тебе продолжать занятия или нет?
– Именно так, – ответил Вольфганг, гораздо решительнее, чем он чувствовал на самом деле. – Я только не могу придумать, как мне все это провернуть. Я хочу сказать, ведь мой отец в жизни мне такого не позволит…
– Но ты его и не спрашивай.
– И все же мне придется все очень хорошо продумать. Съездить в Берлин – не за угол сходить. И я не думаю, что можно так спокойно пройти в Государственную Оперу и попросить профессора Тессари.
– Его может и не быть в городе.
– Так что для начала мне надо назначить с ним встречу, – продолжил Вольфганг свои размышления. Странно, ведь он говорил все это, чтобы казаться решительнее, чтобы не выглядеть тряпкой в глазах Свени, но пока он говорил, в его голове складывалось в единую картину все, что раньше было полной путаницей, словно план, который сам собой развивался в нужном направлении. Все, что ему оставалось, – это следовать за ходом собственных мыслей. В высшей степени примечательно. – Я могу поехать туда на поезде, это не так уж и дорого. Но ведь в Берлине мне надо будет где-нибудь переночевать. Придется навести какие-то справки. И проверить, сколько у меня отложено личных денег.
Впрочем, он и без проверки знал, что денег у него было совсем немного. План был более чем хорошим, но чтобы его осуществить, нужны были деньги. Он почувствовал, как мужество начало покидать его.
– У Ирены, – сказала Свеня. – Ты переночуешь у Ирены. Это одна из моих старших сводных сестер. Она живет в Берлине, и ты можешь поехать к ней.
Теперь уже Вольфганг вытаращил глаза от удивления:
– Серьезно?
– Конечно. Я сама часто туда езжу. Лео – ее муж – заведует собственной компьютерной фирмой и зарабатывает сказочно хорошо. У них четверо детей и большой красивый дом, с гостевыми комнатами и всем, чем надо. – Она задумалась, и ее нос опять очаровательно наморщился. – Ирена также может устроить тебе встречу с этим профессором, если я ее об этом попрошу. Я думаю, ей там будет гораздо проще это сделать. Я могла бы поехать с тобой, как ты думаешь? Со следующих выходных начинаются весенние каникулы. Как ты смотришь на то, чтобы поехать в Берлин вместе со мной?
– Как я смотрю?… – Вольфганг как будто бы очутился в прекрасном сне. – Это было бы просто круто!
– Ну хорошо, тогда я позвоню ей сегодня вечером и обо всем договорюсь. Лучше всего, прямо на следующую неделю.
– Уже, – почти вырвалось у Вольфганга, но он успел сдержаться и вместо этого заверить: – Просто потрясающе. Просто суперкласс. Правда. Давай так и сделаем.
В животе у него порхали бабочки, но ими он займется как-нибудь в другой раз.
– Профессора зовут Тессари, верно?
– Абсолютно верно, Тессари, – отважно кивнул Вольфганг. – Берлин, Государственная Опера.
Боже мой, во что он ввязался!
– Тессари, Государственная Опера, – повторила Свеня. – Запомнила.
А затем случилось что-то абсолютно невообразимое, а именно: одной рукой она отпустила руль своего велосипеда, чтобы взять Вольфганга за руку, потянулась к нему и быстро, словно молния…
Поцеловала!
Его!
Легко, словно перышко, поцеловала его в щеку.
И в тот же миг вскочила на свой велосипед и покатила прочь.
– Пока, – прокричала она, и еще: – До завтра.
И уехала. А Вольфганг остался стоять, приложив руку к щеке, и был так счастлив, как не был счастлив еще никогда в жизни.
Вольфганг летел домой как на крыльях, и только тяжелый кофр с виолончелью удерживал его на земле. Ну, или хотя бы так ему казалось. И еще ему казалось, что он улыбается как идиот, но, как ни удивительно, он ни капельки не переживал из-за этого. Свеня его поцеловала! Свеня была теперь его девушкой! Жизнь внезапно становилась прекрасна.
Так, что он оказался совсем неподготовленным к той грозе, которая разразилась над ним, стоило ему войти в дом и закрыть за собой входную дверь.
– Как ты смеешь говорить о том, чтобы оставить занятия по музыке?
Это был отец. Он стоял в дверях своего кабинета, без пиджака, без галстука, в наполовину расстегнутой рубашке, весь потный и с неестественно застывшим взглядом.
– Что, прости? – переспросил Вольфганг.
– Как ты смеешь СОМНЕВАТЬСЯ В СВОЕМ ТАЛАНТЕ? – Эти слова отец буквально прокричал так громко, что Вольфгангу показалось, что от этого крика закачалась крыша и затряслась земля под его ногами.
Вольфганг вздрогнул. Любой бы вздрогнул на его месте.
– Что? – прошептал он, снял кофр с виолончелью и выставил его перед собой, как будто собирался прикрываться им, словно щитом.
– Да как ты смеешь даже ДУМАТЬ об этом?… – Отец задохнулся от крика. Его лицо побагровело, глаза сузились и смотрели как маленькие шарики из холодного, темного стекла. – Как ты смеешь даже думать о том, чтобы бросить виолончель? Скажи мне, сын мой. Скажи, с чего ты вдруг пришел к этой мысли? Скажи, кто тебя надоумил?
Дверь в кабинет резко распахнулась – то ли от сквозняка, то ли от силы звука, то ли от какого-то неосторожного движения, Вольфганг не знал. Но с искренним ужасом наблюдал он творившийся в комнате беспорядок. Бумаги, пластинки, диски и кассеты, все вперемешку валялось на земле, как будто по ним прошлось татаро-монгольское войско или кто-то обезумевший вымещал на них свою злость.
Мама стояла на середине лестницы, ее лицо было белым как мел.
– Ричард, только, пожалуйста, успокойся, – взмолилась она.
И тут до Вольфганга наконец дошло, что произошло.
– Значит, Егелин позвонил вам.
– Да, он позвонил. Конечно же, он это сделал. Он должен был сделать это еще раньше, тогда дело, быть может, не зашло бы так далеко. – Отец перешел с крика на почти беззвучный шепот, что на самом деле было еще страшнее. – Он рассказал мне, что ты не занимаешься. Что ты утверждаешь, что играешь только для того, чтобы угодить мне. Угодить мне! Неужели тебе не ясно, что я отдал все, что мог, только бы ты стал музыкантом. Благодаря мне твой невероятный музыкальный талант развивался в уединении, я защитил его от алчного, жадного до сенсаций мира, который потерял всякое представление о настоящих ценностях, который жаждет только пощекотать себе нервы, чтобы было о чем поговорить на следующей вечеринке или что показать в телевизионной передаче. Но ты не платишь мне благодарностью за то, что ты смог развивать свои способности, мы поддерживали тебя, нет, ты собираешься безжалостно растоптать все, что мы для тебя сделали. А ведь твой отец мог бы стать дирижером, а мать – певицей, если бы у них была такая возможность, как же ты можешь сомневаться в том, что у тебя есть музыкальный талант? – Из его глаз сыпались искры. – Кто тебя надоумил? Эта девочка?
По телу Вольфганга пробежал ужас, как будто кто-то проткнул его насквозь, сверху вниз, раскаленным добела копьем. Это был ужас, который лишал его дара речи, почти физическая боль.
– Свеня-то тут при чем? – прокричал он.
– Ричард, – еще раз одернула отца мать.
Отец яростно отмахнулся от них, даже не взглянув на своего сына.
– Ты никогда больше не увидишь эту девочку, – приказал он.
– Я вижу ее каждый день, – возразил Вольфганг. – Она ходит со мной в школу.
– Мне все равно. Ты больше никогда ее не увидишь. Даже если ради этого мне придется перевести тебя в другую школу!